Татары и торговцы в XIII-XIV

Татары и торговцы на черноморской границе в XIII и XIV веках: совпадение интересов и конфликты

Николо Ди Козмо

В течение нескольких последних лет историки Европы и Азии показали, что периоды доминирования кочевнических нашествий не были просто переломными затмениями, отбросившими цивилизацию к изначальной стадии ее развития, но, скорее, отрезками времени, в течение которых выжженная земля и грабежи, по крайней мере, частично уравновешивались позитивными достижениями. Эта историографическая тенденция подчеркивает необходимость признания в первую очередь определенного вклада кочевников, позволивших установить контакты и связи по всей Евразии и способствовавших их развитию. Это особенно очевидно в течение столетия, последовавшего за монгольскими завоеваниями, когда тюрко-монгольские дворы, армии и административные аппараты диктовали условия, регулировавшие поток людей и товаров из Китая в Средиземноморье. Мир стал более открытым, отдаленные страны стали более доступными, и знания обогатились в результате путешествий и культурного обмена.
В значительной степени открытость также была следствием неотъемлемой потребности кочевнических империй в средствах существования, где торговля являлась очевидным производителем доходов, а от коммерческих сообществ требовалась выплата налогов и дани . Правители нуждались в коммерческих доходах (помимо других видов доходов), чтобы компенсировать расходы на крупные дворцовые комплексы, личную охрану, постоянные армии и поддержание привычного для правителей и их обширных семей «стиля жизни». Торговцы также были относительно непритязательными партнерами, с которыми можно было найти общий язык, несмотря на языковые, религиозные или политические барьеры. С другой стороны, отношение монголов к управлению было охарактеризовано отчетливой склонностью к использованию лояльных иностранцев и потока товаров и торговцев . В 1370 году, в своей переписке с Великим князем Ярославом Ярославичем, хан Золотой Орды предусматривал свободное прохождение для купцов и гарантировал их защиту [44, с. 114]. Следовательно, существует общее мнение о том, что, по крайней мере в общем и целом, роль монголов была центральной для расцвета торговли, что, в свою очередь, позволило Европе и Азии конца XIII века и всего XIV века сблизиться и узнать друг друга намного ближе, чем в предыдущие периоды.
Но эта сеть обменов и связей не появилась случайно и в результате общего повышения открытости. Скорее, следуя убедительному утверждению, представленному Томасом Оллсеном в его недавнем исследовании китайско-иранских отношений во время монгольского правления, увеличение объема «кросс-культурных обменов» (выражение, заимствованное из исследований всемирной истории) было тесно связано с монгольским фактором [2, с. 189-211]. В двух словах, точка зрения, красноречиво отстаиваемая Оллсеном, заключалась в том, что поток людей, идей и товаров через Азию определялся в значительной степени, тем, что монголам нравилось то, в чем они нуждались и были заинтересованы. Китайские и западно-азиатские ученые собирались при монгольских дворах не из-за спонтанного желания сравнить свои ученые записки, а потому что монголы хотели испытать эффективность, пользу, силу убеждения и относительную ценность различных культурных традиций. Это касалось столь разнообразных сфер как религия, кулинария, астрономия и машиностроение. Следовательно, «кросс-культурные отношения» были подвержены процессу фильтрации и адаптации, в ходе которого монгольские правители занимали самое центральное и критическое место. Они контролировали его постольку, поскольку они создали условия для того, чтобы определенные вещи и люди путешествовали по всей Евразии быстрее и в большем количестве, по сравнению с другими.
С этой, аналитически более выгодной точки зрения, даже беглый обзор обширной литературы по Черному морю как важнейшему связующему звену между Европой и Азией, охарактеризованному как «вращающийся столик для кушаний» международной торговли, показывает, что роль, которую в ней сыграли монголы и в особенности Золотая Орда, нуждается в более точном определении . У меня сложилось впечатление, что роль монголов иногда недооценивается, а иногда и переоценивается. Степень недооценки обнаруживается в точке зрения, что европейская экспансия, например, в терминах увеличения морской мощи и усложнения организации коммерческой деятельности, побудила итальянские морские державы XIII века к расширению своего влияния на Черном море и за его пределами [50, с. 96-114] . Эта конкретная точка зрения прочно фокусируется на европейском театре действий и склонна рассматривать появление Венеции и Генуи в качестве торговых и военных держав, как и их взаимодействие с Византийской империей и многими другими европейскими и ближневосточными протагонистами: с папой, мусульманами, северными европейскими державами и так далее. Однако, как давно указывали видные историки, несмотря на то, что Нимфейский договор (1261) дал Генуе коммерческую монополию к востоку от Босфора, именно татары были теми, кто позволили им «открыть магазины» в Крыму [см., среди прочих: 26, с. 92]. То, чего хотели монголы, как они воспринимали эти отношения и как они позволили им развиваться, представляют собой вопросы, в которые следует вникнуть также и в свете наших знаний о монгольском отношении к управлению, международным связям и коммерческим соглашениям.
То, что порой кажется переоцененным, это негативное влияние конца Pax Mongolica на международную торговлю в сочетании с предполагаемым закрытием минского Китая для иностранных торговцев . В конце концов, итальянские торговые базы продолжали функционировать вплоть до османского завоевания и итальянские деловые круги не были полностью искоренены даже после этого [63, c. 221–237; см. также: 19, c. 134–141]. Во-вторых, серьезные трудности в отношениях с татарскими правителями испытывались еще до развала единого и эффективного руководства в Золотой Орде. В-третьих, хотя относительная безопасность, обеспечиваемая контролем татар над торговыми путями, сменилась после примерно 1360 года обстановкой возросшей нестабильности и повышенных рисков, торговля на Черном море не прекратилась. В самом деле, можно утверждать, что генуэзцы были более эффективны в навязывании своих условий торговли на Черном море, начиная примерно с 1360 года, именно потому, что с ослаблением власти татарских правителей и междоусобными войнами в Золотой Орде татары были вынуждены уступить им обширные земли и торговые права. И наоборот, в Европе второй половины XIV века множество факторов препятствовали инвестициям в дальнюю торговлю. Среди них можно упомянуть кризис доверия среди генуэзских и венецианских купцов, проявившийся в течение второй половины XIV века и, возможно, связанный с распадом монгольской Персии и Черной Смертью [31, c. 1]. Войны, которые вели Генуя и Венеция в 1350-1355 годах и позже, как между собой, так и против других врагов, поглотили капиталы, которые могли бы быть инвестированы в коммерческие цели . Еще одним признаком «кризиса» инвестиций в международную торговлю в конце XIV века были повышенные затруднения в организации муд (морских торговых конвоев) для Черного моря [см. о мудах: 33, c. 649-664; 9, c. 172-194]. И, наверное, наиболее важным было то, что торговые практики изменились, а международный бизнес стал опираться больше на местных (и стационарных) заморских агентов и меньше на инициативу путешествующих купцов и капитанов кораблей [37, с. 343-348]. В целом, несмотря на то, что колонии Черного моря по-прежнему рассматривались как столпы итальянских торговых сетей, общее стремление к консолидации снизило способность и готовность итальянских купцов проникать на более отдаленные рынки.
Целью данной работы является рассмотрение некоторых аспектов роли татар в благоприятствовании или сдерживании прибыльного установления и продолжения коммерческих и политических отношений между итальянцами и татарами на Черном море. Существуют множество уровней анализа, которые должны быть рассмотрены в этой связи, а именно официальные отношения между «государствами» и, так сказать, отношения на местах, развивавшиеся между локальными властями и торговцами. Следует также иметь в виду, что венецианские и генуэзские фактории на Черном море и их соответственные позиции по отношению к татарам отличались в плане происхождения, геополитических интересов, коммерческого влияния и правового статуса. Однако, основываясь на предположении, что отношения между торговцами и татарами включали прежде всего преследование взаимных интересов посредством ряда соглашений и поправок, я соотнес эти уровни анализа с двумя всеобъемлющими категориями «совпадения интересов» и «конфликтов», уделяя особое внимание политическим и экономическим отношениям.
Совпадение интересов.
Естественно, главным пунктом совпадения татарских и «латинских» интересов была обоюдная готовность участвовать в деловых отношениях, предполагавших получение прибыли путем обмена товаров. Анализ артикуляции этих отношений с татарской стороны должен учитывать прямые и косвенные выгоды. Среди прямых факторов мы можем упомянуть доходы от торговли, взыскиваемые политической властью, вовлечение татарских купцов в международную торговлю, включая партнерские отношения с европейскими торговцами, и участие «рядовых» подданных Золотой Орды в мелкой торговле. Среди менее непосредственных факторов мы можем отметить доходы с «транзакционных издержек», понесенных купцами, торгующими за рубежом, включая аренду вьючных животных и рабочей силы, оплату за хранение и транзитные сборы. Они могли составлять значительные суммы и, должно быть, внесли свой вклад в местную экономику на протяжении торговых путей в период повышенной интенсивности дальней торговли в первые десятилетия XIV века. Экспансия торговых сетей также способствовала развитию городов в управляемых татарами землях, и такие города, как Сарай, Ургенч и Тебриз стали коммерческими центрами международного импорта, чьи рынки часто посещались купцами различного происхождения и этнической принадлежности [20, с. 140–147].
Коммерческие сборы (commercium от греч. κομμερκιον), взимаемые Золотой Ордой с итальянских торговых колоний были зафиксированы на низкой ставке в 3% от стоимости товара, но затем подняты для Венеции до 5% [54, с. 8, 13; 58, с. 261]. Земельный налог (terraticum) был наложен на венецианское поселение в Тане по договору 1333 года, который предоставил Венеции привилегию основать там коммерческую колонию (или «факторию»). Контроль за этими налогами осуществлял татарский правитель в Крыму, пребывавший в Солхате, который отвечал за поддержание упорядоченных отношений с порой непослушными итальянцами, а в некоторых случаях выступал в качестве представителя хана в дипломатических переговорах. Итальянские колонии, особенно Каффа, усовершенствовали комплексную локальную бюрократию, которая содействовала сбору пошлин и регулированию торговли, хотя детали не совсем ясны [есть несколько исследований по этому вопросу; см. о Генуе: 3, с. 87-129; см. также: 52, с. 177-266]. Каффа также платила дань (canlucum) хану в знак признания его верховенства [8, с. 273]. Договоры заключались и подписывались непосредственно с ханом Золотой Орды, чьи полномочия главной политической власти в регионе не были по-настоящему оспорены даже, когда Генуе в 80-х годах XIV века удалось добиться полного контроля над значительной частью крымских прибрежных областей. Прочие налоги навязывались произвольно, как мы видим из жалобы, поданной венецианским консулом Таны 4 августа 1333 года, согласно которой должностные лица татарского аристократа «Татамира» вымогали дополнительные налоги с некоторых торговцев [15, с. 204, n. 161].
Торговля.
В то время как итальянские фактории Черного моря были конечными пунктами как местной (понтийской, южнорусской, анатолийской и кавказской), так и международной торговли с Центральной Азией, Персией, Китаем и даже с Индией, именно местная торговля была наиболее важной в экономическом и стратегическом плане, хотя относительная важность обоих типов торговли широко обсуждалась в течение некоторого времени (см. ниже). Местная торговля состояла в основном из зерна, кочевнических и охотничьих продуктов, таких как шкуры и меха, рыба, икра и рабы. Международная торговля состояла в основном из шелка и специй, жемчуга и драгоценных камней . Голод в Европе стал основой для поиска Венецией и Генуей альтернативных источников основных продуктов питания, и побережье черноморского региона вместе с приморскими областями Болгарии и территорией к северу от Таны предоставляли продовольствие, которое могло бы удовлетворить европейский спрос при относительно низкой стоимости морской перевозки. Доступ к этому продовольствию не только обогащал тех, кто его контролировал, но также представлял собой мощное стратегическое оружие, которое Генуя и Венеция стремились использовать, хотя они уже установили расширенную средиземноморскую сеть для ввоза пшеницы. Мы можем видеть со слов хрониста Мартина да Канал, что голод 1268 года вызвал у Венеции ощущение своей уязвимости и стимулировал ее искать дополнительные источники зерна на обширных и продуктивных землях вокруг Черного моря [11, с. 324-325; см. также: 9, с. 130, 135-136].
Кожа была важна для средневековой экономики, и не случайно кожевнические мастерские на острове Джудекка в Венеции стали всемирно известны за высокое качество их изготовления в то время, когда кожа импортировалась в большом количестве из Золотой Орды [40, с. 56]. Но сфера, в которой татары, как кажется, были также очень активны, была работорговля. Хорошо известно, что это была одна из самых процветавших коммерческих деятельностей. Люди, которые необязательно были купцами, принимали в ней участие и могли продавать рабов (иногда членов своей семьи) европейским купцам для средиземноморских рынков, а также для использования в домах итальянских резидентов в Крыму. Мамлюкский Египет импортировал юношей мужского пола из территории Золотой Орды для использования их в качестве солдат-рабов, в то время как в Европе их главным образом использовали в качестве домашней прислуги, наложниц и, редко, в других целях . Большая часть продаж рабов, зарегистрированных в нотариальных документах, относится к молодым особям женского пола в возрасте от 12 до 18 лет. В этой связи, среди итальянцев были профессиональные перекупщики рабов, которые проникали во внутренние районы для закупки своего «товара», чтобы позднее продать их в Каффе, Тане и других колониях либо купцам, которые перевозили их в Италию, либо агентам покупателей итальянского происхождения. Но у нас есть также примеры татар, которые продавали своих рабов непосредственно . Многие рабы не были татарами, но русскими, черкесами, венграми и представителями других народов, взятыми в плен в ходе набегов. Один пример набега содержится в красочном повествовании Иосафата Барбаро, который присоединился к отряду татар, решивших напасть на проходящий караван черкесов. Несомненно, для того бесстрашного типа татар, с которыми подружился венецианец, было заманчиво продать добычу набега местным перекупщикам рабов [35, с. 81-82]. Ал-Омари, арабский автор из мамлюк-ского султаната, показывает, что голод на управляемых татарами территориях заставлял людей продавать своих собственных детей в рабство. Другие аналогичные источники – Бейбарс ал-Мансури и ан-Нувейри – сообщают, что женщины и дети продавались в рабство в связи с последствиями гражданской войны среди татар. Даже Узбек-хан (1312–41) был не прочь продавать людей, захваченных в ходе войн или грабительских набегов . Не удивительно, что татары приветствовали присутствие на пороге Золотой Орды покупателей, готовых снабжать рынки Европы и Северной Африки.
Торговля не прекращалась в периоды политической и военной напряженности, как мы видим из обвинений, выдвинутых Венецией Генуе по поводу несоблюдения условий devetum (запрета на торговлю), которые оба города согласовали на время войны против Золотой Орды (1343-1347) [42, с. 289-295]. Эти обвинения ясно упоминали татарского военачальника, отвечавшего за некоторые области в Крыму, который допустил торговлю, несмотря на военные действия и взаимное эмбарго, взимая в это время подоходный налог с энергичных генуэзских купцов. Этот документ намекает на существование скрытой экономики подарков и взяток, которая, несомненно, «смазывала колеса» в отношениях между татарскими военными и гражданскими должностными лицами и итальянскими резидентами.
Транзитные пошлины.
Описание сборов и пошлин, которые торговцы должны были платить во время их путешествия в Азии, представлены Пеголотти в его описании ординарных расходов на перевозку груза по суше из Айаса в Тебриз. От пункта вхождения в землю ильхана Абу Саида (1316-1335) до Тебриза взимались ряд сборов на въезд, транзит, ночное хранение и охрану, составляя значительную сумму в 209 аспров (итал. aspri) за груз на одном животном [48, с. 28–29, 389–391]. В плане сравнения мы можем отметить, что один дом в Каффе мог стоить всего лишь 400 аспров, хотя большинство домов были значительно дороже [4,I, с. 286, doc. 730].
На маршруте из Таны в Китай Пеголотти указывает на еще один порядок расходов касательно наемных людей (переводчиков, охранников, гидов и других), продовольствия и животных. Учитывая, что он указывает, что маршрут из Таны в Сарай был менее безопасен, чем в других местах, и рекомендует, что было бы целесообразным формировать там караван из шестидесяти человек для взаимной защиты, мы можем видеть, что доход, извлекаемый чингизидскими государствами с платежей за услуги и сборы, должен был быть значительным [48, с. 15, 21–23].
Другие выгоды.
Мы не должны забывать и того, что итальянские города были центрами не только торговли, но также ремесла и производства, и имели в своем распоряжении ремесленников (солдаты, посланные в Тану, также были ремесленниками) [16, с. 253].
Также могло быть доступным и знание экспертов по вопросам, которые имели важное значение для монгольских правителей. Один пример этого может быть найден в актах Ламберто ди Самбучето. 11 мая 1290 года сокольничий Иоанн де Раина был нанят Пьетро де Браино до августа того же года, чтобы он сопровождал его ко двору императора Аргуна [5, с. 192, no. 513]. Сокольничему уделялось бы 800 аспров, плюс расходы, если бы он достиг двора (орды) императора. Однако документ не уточняет, каковы были обязанности сокольничего. Разумно предположить, что Пьетро планировал использовать навыки сокольничего, чтобы быть принятым Аргуном и, возможно, обеспечить коммерческое соглашение. Однако никакой дополнительной информации не может быть найдено, кроме того, что несколькими днями ранее группа торговцев была частично компенсирована эмиссарами Аргуна за убытки, понесенные при ограблении со стороны Джурзучи. В это время отношения между Аргуном и генуэзцами были хорошими, и компенсация могла представляться сигналом о намерении ильхана защищать иностранных купцов, приглашавшим таким образом купцов в его земли [4,I, с. 181–182, no. 459].
В некоторых случаях латиняне даже служили наемниками в татарских армиях. Генуэзские войска, например, сражались на стороне Мамая, видного золотоордынского темника времен смуты, в его кампании против великого князя Дмитрия Московского и были разгромлены вместе с ним в знаменательном сражении на Куликовом поле 8 сентября 1380 года [31, с. 69].
Мировой рынок?
Резкая критика М.И. Финли идеи «мирового рынка» в древнем мире остается важным предостережением против чрезмерных обобщений. «Для того, чтобы иметь смысл, – заявлял он, – ‘мировой рынок’, ‘единый экономический блок’ должен охватить что-то значительно более обширное, чем обмен некоторыми товарами на больших расстояниях. В противном случае Китай, Индонезия, Малайский полуостров и Индия также были бы частью одного и того же блока и мирового рынка. Надо показать существование взаимосвязанного поведения и ответов на обширных территориях […] в доминирующих секторах экономики, например в ценах на продукты питания и металлы. Но никто не может это сделать или, по крайней мере, никто не смог» [18, с. 34].
Для экономики Черного моря и Средиземноморья периода после Нимфейского договора (1261), исследователи представили достаточные доказательства существования «взаимосвязанного поведения и ответов». Венецианские и генуэзские купцы разработали сеть агентов и осведомителей, позволявшую им прогнозировать поведение рынка в краткосрочной перспективе на площади, которая охватывала Европу, Средиземноморье, Северную Африку и Черное море . Но еще предстоит убедительно доказать, что купцы были в состоянии оперировать на том же уровне за пределами этих областей.
Это подводит нас к вопросу, насколько важной, на самом деле, была дальняя торговля с Индией и Китаем (и даже Ираном)? Наиболее выдающимся, убедительным и ревностным пропагандистом важности связи с Дальним Востоком был Роберто Сабатино Лопец. В многочисленных исследованиях он показал, что с середины XIII до начала второй половины XIV века, и, возможно, позже, из Китая поступал бурный, регулярный и хорошо организованный поток товаров. Он вынес на свет имена многих итальянских и особенно генуэзские купцов, которые были активны в этой дальней торговле; имена, которые ранее были похоронены в завещаниях, нотариально заверенных актах продажи или в судебных делах. Дополнительные подтверждения регулярного обмена с Дальним Востоком были найдены в подробной информации, найденной в руководстве Пеголотти: что продавать и покупать, курсы валют, маршруты и много других практических вопросов, содержащихся в его трактате, которые должен был знать торговец. Этот трактат не был уникальным произведением, но конкретным, утонченным и систематическим примером того типа существовавших (возможно, в большом количестве) купеческих руководств, одно из которых, например, было частично опубликовано Робером-Анри Ботье [8, с. 311-331].
С другой стороны, Ботье привел доводы в пользу гораздо более ограниченного, нерегулярного, непостоянного и практически нерелевантного экономического товарообмена с Дальним Востоком. Аргумент Ботье основан главным образом на скудном объеме специй, пребывавших по континентальному маршруту из далеких областей в Тану и другие части Причерноморья [8, с. 278-310]. С западной стороны европейцы могли внести незначительный вклад, так как главная статья европейского экспорта – готовые и сырые ткани – могли быть легко проданы либо в черноморских портах, либо на промежуточных рынках, таких как Сарай и Ургенч в Средней Азии. Кроме того, ряд экспедиций в Индию и Китай, кажется, были «единичными» предприятиями, участники которых пытались получить «подарки» от сказочно богатых восточных правителей в обмен на «дарение» европейских механических чудес, таких как фонтан и часы, привезенные султану Дели группой венецианцев [37, с. 346] . Также встречались другие ценные и уникальные вещи, например, лошади и стеклянные изделия, вероятно привезенные китайскому императору генуэзцем Андало да Савиньоне. Вопрос заключается в том, может ли довод в пользу значительно более значимой и регулярной дальневосточной торговли базироваться на предположительном обосновании Лопецом существования регулярного и устойчивого трафика обильного импорта дешевого шелка [36, с. 13– 33]? Это серьезный довод, основанный главным образом на доводе «из умолчания», то есть на предположении, что шелк, используемый в Италии, был в основном китайского происхождения, хотя такое происхождение не уточнялось.
С накоплением знаний о генуэзских и (в меньшей степени) венецианских коммерческих интересах на Дальнем Востоке, совокупность доказательств привела к предположению, что международная торговля в первые десятилетия XIV века стала более регулярной, и что собственно купцы, а не только искатели приключений, зарабатывали на жизнь, посещая самые отдаленные рынки в Пекине и Цюаньчжоу (Зайтон). Такие имена, как Вивальди, Станконе, Боначча, Спаццапетра, Гизолфи, Бестаньо, Савиньоне, Веджиа, Малраси, Джентиле, Ультрамарино, Адорно, Бассо и многие другие, свидетельствуют об участии отдельных лиц и семей в дальневосточной торговле. Согласно Мишелю Балару, азиатский маршрут в Китай через Перу – Каффу – Тану – Сарай -Ургенч стал стандартным маршрутом после падения ильханов и прекращения итальянской торговли с Персией после 1340 года из-за притеснений и грабежей, которые имели место в Тебризе [6, с. 681–689]. Тебриз был самым важным центром итальянского коммерческого присутствия в континентальной Азии с 1290 до 1340 года. Однако монгольский маршрут через Центральную Азию действовал лишь до тех пор, пока династия Мин не свергла монгольскую империю в 1368 году и практически закрыла свои границы для международной торговли.
Тем не менее, у нас имеется очень мало информации о типе и объеме трафика, и доказательства, независимо от количества семей, которые на самом деле зарабатывали себе на жизнь (и часто на смерть), торгуя в столь отдаленных районах, недостаточны для утверждения, что здесь идет речь об интегрированном рынке между Средиземным морем и Китаем. То есть, хоть и значительное, проникновение коммерческих интересов в дальнюю Азию не образует структурной модификации международной торговли в соответствии с типом «колонизации», который мы видим на Черном море. Этой колонизации способствовало смешивание частных и государственных интересов, она поддерживалась дипломатическими соглашениями и политическими решениями на правительственном уровне и защищалась вооруженной силой. Вместо этого дальневосточные предприятия оставались прерогативой приватных лиц и купцов, и попытка проникнуть на отдаленные рынки не являлась первостепенной целью итальянских морских республик. Доступ к продуктам Индии и Китая оставался в руках мусульманских посредников, и североафриканские порты оставались основными рынками для приобретения специй и других продуктов с юга, юго-востока и востока Азии.
Между прочим, то, что Мин не желали, как уже упоминалось выше, поддерживать деятельность итальянских торговцев, не должно быть истолковано как обязательно полное закрытие для внешней торговли [49, с. 558]. Морская торговля процветала в начальный период Мин, как хорошо известно из навигационных подвигов адмирала Чжэн Хэ. С большей вероятностью можно предположить, что Мин отреагировали на присутствие западных людей, которые пользовались столь многими привилегиями при монголах в ущерб китайцам. Личные связи, которые генуэзские и венецианские купцы смогли наладить с монгольскими правителями в Китае, вероятно, стали в конце концов причиной их краха. Но эта модель отличалась от той, которая имела место на Черном море, где венецианцы и генуэзцы упорствовали в отправке миссий и достижении дипломатических и коммерческих соглашений даже после того, как централизованное правление в кипчакском ханстве рухнуло, и ему на смену пришла хаотичная и нестабильная политическая ситуация. Это означает, на мой взгляд, что дальняя торговля между Средиземным морем и Китаем функционировала только потому, что она была активно поддержана чингизидскими государствами; и это условие было первостепенным фактором, который сделал возможным присутствие итальянских купцов на Дальнем Востоке, наряду, конечно, с их собственной инициативой. Поэтому конец Pax Mongolica был особенно значимым в том смысле, что, поскольку монгольская государственная поддержка оказалась недействительной, итальянские купцы оказались не в состоянии продвигать и защищать свои интересы в преемственных державах.
Для процветания международной торговли требовалась активная государственная защита не только для поддержания безопасности дорог, но в первую очередь для гарантирования того, чтобы рыночные условия были справедливыми, собственность умерших купцов не была утеряна, обменные курсы были надежными, и циркуляция денег была достаточной для потребностей транзакций повышенной ценности. Все это не могло бы существовать без формальных соглашений и договоров с местными властями. И Генуя, и Венеция прилагали значительные усилия для благоприятствования установлению этих условий в своих договорах с властями, с которыми они имели дело, в том числе с византийцами, мамлюками, греческими правителями Трапезунда и, конечно же, с Золотой Ордой и Ильханатом. Однако итальянские государства никогда не пыталась инициировать официальные отношения с Китаем и прекратили сотрудничество с Персией после того, как попытки преемников ильханов обеспечить защиту торговли оказались неудачными [39, с. 183].
Миссия Андало да Савиньоне в целях содействия дипломатическим контактам между династией Юань и морскими республиками была встречена с сердечной предупредительностью венецианским Сенатом. То, что монгольский хан Китая Тогон-Тэмур хотел от Запада, очень ясно изложено в дипломатической переписке с европейскими державами при посредничестве генуэзского купца Андало да Савиньоне: лошадей и прочих чудесных вещей (alia mirabilia). Он намеревался приобрести в Венеции от пяти до десяти лошадей стоимостью в две тысячи флоринов вместе с хрустальными «драгоценностями» (iocalia) столь же высокой стоимости от одной до двух тысяч флоринов . Причем для того, чтобы дипломатический шаг подбодрил венецианский Сенат, он пообещал отправиться на венецианском судне. Мы не знаем, была ли эта просьба удовлетворена, но мы знаем, что Андало отправился на генуэзском судне, сначала причалившем в Неаполе и затем отправившемся в Каффу, откуда караван с подарками продолжил свой путь в Китай. По крайней мере, одна из итальянских лошадей добралась до Пекина, предположительно, с итальянским сопровождением [49, с. 555].
Монгольская просьба, как мне кажется, в полной мере проясняет характер контактов, к которым стремился Юаньский император. Очевидно, что этот тип «подарков», запрошенных у Запада, соответствовал данническим обменам, которые Китай поддерживал с множеством независимых государств. Итальянская делегация, везущая с собой лошадей и чудесные вещи, рассматривалась бы, достигнув Юаньского двора, как данническая миссия от далекого подвластного народа, тем самым увеличивая престиж императорского двора Китая.
Отношения между Тогон-Тэмуром и Западом, безусловно, руководствовались двойной целью, как «получения дани» – в китайской традиции, так и открытия дверей в официальных отношениях с зарубежными странами. Западная сторона, однако, не воспользовалась этой возможностью. Обязанность вручения экзотических подарков предоставлялась частным лицам в то время, как венецианское или генуэзское государства, по-видимому, не были склонны инициировать официальные отношения с далекими дворами, несмотря на то, что они были хорошо знакомы с данническими формами дипломатических обменов и имели в своем распоряжении людей, знакомых с обычаями Юаньского двора, которые могли бы легко выступить в качестве посредников.
Если мы рассмотрим ключевую связь между государственной поддержкой и коммерческим проникновением на отдаленные рынки, мы увидим, что чем больше мы отдаляемся от эпицентра коммерческих интересов (в Средиземном море и на смежных побережьях), тем слабее становится государственное вмешательство . В этой сфере интересов венецианцы и генуэзцы не ретировались из Черного моря, даже когда они находились под серьезной угрозой, и продолжали искать «точки соприкосновения» с местными властями, отчаянно защищая свои позиции. За пределами этой сферы деятельность итальянских купцов зависела от готовности и способности монгольских правительств содействовать созданию благоприятных условий для торговли.
Крах чингизидских дворов, которые активно поддерживали торговлю, совпал с резким упадком дальней торговли, следовательно, это произошло в основном потому, что правительства итальянских республик по-прежнему не были заинтересованы в завязывании дипломатических отношений на Дальнем Востоке. С другой стороны, они продолжали вести переговоры и бороться за свои позиции на Черном море, даже когда из-за кризиса политического порядка в Золотой Орде эта деятельность стала чрезвычайно трудной и рискованной. Частные интересы, какими обширными и регулярными они бы не были, не могли уцелеть в течение длительного времени в среде, в которой они не получали справедливой или, по крайней мере, предсказуемой защиты и правового статуса, которые могли быть гарантированными только официальными дипломатическими соглашениями. Поэтому здесь следует остановиться на кратком рассмотрении того, как договоры между государствами регулировали присутствие купцов, и какие гарантии они, как правило, предоставляли.
Дипломатическая деятельность.
Миссия венецианского посла Якопо Корнаро в Сарай (между 1360 и 1362 годами) во время «гражданской войны» внутри Золотой Орды является ярким свидетельством неустанного внимания, уделяемого венецианским Сенатом установлению хороших отношений с тем, кто бы не оказался у власти. У Корнаро была возможность изучить политическую ситуацию в степи в качестве венецианского консула в Тане, прежде чем приступать к исполнению своей миссии . Согласно тщательному исследованию Скржин-ской, ханом, с которым он встретился, был либо Хызр, либо Мурад; и этот же автор выдвигает гипотезу, что миссия Корнаро имела целью подтвердить права Венеции в Тане и добиться компенсации убытков, понесенных венецианцами от субъектов хана на ханской территории [53, с. 67–96]. Но главным вопросом, как кажется, было уменьшение до 4% коммерческого налога, взимаемого с венецианцев, который был ранее увеличен до 5% [57,I, с. 95, no. 355]. Корнаро, должно быть, добился успеха, потому что согласно резюме другого посольства, направленного к Мамаю в 1369 году, оно было вовлечено в переговоры об уменьшении налога с 4 до 3% [57,I, с. 121, no. 476]. Интенсивная дипломатическая деятельность, предпринятая венецианским правительством, повлекла за собой дополнительные расходы, принимая во внимание то, что жалованье консула в Тане было поднято с 70 до 110 золотых лир, а бюджет административных расходов был увеличен в пять раз с целью расширения персонала и охраны.
Миссия Корнаро к татарскому хану указывает на главные проблемы, которые лежали в основе дипломатических соглашений между венецианским и генуэзским государствами и татарскими правителями: территориальные уступки, благоприятный налоговый режим, защита интересов и имущества своих подданных. К этим основным пунктам мы должны добавить другие, связанные с особыми обстоятельствами, такими как переговоры о возобновлении коммерческой деятельности после войны, компенсации ущерба, понесенного их субъектами, или возвращении пленников, удерживаемых ханом. Опять же, грандиозный хаос (замятня русских источников), царивший в Золотой Орде, не представлял никаких препятствий для сохранения коммерческих соглашений.
Аналогичные соглашения уже содержались в тексте договора между Генуей и мамлюкским султаном Калавуном в 1290 году [см. об этом: 22, с. 101–108]. Торговые права и иммунитеты были предоставлены генуэзским купцам на протяжении всех владений султана. Ни один генуэзец не мог быть взят в заложники за преступления или долги другого лица. По смерти купца на территории султана, если бы он умер без завещания, его имущество должно было быть востребовано генуэзским консулом или любым другим генуэзцем на месте в случае отсутствия консула. В случае, если там не было бы генуэзцев, «повелитель земли» должен был бы удерживать его до тех пор, пока оно не было бы официально востребовано Генуей. Более того, продажа и покупка должны были быть свободны от давления или принуждения; а налоги взиматься только с тех товаров, которые были бы фактически проданы. Погрузка и разгрузка, а также другие операции не должны были подвергаться ограничениям или другим сборам. Другие положения предписывали импортные пошлины, которые, например, составляли 10% для шелка и шерсти.
Также были уточнены правовые процедуры в рамках генуэзского поселения. Если один «сарацин» выдвигал иск против генуэзца, этот иск должен был оцениваться консулом. С другой стороны, если один генуэзец имел жалобу на сарацина, эта жалоба должна была быть представлена финансовому служащему. Однако консул имел право обратиться к султану в случае, если какой-либо генуэзец стремился получить возмещение. Договор также включал взаимные условия для мусульманских торговцев на генуэзских территориях, по существу предоставляя им те же права и привилегии, которыми Генуя пользовалась в Египте. Как отмечает Холт, хотя эти условия очень похожи на те, которые были предоставлены венецианцам пожалованием мамлюкского султана ал-Му’изз Айбека (1254), их политический характер отличается: соглашение 1290 года является, скорее, двусторонним договором между двумя равноценными державами, чем уступками.
Другой вопрос, оговоренный в официальных соглашениях, касался защиты имущества купцов, которые умерли на чужбине и, в частности, на пути из Таны в Китай. Поскольку смерть в пути всегда была возможной и поскольку купцы везли с собой деньги или товары, полученные в кредит от инвесторов у себя дома, возможность потребовать и вернуть выручку в случае смерти торговца, очевидно, представляла собой важный вопрос. Согласно Пеголотти, «в случае, если купец, направляющийся или возвращающийся [между Таной и Китаем], умрет по дороге, все, что ему принадлежало, станет собственностью правителя того места, где он умирает, и, следовательно, будет присвоено чиновниками правителя; аналогично, если он умер в Китае. Однако, если у него есть брат или друг, который являлся его братом по утверждению, они могли бы претендовать на товары и, таким образом, сохранить имущество» [48, с. 22]. Это, кажется, противоречит предписанию, приписываемому Ясе – коллекции законов, традиционно приписываемых Чингиз-хану, в соответствии с которым, если человек умер без каких-либо наследников, его имущество не должно быть взято царем, но дано «человеку, который ему служил» [65, с. 107]. Однако применение этого правила к иностранным купцам в местах, в которых завещание не могло быть составлено, и к лицам, жившим по необходимости за пределами установленных социальных или родственных связей, могло бы, вероятно, послужить приглашением к нечистой игре. Поэтому права на наследование могли быть только у попутчиков, которые были родственниками погибшего или могли бы обоснованно утверждать, что они были его родными. В противном случае имущество должно было принадлежать хану, которому венецианские и генуэзские власти обычно адресовали в конце концов требования по возвращению утерянного или отнятого силой товара. Другими словами, мне кажется, что в ситуации, когда, очевидно, было невозможно отследить законных наследников умершего, положение о передачи официальных полномочий на права на невостребованное имущество и, следовательно, гарантия того, что посторонние лица не могли бы получить выгоды от смерти иностранца, может рассматриваться как призванное обеспечить безопасность купцов [см. обсуждение этого вопроса в: 39, с. 176].
Это, как кажется, подтверждается одним положением в договоре Калавуна, в соответствии с которым невостребованная собственность умершего генуэзца возвращалась местной власти, чтобы быть позже востребованной генуэзцами посредством официального запроса. То, что венецианцы имели право востребовать имущество, потерянное соотечественником, умершим в «татарских краях», подтверждается приказом, данным байулу Константинополя, принять все меры для возвращения товаров Франческо да Канале. Эти товары удерживались местным населением, но, очевидно, существовала надежда вернуть их, отправив посланника с официальным письмом [56,I, с. 172, 304].
Территориальные и коммерческие привилегии также предоставлялись монгольскими ханами на основе договоров или уступок. Первым документальным примером привилегии, предоставленной Венеции монгольским ханом, является письмо, адресованное ханом Персии венецианскому дожу в начале ноября 1306 года [21, II, с. 122– 124]. Это письмо, посланное султаном татар (Soldani Tartarorum) по имени Зуки и приписываемое Хейдом ильхану Олджейту (1304–16), содержит ценную информацию о трех аспектах венецианских отношений с монгольским ханом. Написанный на монгольском языке, этот документ был представлен вместе с латинским переводом посланником хана, имя которого не приводится, но, вероятно, он был «латинянином» на службе ильхана, поскольку мы находим ряд итальянцев, выступающих в этом качестве [58, с. 47–48] . Расширяя то, что можно рассматривать скорее как приглашение, а не формальную уступку, ильхан извещает венецианцев, что их купцы могут свободно приезжать и уезжать, не опасаясь быть подвергнутыми преследованиям со стороны местных жителей, ожидающих возвращения им долгов, оставленных другими людьми. В приложении к этому дипломатическому письму также упоминался еще один пункт, который объяснял в качестве подтверждения вступления в силу политики хана, что некий Ходжа Абдулла не стал бы требовать компенсации за убытки, понесенные от некоего венецианца Пьетро Родулфо, и не призывал бы к ответственности за это других граждан Венеции. Наконец, свидетелями этого документа выступали два итальянца: Балдуччо Буффето, чье происхождение не указано, и Томмазо Узи из Сиены, который был нанят на службу ильхана в качестве ильдучи или «меченосца» правителя. Важно отметить, что открытие отношений с Тебризом совпало с установлением мирных отношений между ханом Золотой Орды Токтой и Олджейту в 1304-5 годах, событие, которому содействовало политическое вмешательство юаньского императора Темура. Это соглашение привело к общему возобновлению торговли на протяжении всех управляемых монголами земель, хотя отношения между Токтой и генуэзцами Каффы вскоре ухудшились (см. ниже) [65, с. 82, 191].
Содержание и обстоятельства этого письма показывают, что ильхан стремился привлечь венецианских купцов, применяя правила для индивидуумов, а не коллективную ответственность в случае коммерческих споров. Это также показывает, что местные торговцы были законопослушны этой политике, хотя мы не знаем, были ли они вынуждены ее соблюдать, или эта политика была тем, что они поддержали и что хан подтвердил, возможно, под их влиянием. В-третьих, мы видим, что западные люди на службе хана благоволят мусульманским купцам и выступают, что называется, в качестве гарантов указанного решения о том, что торговцы не будут нести ответственности за убытки, понесенные из-за кого-то другого. Здесь мы видим, во-первых, прямую инициативу Ильханата в применении общепринятых норм международной торговли (как их следует воспринимать, учитывая, что они появляются в различных дипломатических соглашениях), чтобы привлечь иностранных купцов в Персию. Как следствие, генуэзские и венецианские общины в Тебризе процветали в течение трех следующих десятилетий, превратив город в самый важный центр дальней торговли в континентальной Азии до конца существования Ильханата. В Трапезунде венецианские и генуэзские власти сблизились и диктовали местным правителям условия, позволившие наладить регулярное сообщение с Ильханидами. Фактически они настояли на том, чтобы император Трапезунда предоставил налоговые привилегии купцам из Ильханата в целях их привлечения в Трапезунд [30, с. 416].
Соглашение 1333 года, заключенное венецианскими послами Джованни Квирино и Пьетро Джустиниано с ханом Узбеком по поводу основания их фактории в Тане, включало территориальную уступку, благоприятное налогообложение, защиту торговцев, а также положения в случае споров юридического характера. Торговые пошлины были зафиксированы по тем же ставкам, которые были предоставлены генуэзцам Каффы. Интересно отметить, что споры должны были решаться консулом вместе с «господином земли», то есть представителем хана, под которым, вероятно, понимался татарский правитель, пребывавший в Солхате. Это подтверждается тем фактом, что на татарского чиновника, носившего звание тудуна (лат. titanus), были возложены в 1374 году судебные обязанности над субъектами хана до тех пор, пока не были возобновлены дружеские отношения между Каффой и правителем Солхата [4, I, с. 286]. Возможно, здесь будет интересно отметить, что правовые споры между людьми разного этнического происхождения рассматривались согласно Юаньскому кодексу посредством проведения совместных совещаний с участием представителей заинтересованных этнических групп [12, с. 83].
Между татарским губернатором Солхата и генуэзским и венецианским правительствами Таны и Каффы поддерживались близкие и постоянные отношения. Другой документ от 14 ноября 1381 года упоминает посольство, отправленное к «владыке Соргата и императору Газарии» . Это посольство имело три цели: 1. просить все привилегии, которыми пользовались венецианцы; 2. объяснить условия Туринского мира по завершению венецианско-генуэзской войны, согласно которым Венеции был запрещен доступ в Черное море в течение двух лет; 3. добиться возвращения товаров, конфискованных у венецианских купцов [57,I, с. 151, no. 612]. Опять же, мы видим здесь, как дипломатические отношения продолжали играть важную роль в обеспечении того, чтобы политическая среда оставалась благоприятной для торговли. Наконец, мы должны отметить, что эти миссии были дорогостоящими, и подарки, предоставленные хану, могли быть довольно значительными. Государство брало на себя также и экономическое бремя дипломатических обменов, которые часто отмечались в правительственных документах .
Как мы увидели, монгольское «совпадение интересов» с итальянскими купцами охватывало многие области, и совместное стремление создать благоприятные условия для торговли подкреплялось взаимной готовностью найти общий язык, установить доверительные отношения и найти взаимное понимание. Но это предприятие не было лишено рисков, и необходимость защищать свои собственные интересы иногда приводила к конфликтам, также как и отдельные инциденты могли перерасти в эскалацию.
Конфликты.
Говоря по справедливости, хотя татары, как кажется, благосклонно относились к торговле, они не были «простофилями». На их территории периодически вспыхивали конфликты между правителями Золотой Орды и итальянскими колониями. В качестве предварительной оценки причин, которые привели к ожесточенным столкновениям, мы должны отметить два основных пункта. Во-первых, конфликты не были вызваны разногласиями по коммерческим вопросам, и мир, как только он восстанавливался, приводил к возобновлению торговых условий, не отличавшихся от тех, которые соблюдались до войны. Во-вторых, военные столкновения, по-видимому, были вызваны прежде всего реальными или мнимыми ущемлениями суверенной власти хана. Мотивы конфликта, связанного с верховенством власти, в основном касались двух сфер: контроль над территорией и правонарушения в отношении татарских подданных.
В 1308 году хан Золотой Орды Токта напал на генуэзцев якобы из-за их сотрудничества с Тебризом (несмотря на общее улучшение отношений между Золотой Ордой и Ильханатом) и поскольку генуэзцы занимались похищением детей татар, чтобы продавать их в рабство. Чтобы наказать генуэзцев, Токта переместил торговцев из Сарая в Солхат и изъял их товар. После этого он направил армию против Каффы. Генуэзцы сопротивлялись в течение нескольких месяцев, но в конце концов подожгли город и скрылись на своих судах. Войска Токты вошли и разграбили беззащитный город 8 мая 1308 года [20, с. 89; 55, с. 84] . Генуэзцы поддержали ильхана Аргуна во время его борьбы с Золотой Ордой, и победа последней нанесла тяжелый удар по интересам генуэзцев на Черном море. Поэтому вполне возможно, что агрессивное поведение Токты отражало старую вражду. Также возможно, что торговля татарскими детьми была настолько неприкрытой и лишавшей хана столь многих людей, что она спровоцировала вооруженное нападение. Однако также вероятно, как было упомянуто Брэтиану, что движущей силой Токты было, прежде всего, стремление дать почувствовать дерзким генуэзцам «весомость своей власти» [10, с. 283]. То есть, чтобы наказать агрессивное и заносчивое поведение, которое было характерным для генуэзцев в начальный период их деятельности на Черном море и осуждаемым рядом сторон .
Возможно, самым важным эпизодом конфликта между Золотой Ордой и итальянскими колониями была война, которую хан Джанибек вел против Венеции и Генуи с 1343 по 1347 годы [29, с. 33-51]. Как известно, вскоре после того, как император Джанибек подтвердил в 1342 году [58,I, с. 261–263] привилегии, предоставленные Узбеком венецианцам, инцидент в Тане вызвал его вооруженную реакцию, то есть изгнание венецианцев и генуэзцев из Таны и начало войны между Золотой Ордой и итальянцами, которая привела к неудачной осаде Каффы и разрешилась только после нескольких лет острой политической дестабилизации. В сентябре 1343 года венецианский купец Андриоло Кивран убил татарского аристократа, который его ударил или избил. Это было, конечно, незаконным, так как, помимо непропорциональной реакции, жалобы на татар должны были адресоваться по соответствующим каналам и рассматриваться совместной комиссией . Инцидент вызвал народную реакцию и вооруженное вмешательство правительства, что привело к изгнанию всех итальянцев и смерти нескольких из них, в то время как другие были ранены или захвачены в плен, а их имущество разграблено. Большинству удалось бежать на своих кораблях [28, с. 270-272]. По-видимому, венецианцы получили официальное требование выдать преступника, которое, однако, было проигнорировано [42, с. 285].
Напряжение возрастало в течение некоторого времени, и вполне вероятно, что реальной целью Джанибека была Каффа, а не Тана, то есть самая процветающая и самая независимая из итальянских колоний. Правовой спор о юридической ответственности поэтому отражал более широкую проблему, а именно: в какой степени этим городам было бы позволено сохранить почти суверенные полномочия. Даже если только за десять лет до этого Венеции было предоставлено право на создание своей собственной базы на территории Золотой Орды, и хотя ее отношения с местными правителями был крайне предупредительными, инцидент с Кивраном показал, что Венеция не могла отмежеваться от начавшихся военных действий между Золотой Ордой и генуэзцами. Вместо этого ненадежный союз был заключен между венецианцами и генуэзцами, чтобы защитить свои соответствующие позиции на Черном море. Первичными задачами было возобновить торговлю и удержать свои базы.
Это могло осуществиться только посредством возобновления дипломатических переговоров с ханом вместе с одновременным усилением эмбарго (devetum) внутри территории Золотой Орды. Это эмбарго соблюдалось лишь частично, и в действительности венецианцы обвиняли генуэзцев в том, что те продолжали свои коммерческие операции в Каффе и других местах в нарушение соглашения [42, с. 289-295]. Но оно, в конце концов, подействовало, так как обе стороны явно страдали от снижения торговли, а Джанибек не смог разрешить конфликт силой оружия. Также утверждалось, что негативные последствия чумы, которая покосила ряды татарских войск, осаждавших Каффу, сыграли свою роль в восстановлении состояния мира [60, с. 139-152]. Но следует отметить, что венецианцы стремились к миру с упорной решимостью и добились в 1347 году условий, по большому счету, аналогичных тем, которые были установлены до войны, с тем исключением, что торговый налог был увеличен с 3 до 5%. С другой стороны, генуэзцы потеряли доступ к Тане до тех пор, пока Бердибек не сменил Джа-нибека на престоле Золотой Орды в 1358 году. Но ситуации было суждено оставаться напряженной на протяжении этого периода, и татары несколько раз угрожали Каффе. Согласно венецианским агентурным сведениям, в 1352 году генуэзцы были вынуждены просить незамедлительную помощь из Перы, поскольку татарский хан был враждебно к ним настроен и намеревался атаковать Каффу [13, с. 210].
Другим признаком перетягивании каната между Каффой и татарами является эмиссия валюты. Аспер барикатус (от имени татарского хана Берке, 1257–67) был монетой текущего использования Каффы и всей Золотой Орды для большинства коммерческих сделок. Вместе с ним соммо (серебряный слиток) использовался для более крупных сделок. До 80-х годов XIV столетия аспры, используемые в Каффе, указывали на татарское верховенство посредством имени хана, отчеканенного на монетах. Однако, вероятно, после 1380 года те же монеты появляются с надчеканкой властей Каффы. По некоторым данным, это была необходимая мера по девальвации валюты, поскольку часть монет стали выпускаться с содержанием недоброкачественного серебра. Поэтому хорошие монеты чеканились с изображением генуэзской крепости, чтобы гарантировать их соответствующую ценность [23, с. 25-52; 24, с. 156-171].
Но штемпель Каффы на оборотной от имени и титула хана стороне был также декларацией нового статуса Каффы после договоров между Генуей и Золотой Ордой 1381 и 1387 годов, которые санкционировали территориальную экспансию Генуи вдоль крымского побережья и изгнание из того же района татарских субъектов [46, с. 214. См. о договорах между Генуей и татарами в: 62, с. 177-187]. В начале XV века Каффа выпустила серию монет только от имени Генуи (а затем Милана), свидетельствующие полностью независимый статус. В любом случае, поводом для многократных столкновений между Генуей и Золотой Ордой не могло быть исключительно соперничество Генуи с Венецией, но, точнее, попытки Генуи отнять силой территориальные права и суверенные полномочия у правителей Золотой Орды.
Из сказанного выше мы видим, что конфликты имели место в первую очередь тогда, когда ханы Золотой Орды считали, что их суверенные полномочия были под угрозой или подвержены нападениям. Но в этой связи следует отметить, что Венеция и Генуя действовали совершенно по-разному, и это различие лежит в основе нашего понимания «формы» колонизации Черного моря.
Колонии или фактории?
Ответ на вопрос, почему татары в целом имели больше конфликтов с Генуей, чем с Венецией, следует искать не только в различных размерах соответствующих колоний, но и в самой природе их «колонизации» Черного моря. Фундаментальные различия между Венецией и Генуей в соответствующем отношении к заморским владениям хорошо известны. Большинство исследователей подчеркивают более широкую автономию от правительства метрополии генуэзских колониальных управлений и отдельных органов, созданных для их регулирования (наиболее важные – Оффиция Газарии [Officium Gazarie] и Оффиция Романии [Officium Romanie]), в то время, как заморская венецианская администрация рассматривается как более тесно контролируемая метрополией. Власть центрального правительства была сильнее в венецианских владениях, в то время как генуэзские колонии были в большей степени подвержены влиянию инициативы частных лиц на месте.
Более важными для наших целей являются различия в процессе колонизации. Венеция удовлетворялась приобретением коммерческих баз по всему Черному морю, но наиболее важными были Тана, Трапезунд и Судак, которые предоставляли ей доступ к местным рынкам, будучи в то же время безопасными гаванями для ее судов и торговцев. До тех пор, пока им предоставлялись права на проживание вместе с разрешением на торговлю и ее протекцией, венецианцы не прибегали к применению силы, если только они не были вынуждены защищать себя. Поселение в Тане, столь важное для самого существования Венеции на Черном море, было укреплено в 1424-29 годах только после того, как оно несколько раз претерпело грабежи и разрушения, но только в 1442 году мы находим ссылку на возможно автономный и независимый статус венецианцев в Тане [16, с. 260].
Генуя, с другой стороны, проводила более агрессивную политику территориальной экспансии, следуя траектории, изначально направленной на исключение венецианцев и других конкурентов из Черного моря путем дипломатических договоренностей с местными властями и, когда это им не удалось, силой оружия. Во время войны 1350-55 годов Генуя оказалась в ситуации, в которой она должна была одновременно бороться против византийцев, венецианцев и татар. Столкнувшись с угрозой оказаться лишенной доступа к Черному морю, она остановила свой выбор на установлении полного территориального контроля над стратегическими районами и коммерческими портами не только на Крымском полуострове, но также вдоль румынского побережья [45, с. 939-947]. Этот контроль сохранился вплоть до османского завоевания только благодаря увеличению проблем, связанных со способностью Генуи обеспечить свои колонии (и саму себя!) средствами к существованию. Поэтому не удивительно, что, особенно после 1350 года, конфликты между Генуей и Золотой Ордой были другого порядка, чем те, которые возникали между Венецией и татарами. Различные пути колонизации (если такое слово можно использовать) отображали два различных типа восприятия политического ландшафта. В то время как Генуя уже успела укрепить свои позиции на Черном море, распоряжалась больший объемом торговли и, следовательно, считала, что ей следует защищать эти достижения, зачастую прибегая к насилию, Венеция была слабее с самого начала и, таким образом, должна была полагаться на сотрудничество с местными властями и их протекцию.
В этом неизбежно беглом рассмотрении многосторонних и широко обсуждаемых взаимоотношений между итальянскими колониями на Черном море и чингизидскими государствами я попытался сосредоточиться на монгольских целях, интересах и активном участии. Несколько аспектов заслуживают быть упомянутыми в заключении.
Во-первых, монголы извлекали значительную выгоду из коммерческих отношений с европейскими государствами. Эти государства открывали обширные рынки для местных продуктов, платили различные сборы, налоги и торговые расходы и вносили свой вклад в личные фонды хана и достижение его интересов посредством как дани и подарков, так и предоставления зарубежных знаний. Всякое восприятие того, что появление итальянцев на берегу Черного моря было тем явлением, которое следует понимать главным образом в европейском контексте – соперничество между Генуей и Венецией, ослабление Византии, поиски купцами коммерческих возможностей на отдаленных рынках и так далее -должно уступить место констатации, как очевидного понимания, выказанного татарскими правителями по отношению к выгодам, извлекаемым из торговли, так и многочисленных позитивных шагов, предпринятых ими в целях ее поощрения и защиты.
Вторым примечательным аспектом является то, что международная торговля пришла в упадок после крушения ильханов и династии Юань не только потому, что с концом Pax Mongolica торговые пути стали небезопасными и риски непредсказуемыми, но и из-за того, что государства Венеции и Генуи никогда не стремились к дипломатическому вмешательству для обеспечения надлежащих соглашений. Несмотря на созревание условий для начала дипломатических обменов с Пекином, они не переросли в политику регулярной межгосударственной переписки. Хотя нам следует удержаться от соблазна прибегнуть к контрафактивным аргументам, по-прежнему важно должным образом учитывать то, что конкретные и имеющиеся возможности были упущены. Теб-риз обозначал предел государственных интересов, что отчасти определялось воздействием, которое отношения между Ильханатом и Золотой Ордой имели на региональную стабильность. Но как только ильханы пали, и условия стали менее благоприятными, государство ретировалось, заставив частных лиц также отказаться от персидских рынков. Монголы действительно были исключительными в их способности обеспечить инфраструктуру основополагающей торговли даже в условиях отсутствия формальной поддержки европейских государств.
Наконец, следует отметить, что подавляющее большинство конфликтов между татарами и итальянскими колониями определялись не коммерческими вопросами, но проблемами верховенства и политической власти. Войны велись не для того, чтобы лишить итальянцев их торговых привилегий, но чтобы обуздать злоупотребления, которые угрожали формальному и фактическому применению суверенной власти правителей Золотой Орды в районах, которые они рассматривали как свои домены. Споры, конечно, были территориальными, но они также затрагивали правовые и финансовые вопросы. В этом контексте мы также отметили, что Генуя и Венеция выбрали стратегии «колонизации», которые чрезвычайно отличались друг от друга, но также были успешными в сохранении своих позиций вплоть до османского завоевания. Отношение монголов к управлению и международным соглашениям способствовало формированию политической среды, в которой Венеция и Генуя должны были сделать свой выбор и констатировать важность монгольского фактора в непосредственном влиянии на масштабы коммерческого, политического и культурного обмена между Европой и Азией в период «европейской экспансии».

1. Григорьев А.П., Григорьев В.П. Ярлык Джанибека от 1342 г. венецианским купцам Азова (реконструкция содержания) // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. № 14. Л., 1992. С. 33-86.
2. Allsen T.T. Culture and Conquest in Mongol Eurasia. Cambridge, 2001.
3. Astuti G. Le colonie genovesi del Mar Nero e i loro ordinamenti giuridici // Colloquio Romeno-Italiano, I Genovesi nel Mar Nero durante i Secoli XIII e XIV – Colocviul Româno-Italian, Genovezii la Marea Neagră în Secolele XIII-XIV / Pascu Ş (ed.). Bucarest, 1977. P. 87-129.
4. Balard M. La Romanie Génoise. Roma, Genova, 1978.
5. Balard M. Gênes et l’Outre-Mer. Vol. 1: Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto, 1289-1290. Paris, The Hague, 1973.
6. Balard M. Les Gênois en Asie Centrale et en Extrême-Orientau XIVe siècle: un cas exceptionnel? // Économies et sociétés au Moyen Age. Mélanges offerts à Edouard Perroy / Balard M. (ed.). Paris, 1973. P. 681-688.
7. Balletto L. Genova Mediterraneo Mar Nero (secoli XIII-XIV). Genova, 1976.
8. Bautier R.-H. Les relations économiques des occidentaux avec les pays d’Orient, au Moyen Âge, points de vue et documents // Sociétés et compagnies de commerce en Orient et dans l’Océan Indien. Actes du huitième colloque internationale d’histoire maritime / Mollat M. (ed.). Paris, 1970. P. 263-331.
9. Berindei M., Gilles V. La Tana – Azaq de la présence italienne a l’emprise ottomane // Turcica. № 8/2. Paris, Luovain, 1976. P. 110-201.
10. Bratianu G.I. Recherches sur le commerce Génois dans la Mer Noire au XIIIe siècle. Paris, 1929.
11. Canal Martin da. Les Estoires de Venise. Cronaca Veneziana in lingua francese dale origini al 1275 / Limentani A. (ed.). Firenze, 1972.
12. Ch’en P. Heng-chao. Chinese Legal Traditions under the Mongols. Princeton, 1979.
13. Costa M.-M. «Sulla battaglia del Bosforo.» Studi Veneziani. № 14. Firenze, 1972. P. 197-210.
14. Dardess J.W. From Mongol Empire to Yüan Dynasty: Changing Forms of Imperial Rule in Mongolia and Central Asia // Monumenta Serica. № 30. Los Angeles, 1972-73. P. 117-165.
15. Le Deliberazioni del Consiglio dei Rogati, Serie «Mixtorum». Vol. 2: Libri XV-XVI / Cessi R., Brunetti M. (eds.). Venezia, 1961.
16. Doumerc B. La Tana au XVe siècle: comptoir ou colonie? // Ètat et colonisation au Moyen Age et à la Renaissance / Balard M. (ed.). Lyon, 1989. P. 251-266.
17. Ehrenkreutz A. Strategic Implications of the Slave Trade between Genoa and Mamluk Egypt in the Second Half of the Thirteenth Century // The Islamic Middle East, 700-1900: Studies in Economic and Social History / Udovitch A.L. (ed.). Princeton, 1981. P. 335-345.
18. Finley M.I. The Ancient Economy. London, 1973.
19. Fleet K. European and Early Islamic Trade in the Early Ottoman State: The Merchants of Genoa and Turkey. Cambridge, 1999.
20. Grekov B., Iakoubovski A. La Horde d’Or: La domination tatare au XIIIe et au XIVe siècle de la Mer Jaune a la Mer Noire. Paris, 1939.
21. Heyd W. Histoire du commerce du Levant au Moyen-Âge. Reprint Amsterdam, 1983 of Leipzig, 1885-1886. Vol. II.
22. Holt P.M. Qalāwūn’s Treaty with Genoa in 1290 // Der Islam. № 57. Berlin, 1980.
P. 101-108.
23. Iliescu O. Contributions à l’histoire des colonies génoises en Romanie aux XIIIe – XVe siecles // Revue Roumaine d’Histoire. № 28.1/2. Bucureşti, 1989. P. 25-52.
24. Iliescu O. La monnaie génois dans les pays roumains aux XIIIe – XVe siecles // Colloquio Romeno-Italiano, I Genovesi nel Mar Nero durante i Secoli XIII e XIV – Colocviul Româno-Italian, Genovezii la Marea Neagră în Secolele XIII-XIV / Pascu Ş (ed.). Bucarest, 1977. P. 156-171.
25. Iliescu O. Nouvelles éditions d’actes notariés instrumentés au XIVe siècle dans les colonies Génoises des bouches du Danube – Actes de Kilia et Licostomo // Revue des Études du Sud-Est européennes. № 15. Bucureşti, 1977. P. 113-129.
26. Iorga N. Points de vue sur l’histoire du commerce de l’Orient au Moyen Âge. Paris, 1924.
27. Jackson P. The Delhi Sultanate: A Political and Military History. Cambridge, 1999.
28. Karpov S.P. Venezia e Genova: rivalità e collaborazione a Trebisonda e Tana, secoli XIII-XV // Genova, Venezia, il Levante nei secoli XII-XIV / Ortalli Gh., Puncuh D. (eds.). Venezia, 2001. P. 257-272.
29. Karpov S.P. Génois et Byzantins face à la crise de Tana de 1343 d’après les documents d’archives inédits // Byzantinische Forschungen. № 22. Amsterdam, 1996. P. 33-51.
30. Karpov S.P. Grecs et Latins à Trébizonde (XIIIe – XVe siècle). Collaboration économique, rapports politiques // Etat et colonisation au Moyen Âge / Balard M. (ed.). Lyon, 1989. P. 413–424.
31. Kedar B.Z. Merchants in Crisis. Genoese and Venetian Men of Affairs and the Fourteenth-Century Depression. New Haven, London, 1976.
32. Laiou A.E. Monopoly and Privilege: the Byzantine Reaction to the Genoese Presence in the Black Sea // Oriente e Occidente tra Medioevo ed età moderna: studi in onore di Geo Pistarino, Vol. II / Balletto L. (ed.). Genova, 1997. P. 675-686.
33. Lane F.C. Fleets and Fairs: the Functions of the Venetian Muda // Studi in onore di Armando Sapori / Lane F.C. (ed.). Milano, 1957. P. 649-664.
34. Lech K. Das mongolische Weltreich: Al-‘Umarī’s Darstellung der mongolischen Reiche in seinem Werk Masālik al-absar fī mamālik al-amsar. Wiesbaden, 1968.
35. Lockart L., Morozzo della Rocca R., Tiepolo M.F. I Viaggi in Persia degli ambasciatori Barbaro e Contarini. Roma, 1973.
36. Lopez R.S. L’importance de la mer Noire dans l’histoire de Gênes // Colloquio Romeno-Italiano, I Genovesi nel Mar Nero durante i Secoli XIII e XIV – Colocviul Româno-Italian, Genovezii la Marea Neagră în Secolele XIII-XIV / Pascu Ş. (ed.). Bucarest, 1977. P. 13-33.
37. Lopez R.S. Les méthodes commerciales des marchands occidentaux en Asie du XIe au XIVe siècle // Sociétés et compagnies de commerce en Orient et dans l’Océan Indien / Mollat M. (ed.). Paris, 1970. P. 343-348.
38. Lopez R.S. L’extrême frontière du commerce de l’Europe Médiévale // Le Moyen Age: revue d’histoire et de philologie. № 69. Bruxelles, 1963. P. 479-490.
39. Lopez R.S. European Merchants in the Medieval Indies: The Evidence of Commercial Documents // Journal of Economic History. № 3. Wilmington, 1943. P. 164-184.
40. Luzzatto G. Storia economica di Venezia dall’XI al XVI secolo. Venezia, 1995.
41. Luzzatto G. L’Economia // La civiltà veneziana del Trecento / Ortega y Gasset J. et al. (eds.). Firenze, 1956. P. 85-109.
42. Morozzo della Rocca R. Notizie da Caffa // Studi in onore di Amintore Fanfani. Vol. III. Milano, 1962. P. 266-295.
43. Nystazopoulou Pélékidis M. «Venise et la Mer Noire du XIe au XVe siècle // Venezia e il Levante fino al secolo XV. Vol. I / Pertusi A. (ed.). Firenze, 1973. P. 541-582.
44. Ostrowski D. Muscovy and the Mongols: Cross-Cultural Influences on the Steppe Frontier, 1304-1589. Cambridge, 1998.
45. Papacostea Ş. Un tournante de la politique génoise en Mer Noire au XIVe siècle: l’ouverture des routes continentals en direction de l’Europe Centrale // Oriente e Occidente tra Medioevo ed età moderna: studi in onore di Geo Pistarino. Vol. II / Balletto L (ed.). Genova, 1997. P. 939-947.
46. Papacostea Ş. ‘Quod non iretur ad Tanam’. Un aspect fondamental de la politique
génoise dans la Mer Noire au XIVe siècle // Revue des Études du Sud-Est Européenne. № 12. Bucureşti, 1979. P. 201-217.
47. Pearson M.N. Merchants and states // The Political Economy of Merchant Empires: State Power and World Trade 1350-1370 / Tracy J.D. (ed.). Cambridge, 1991. P. 41-116.
48. Pegolotti Francesco Balducci. La Pratica della Mercatura / Evans A. (ed.). Reprint, New York, 1970 of Cambridge, MA, 1936.
49. Petech L. Les marchands italiens dans l’empire Mongol // Journal Asiatique. № 250. Paris, 1962. P. 549-574.
50. Phillips J.R.S. The Medieval Expansion of Europe. 2nd ed. Oxford, 1998.
51. Rachewiltz I. de. Turks in China under the Mongols: A Preliminary investigation in Turco-Mongol Relations in the 13th and 14th Centuries // China among Equals: The Middle Kingdom and Its Neighbors, 10th-14th Centuries / Rossabi M. (ed.). Berkeley, 1983. P. 281-310.
52. Saraceno P. L’amministrazione delle colonie genovesi nell’area del Mar Nero dal 1261 al 1453 // Rivista di storia del diritto italiano. № 72-73. Roma, 1969-1970. P. 177-266.
53. Skžrinskaja E.Č. Un Ambasciatore veneziano all’Orda d’Oro // Studi Veneziani. № 16. 7-96.
54. Skžrinskaja E.Č. Storia della Tana // Studi Veneziani. № 10. Firenze, 1968. P. 8-13.
55. Spuler B. Die Goldene Horde: die Mongolen in Rußland 1223-1502. Leipzig, 1943.
56. Thiriet F. Délibérations des Assembées vénitiennes concernant la Romanie, 1160-1463. 2 Vols. Paris, 1966-1971.
57. Thiriet F. Régestes des deliberations du Sénat de Venise concernant la Romanie. 3 Vols. Paris, 1958-1961.
58. Thomas G.M. Diplomatarium Veneto-Levantinum, sive Acta et Diplomata res venetas graecas atque levantis illustrantia. Pars I: a. 1300-1350. Venetiis, 1880.
59. Tiesenhausen W. de. Recueil de matériaux relatifs à l’histoire de la Horde d’Or. Vol. 1: Extraits des ouvrages arabes. Saint Pétersburg, 1884.
60. Tononi A.G. La Peste dell’Anno 1348// Giornale ligustico di archeologia storia e belle arti. № 11. Genova, 1884. P. 139-152.
61. Tucci U. Alle origini dello spirito capitalistico a Venezia: la previsione economica // Studi in onore di Amintore Fanfani. Vol. III. Milano, 1962. P. 547-557.
62. Vasiliev A.A. The Goths in the Crimea. Cambridge, Mass., 1936.
63. Veinstein G. From the Italians to the Ottomans: The Case of the Northern Black Sea Coast in the Sixteenth Century // Mediterranean Historical Review. № 1. London, 1986. P. 221-237.
64. Verlinden Ch. Le colonie vénitienne de Tana, centre de la traite des esclaves au XIVe et au debut du XVe siecle // Studi in onore di Gino Luzzatto. Vol. II. Milano, 1950. P. 1-21.
65. Vernadsky G. A History of Russia. Vol. 3: The Mongols and Russia. New Haven, 1953.