Первые правители Улуса Джучи

Первые правители Улуса Джучи

Роман Почекаев

Бату: его политика и роль в истории Золотой Орды и Монгольской империи.
Формально основателем Улуса Джучи являлся старший сын Чингиз-хана, по имени которого это государство и получило свое официальное название. Тем не менее, фактическим создателем Золотой Орды, безусловно, являлся Бату – сын и наследник Джучи. Именно в его правление джучидское государство приобрело более-менее оформленные границы, широкую автономию, были закреплены отношения Джучидов с правителями Монгольской империи и других улусов Чингизидов.
Бату не был старшим сыном Джучи, и формально право на трон после смерти отца имел его старший брат Орду. Согласно распространенной историографической традиции, Орду, любивший младшего брата, добровольно отказался от своего права на трон Улуса Джучи в пользу Бату. Однако есть основания полагать, что его могли вынудить к этому родственники из Каракорума, в частности – Борте, старшая супруга Чингиз-хана: хотя и Орду, и Бату являлись ее внуками по линии Джучи (ее старшего сына), Бату был еще и сыном ее племянницы Уки-хатун, т.е. по крови был ей ближе, чем Орду, и мог в большей степени находиться под ее влиянием [см. подробнее: 31, с. 51-52].
Возглавив Улус Джучи, Бату волей-неволей оказался вовлечен в придворные интриги, в результате которых произошел передел владений Чингизидов по сравнению с теми границами, которые были установлены Чингиз-ханом в первой половине 1220-х гг. У молодого правителя Улуса Джучи (при вступлении на трон ему было всего 18 лет) хватило ума не противодействовать намерениям его дядей отторгнуть часть изначальных владений Джучи в свою пользу. В результате ему удалось наладить отношения с Угэдэем, ставшим новым монгольским ханом. Вместе с ним Бату в начале 1230-х гг. принял участие в военных действиях против империи Цзинь. Утверждения некоторых исследователей о том, что Бату в начале 1230-х гг. воевал в Волжской Булгарии и Западном Дешт-и Кипчаке, не находят подтверждения в источниках [1, с. 98]. Своим участием в борьбе с чжурчженями Бату, по-видимому, еще больше расположил к себе венценосного дядю, с которым и в дальнейшем сохранял хорошие, можно даже сказать, неформальные отношения: так, например, в одном из своих посланий, направленных Угэдэю во время Великого западного похода, он позволяет себе весьма непосредственное обращение к Угэдэю «дядя-хаган» [17, с. 194]. Покровительство хана имело для Бату важные последствия.
Во-первых, сразу после покорения Цзинь он получил несколько областей на вновь завоеванных китайских территориях – денежные поступления с этих областей шли в пользу Бату и его потомков вплоть до середины XIV в. [13, с. 172]. Во-вторых, именно хорошие отношения с Угэдэем позволили Бату добиться его согласия на то, что все завоеванные владения на западе отойдут именно к Улусу Джучи и, соответственно, стать во главе похода, направленного на захват этих земель. Впрочем, некоторые сведения источников дают основания утверждать, что верховное командование в Великом западном походе Бату делил с выдающимся полководцем Субедей-багатуром, причем в ряде случаев именно решение последнего являлось окончательным, даже если шло вразрез с мнением Бату и других Чингизидов [см., напр.: 13, с. 233]. Однако среди царевичей-военачальников старшим был именно наследник Джучи, что порой приводило к конфликтам его с другими Чингизидами, в частности с Гуюком, старшим сыном Угэдэя, который искренне не мог понять, почему он, сын монгольского хана, должен подчиняться правителю отдаленного улуса, да еще и более молодому по возрасту (Бату был моложе Гуюка на 3-4 года). В самом деле, в имперской (да и семейной) иерархии ранг Бату в 1230-е – начале 1240-х гг. был не так уж велик: выше его стояли два дяди, Чагатай и Угэдэй, кроме того, был еще и старший брат Орду, противоречивый статус которого по отношению к Бату мы уже охарактеризовали выше.
Тем не менее, благодаря поддержке Угэдэя, Бату сумел, в конечном счете, утвердить свое главенство на завершающим этапе Великого западного похода. В связи с этим включение практически всех завоеванных на западе территорий в состав Улуса Джучи являлось вполне оправданным. И если в качестве полководца Бату не сумел проявить себя достаточно ярко (по сравнению не только с Субедеем, но даже и с другими Чингизидами – Мунке, Байдаром, собственным братом Шибаном и т.д.), то политиком и администратором он оказался весьма успешным.
В течение 1242–1256 гг. он стоял во главе Улуса Джучи и, не ведя никаких серьезных войн, сумел создать систему управления покоренными землями, наладить взаимоотношения с вассальными правителями Руси, Кавказа, Малой Азии, активно занимался развитием торговых связей внутри Улуса Джучи и с другими государствами, восстанавливал разрушенные и строил новые города [11, с. 95-96, 129-130]. Тем самым он заложил основы будущего могущества Золотой Орды и в значительной степени обеспечил возможности борьбы за самостоятельность ее последующих правителей.
Однако, как бы Бату не был заинтересован в развитии собственного улуса и повышении его благосостояния, он не мог устраниться от общеимперской политики – даже если бы и желал этого. Как уже упоминалось выше, после смерти Чагатая и Угэдэя именно он стал ака – старейшиной рода Чингизидов и, в качестве такового, весьма влиятельной политической фигурой, мнение которого по важнейшим политическим вопросам дальнейшего развития Монгольской империи имело решающее значение.
Неопределенность правил престолонаследия в Монгольской империи (а также и в отдельных улусах Монгольской империи, в т.ч. и в Золотой Орде, как мы убедимся ниже) привела к тому, что после смерти Угэдэя началось четырехлетнее междуцарствие (1242-1246), во время которого различные политические кланы боролись за то, чтобы возвести на трон своего ставленника. В историографии распространено мнение, что переходный период затянулся по вине Туракины – вдовы Угэдэя, которая стремилась возвести на трон своего старшего сына Гуюка. Однако это мнение ошибочно, причем по двум причинам. Во-первых, она не так уж стремилась передать трон Гуюку, поскольку положение регентши ее вполне устраивало. Во-вторых, не имевшая ни талантов правительницы, ни серьезной политической поддержки, Туракина вряд ли сумела бы целых четыре года править империей, если бы не молчаливая поддержка со стороны Бату. Нам неизвестно, велись ли между регентшей и правителем Улуса Джучи какие-то формальные переговоры, но фактически они совершили своеобразный «раздел сфер влияния». Бату старался не вмешиваться в дела в Каракоруме, неоднократно под разными предлогами откладывая свой приезд и тем самым заставляя постоянно переносить проведение курултая, на котором должен был быть избран новый монгольский хан. Туракина же, со своей стороны, совершенно не интересовалась делами западного улуса, предоставляя полную свободу действий Бату как в самой Золотой Орде, так и по отношению к вассальным государствам [см. подробнее: 31, с. 221].
Идиллия была нарушена в 1246 г., когда все же состоялся курултай, избравший новым монгольским ханом Гуюка. Бату и на этот раз попытался затянуть его созыв, но, видя неизбежность проведения, отправил на него несколько своих братьев, дав указание проголосовать за того, за кого выскажется большинство [33, с. 118]. Поддержка им избрания Гуюка, по-видимому, на какое-то время заставила последнего забыть о вражде, начавшейся во время Великого западного похода. Весьма показательно, что когда Гуюк велел провести суд над Тэмугэ-отчигином – младшим братом Чингиз-хана, попытавшимся захватить престол во время междуцарствия, – во главе суда были поставлены Орду – старший брат Бату и Мунке – сын Тулуя, считавшийся близким другом золото-ордынского правителя [47, с. 255]. Однако вместе с тем, новый хан тут же попытался восстановить контроль над Улусом Джучи, столь легкомысленно упущенный его матерью-регентшей. Начал он с того, что в каждом из государств, вассальных Золотой Орде, назначил двух правителей, один из которых был сторонником Бату, другой же не пользовался его поддержкой. Это решение серьезно подорвало позиции правителя Улуса Джучи на Кавказе и в Малой Азии, ослабило его контроль и над русскими землями. Вскоре наместники Бату были вытеснены и из тех владений в Иране, которые были переданы ему еще Угэдэем [см. подробнее: 31, с. 226-227].
Какие-либо другие действия против Бату Гуюк предпринять не успел. Во-первых, Бату, будучи расчетливым политиком, не давал хану никаких формальных поводов для недовольства и тем более карательных санкций. Во-вторых, у Гуюка было немало проблем и внутри империи, так что тратить все время и силы на конфликты с Бату у него не было возможности. Тем не менее, в 1248 г. хан, разгневанный постоянными отговорками Бату прибыть к нему лично, выступил во главе крупных вооруженных сил ему навстречу. Хотя формально он объяснял свои действия желанием встретиться с правителем Улуса Джучи на нейтральной территории, ни у кого не было сомнений в том, что Гуюк намеревался начать боевые действия против своего двоюродного брата. Недалеко от Самарканда хан неожиданно скончался при невыясненных обстоятельствах [33, с. 121]. И хотя даже современники обвиняли Бату в его отравлении, можно обоснованно утверждать, что Гуюк своими действиями восстановил против себя практически все политические силы в империи, так что его гибель была выгодна не только правителю Золотой Орды, но и многим другим.
Тем не менее, именно Бату получил наибольшую выгоду от смерти монгольского хана. И, как и в период предыдущего междуцарствия, старался всячески затянуть проведение курултая по избранию его преемника, одобрив в качестве регентши совершенно неспособную к управлению Огул-Гаймиш – вдову Гуюка, которая по своим способностям уступала даже Туракине, также не блиставшей дарованиями [33, с. 122; 47, с. 263]. Полагаем, выбор столь странной кандидатуры должен был подчеркнуть незаинтересованность Бату в имперских делах, тем более, что вскоре он отказался от предложения самому стать монгольским ханом, заявив, что ему вполне достаточно власти в собственных обширных владениях.
Однако подобная позиция Бату, несомненно, была неискренней. Он прекрасно понимал, что от того, кто станет следующим ханом Монгольской империи, будет зависеть и статус Золотой Орды, а потому не собирался пускать на самотек процесс избрания нового монарха. После трех лет переговоров и негласных обсуждений (1248–1251) Бату определился с кандидатурой и предложил в качестве нового хана Мунке – старшего сына Тулуя. Мунке считался другом Бату, кроме того, его мать, Сорхактани-бэки, и во время регентства Туракины, и в правление Гуюка являлась главным союзником Бату. Поэтому в 1251 г. состоялся курултай, ведущую роль в котором сыграли два брата Бату – Берке и Тукай-Тимур (по другим сведениям – Берке и Сартак, сын Бату), которые явились на мероприятие во главе 20 000 воинов и буквально навязали участникам волю золотоордынского правителя.
После избрания Мунке влияние Бату в Монгольской империи достигло апогея. Он не только сохранил статус главы рода Чингизидов и соправителя хана в качестве правителя западного крыла Монгольской империи, но и, по некоторым сведениям, даже сам приобрел ханский титул. В «Истории завоевателя мира» Джувейни он фигурирует под таинственным титулом «каан-ака», т.е. буквально «старший хан». В исторических сочинениях кавказских современников он также упоминается с титулом «ханский отец» (используется византийский эквивалент «василеопатор») [16, с. 181; 47, с. 561; 52, с. 274, n. 1]. Это позволяет говорить, что Мунке фактически признал старшинство Бату не только в семейной, но и имперской иерархии. В источниках упоминается, что, начиная со времени избрания Мунке, вассальные правители стали приезжать на утверждение именно к Бату, а не в Каракорум, что он выдавал вассалам и купцам свои ярлыки – это также заставляет предположить у него наличие ханского титула, поскольку правом издания ярлыков обладали только ханы как верховные правители [16, с. 218; 47, с. 267]. Мунке, вскоре после своего избрания столкнувшийся с заговором сторонников рода Угэдэя, начал репрессии против свои политических противников, позволив и Бату самостоятельно расправиться с рядом представителей рода Чагатая и Эльджигитая (племянника Чингиз-хана). Вероятно, среди этих мероприятий следует рассматривать и так называемую «Неврюеву рать» – поход ордынского полководца Неврюя на Русь, результатом которого стало свержение великого князя Андрея Ярославича, ставленника Гуюка и Огул-Гаймиш, и возведение вместо него его брата Александра Невского -верного союзника Золотой Орды [см. подробнее: 31, с. 245-249].
Впрочем, важно иметь в виду, что ханский титул Бату не означал, что он стал независимым правителем: его статус был актуален именно в масштабе Монгольской империи, так что считать наследника Джучи первым золотоордынским ханом было бы ошибкой. Тем не менее, вероятно, именно в эпоху Бату начала формироваться традиция, в соответствии с которой основным источником права в Золотой Орде стало не право Чингиз-хана (ясы), а именно ярлыки-указы золотоордынских монархов.
Казалось, между Каракорумом и Сараем, столицей Золотой Орды, основанной Бату, сложились самые идеальные отношения, но вскоре они стали ухудшаться. По-видимому, по мере укрепления своей власти Мунке решил, что статус Бату слишком высок и подрывает его собственный авторитет. Поэтому, не выказывая открытой неприязни к соправителю (как это делал в свое время Гуюк), Мунке постепенно стал уравнивать Бату в правах с остальными правителями чингизидских улусов. Так, сначала он отказал золотоордынскому правителю в праве получать со своих владений в Монголии и Китае больше доходов, чем это было определено официально – под предлогом, что подобные дополнительные выплаты разорят имперскую казну. Затем он направил в Улус Джучи и вассальные ему государства своих чиновников для переписи населения. Наконец, в 1253 г. Бату получил ханский приказ выделить 20% своих воинов для похода на Иран под командованием Хулагу – младшего брата Мунке. Интересно отметить, что все действия Мунке осуществлялись в полном соответствии с правовыми нормами, и Бату не мог им противиться – ведь это означало бы, что он не подчиняется хану, для избрания которого сам же приложил столько усилий!
Поэтому он, как и Мунке, решил не проявлять открытого противодействия. Так, он постарался затянуть процесс переписи населения: в результате в Улусе Джучи и вассальных государствах она была проведена лишь в конце 1250-х гг., т.е. уже после смерти Бату. Точно так же, формально подчинившись приказу предоставить войска Хулагу, он дал понять ханскому брату, что не одобряет его дальнейшее движение, и будущему иль-хану до самой смерти Бату пришлось стоять на Амударье, поскольку он не осмеливался вызвать гнев соправителя своего брата дальнейшим продвижением в Иран [47, с. 268].
Несмотря на охлаждение отношений, формально Бату и Мунке оставались союзниками и соправителями. Мунке даже согласился утвердить в качестве наследника Бату в Улусе Джучи (и, соответственно, своего будущего соправителя) его старшего сына Сартака, который прибыл к хану, был им обласкан и получил необходимые подтверждения своих полномочий [47, с. 268]. Это, по нашему мнению, также указывает на то, что Бату отнюдь не стремился к независимости Золотой Орды и видел залог могущества своего улуса именно в составе Монгольской империи, при полном соблюдении принципов организации власти и правового регулирования по имперскому образцу.
Бату скончался в начале 1256 г., оставив своим преемникам обширный и богатый улус, высокий статус в Монгольской империи, а также целый ряд нерешенных проблем как внутри Золотой Орды, так и в ее отношениях с Монгольской империей, другими улусами Чингизидов и соседними государствами.
Приход к власти Берке как поворотный этап в истории Золотой Орды.
На основании сообщений средневековых источников можно утверждать, что Берке, седьмой по своему статусу сын Джучи, стал активно участвовать в политической жизни Золотой Орды уже на рубеже 1240-1250-х гг. Джузджани даже дает понять, что он являлся фактическим соправителем своего брата Бату [37, с. 15-16, прим. 4]; впрочем, есть все основания усомниться в истинности сообщения этого автора, который всячески стремится идеализировать образ Берке как первого мусульманского правителя Золотой Орды и, соответственно, представить его более значительной политической фигурой, чем он являлся на самом деле. Тем не менее, в 1251 г. Берке был отправлен в Монголию для организации курултая с целью возведения Мунке на ханский трон, тем самым став политиком общеимперского масштаба.
Впрочем, вся его деятельность до смерти Бату все же не была самостоятельной, тогда как после смерти старшего брата он остался главой семейства Джучидов и в качестве такового имел основания претендовать на трон Золотой Орды. Однако реализовать свои властные амбиции в улусе, являвшемся частью Монгольской империи, он не имел возможности. Выбор правителя Улуса Джучи оставался за монгольским ханом Мунке, который еще при жизни Бату утвердил в качестве его наследника Сартака. Согласно историографической традиции, Сартак исповедовал христианство в его несто-рианском варианте, тогда как Берке придерживался ислама, и, якобы, именно это стало причиной их взаимной неприязни. Однако, учитывая высокую степень толерантности Чингизидов (особенно на раннем этапе истории Монгольской империи и Чингизидских государств), есть основания усомниться в этом. Несомненно, Берке видел в Сартаке соперника в борьбе за власть, незаконно получившего трон правителя в обход старейшего в роду Джучидов. Поэтому, когда Сартак неожиданно скончался после пира у Беркечара (родного брата Берке по отцу и матери), ни у кого не возникло сомнений в том, что именно Берке организовал его убийство. Однако устранение Сартака не принесло Берке желанного трона. Мунке, по какой-то причине не любивший Берке, предпочел ему малолетнего сына Сартака – Улагчи, при котором регентшей должна была стать его бабушка Боракчин-хатун, вдова Бату [47, с. 268]. Тот же Джузджани объясняет эту неприязнь тем, что после того, как Мунке был избран на курултае и должен был произнести ритуальную клятву хана, Берке якобы заставил его еще и поклясться на Коране [23, с. 53; 37, с. 16]. Это сообщение, как и вышеупомянутое о соправительстве Берке с Бату, представляется сомнительным. По всей видимости, Мунке видел в Берке такого же амбициозного и решительного деятеля, как Бату, и не желал, чтобы именно он возглавил Улус Джучи и стал его соправителем в масштабе всей империи.
В течение какого-то времени Берке не пытался возобновить борьбу за власть, однако в 1257 Мунке лично решил возглавить боевые действия монголов против китайской империи Южная Сун, и брат Бату решил воспользоваться тем, что внимание хана оказалось отвлечено от событий на Западе. В том же 1257 (или 1258) г. Берке устранил Улагчи, а когда регентша Боракчин в попытке сохранить власть решила апеллировать к ильхану Хулагу, брату Мунке, он обвинил ее в измене и приказал казнить [38, с. 150– 151]. После этого он при полном согласии потомков Джучи и золотоордынской знати провозгласил себя правителем.
Вполне возможно, впрочем, что официально вступление Берке на трон Золотой Орды произошло в 1259 г.: он мог получить известия о смерти Мунке во время осады одного из сунских городов и воспользоваться последовавшим междуцарствием. Он не прогадал: как известно, за смертью хана последовала междоусобная борьба его братьев Хубилая и Ариг-Буги. Номинальным победителем в четырехлетней борьбе стал Хуби-лай, сумевший пленить Ариг-Бугу и добиться своего признания в качестве преемника Мунке. Но реальными победителями стали правители трех остальных чингизидских улусов – Золотой Орды, Чагатайского улуса и Ильханата. Не вмешиваясь в борьбу братьев, они тем не менее не допустили ни казни Ариг-Буги, ни восстановления контроля имперских чиновников над делами в их улусах.
Таким образом, Берке стал первым золотоордынским правителем, который пришел к власти без утверждения из Каракорума. И Хубилаю, имевшему множество проблем в Монголии и Китае, пришлось de-facto признать его, поскольку ни возможностей, ни сил для смещения Берке и возведения на трон Золотой Орды более лояльного правителя у него не было. Ему пришлось довольствоваться тем, что он лишил Берке владений, ранее выделенных золотоордынским правителям в Китае и Средней Азии: источники сообщают, в частности, что в Бухаре был вырезан золотоордынский гарнизон, осуществлявший контроль над той частью города, которая находилась во владении Джучидов [37, с. 82]. Впрочем, вряд ли Берке нуждался в сохранении этих земель, которые, как уже отмечалось, лишь давали некоторый доход в золотоордынскую казну в денежной форме, и этот доход отнюдь не компенсировал выплат из Улуса Джучи в имперский бюджет, которые теперь мог не платить сам Берке – после того, как в 1262 г. в его владениях (в т.ч. на Руси) были перебиты баскаки монгольского хана.
Убедившись, что угрозы его власти в Улусе Джучи со стороны Монгольской империи нет, Берке предпринял попытку вернуть Золотой Орде те владения, которых она лишилась в результате политики Гуюка и Мунке – в первую очередь Азербайджан, в это время находившийся под контролем ильхана Хулагу. В результате именно Берке начал первую в Монгольской империи войну между улусами – не гражданскую войну в борьбе за трон, а войну за передел владений, которая, как оказалось, длилась с переменным успехом около ста лет.
Несомненно, причиной войны являлись именно спорные территории между Золотой Ордой и Ильханатом – причем не только Азербайджан, но и другие кавказские регионы, а также ряд областей в Иране и Сельджукский султанат. Все эти территории при Бату находились под контролем Золотой Орды, однако сначала Гуюк вытеснил его наместников из Ирана, затем Мунке поддержал своего брата Хулагу в борьбе за Иран, Азербайджан и установление сюзеренитета над Грузией и Сельджуками. Убедившись, что Хубилай не сможет помочь Хулагу, как это делал его старший брат, Берке решил вернуть свои законные владения военными средствами.
Поводов для развязывания боевых действий против Хулагу у него накопилось предостаточно, и все они, как ни странно, были вполне в рамках монгольского имперского законодательства. Прежде всего Хулагу задержал выплату Берке добычи, полученной во время похода на Багдадский халифат: Берке по закону имел право на ее долю как правитель, отправивший свои войска на помощь Хулагу (хотя на самом деле это сделал еще Сартак) [37, с. 19, прим. 3]. Кроме того, Хулагу, по-видимому, не доверявший золотоордынским военачальникам из числа Джучидов (т.е. родных и внучатых племянников Берке), обвинил их в заговоре против себя и потребовал от Берке наказать их. Золотоордынский правитель в ответ заявил, что Хулагу сам волен решить их судьбу, вероятно, надеясь на то, что тот также великодушно простит их и вышлет в Улус Джучи; однако Хулагу поймал его на слове и приказал казнить обвиняемых [16, с. 236; 34, с. 59]. Таким образом, поводом для войны против Хулагу стала месть за беззаконно казненных родичей – ведь судьбу Чингизидов полагалось решать на семейном совете представителей всех улусов потомков Чингиз-хана.
В 1262–1263 гг. Берке и Хулагу совершили несколько набегов на владения друг друга. Несмотря на то, что войска обоих противников достаточно далеко продвигались во вражеские владения и нанесли ряд серьезных поражений друг другу, было очевидным, что конфликт зашел в тупик, и без привлечения дополнительных сил его решение невозможно. В результате Хулагу (а после его смерти в 1256 г. его сын и наследник Абага) заручился поддержкой Византийской империи и попытался привлечь на свою сторону крестоносцев, тогда как Берке заключил союз с могущественной ближневосточной державой – Мамлюкским султанатом. При этом интересно отметить, что оба правителя, которые обосновывали свои действия перед другими Чингизидами ссылками на имперские законы и чингизидские традиции, привлекали союзников, упирая на единство вероисповедания. В результате в средневековой историографии сложился стереотип, что мусульманин Берке вместе с единоверцами-мамлюками вел «священную войну» против ильханов, склонявшихся к христианству и стремившихся объединить христиан Средиземноморья и Ближнего Востока на совместную борьбу против мусульман.
В связи с этим следует сказать несколько слов о мусульманским вероисповедании Берке. О нем известно из средневековых восточных источников, которые с полным доверием принимаются рядом исследователей. Однако другие специалисты вполне обоснованно предлагают относиться к ним критически, поскольку авторы этих исторических сочинений сами являлись мусульманами и, соответственно, могли выдавать желаемую ситуацию в Золотой Орде за действительную. Согласно тюркской средневековой историографической традиции, Берке не только сам принял ислам, но и обратил в «истинную веру» всю золотоордынскую знать и войско в количестве нескольких десятков тысяч человек. Соответственно, в Золотой Орде началось строительство мечетей, развитие богословия и пр. [см., напр.: 37, с. 17].
С подобной трактовкой согласиться нельзя – ведь в таком случае хану Узбеку в первой четверти XIV в. не нужно было бы совершать в Золотой Орде религиозный переворот и вести многолетнюю войну за окончательное признание ислама в качестве государственной религии. Безусловно, широкого распространения ислама в Улусе Джучи в правление Берке не произошло. Однако и полностью отрицать его мусульманское вероисповедание не следует – ведь о нем упоминает также и Гийом де Рубрук, совершенно не заинтересованный в идеализации образа Берке как мусульманского правителя [35, с. 115]. Думается, что именно его фраза о том, что «Берка выдает себя за сарацина» является ключевой для понимания религиозной позиции Берке. Т.е. он наружно демонстрировал приверженность к исламу, на самом деле оставаясь истинным Чингизидом, поступавшим в соответствии с принципами и нормами монгольского имперского права – естественно, в той степени, в какой ему это было выгодно с политической позиции. Демонстрация же мусульманства должна была, во-первых, облегчить признание со стороны довольно значительной части подданных (булгар, хорезмийцев и др.), во-вторых, получить международное признание в качестве независимого правителя со стороны могущественных соседних государств, т.е. являлось условием для вхождения в Pax Islamica. Именно поэтому Берке вступил в сложную религиозно-дипломатическую игру, связанную с восстановлением халифата после его уничтожения Хулагу в 1258 г.: в 1262 г. поддержанный им претендент ал-Хаким прибыл в Египет, где также был признан в халифском достоинстве [см.: 12, с. 11–12; 51, с. 170–171]. Именно к нему, как единоверцу, бежал свергнутый сельджукский султан Изз ад-Дин Кей-Кавус II [38, с. 191]. Ну, и ключевым моментом стало заключение стратегического союза с Мамлюкским султанатом в 1263 г. [12, с. 52; 38, с. 61-62] – союза, сохранявшегося даже при преемниках Берке, не проявлявших приверженности к исламу.
Как бы то ни было, правление Берке в Золотой Орде стало поворотным не только в связи с тем, что он стал первым фактически независимым правителем Улуса Джучи, но и с тем, что он первым из Джучидов стал активно использовать религиозный фактор для укрепления своей власти и международного признания. Впрочем, демонстрация мусульманского вероисповедания отнюдь не заставила Берке отказаться от политики религиозной толерантности, присущей всем Чингизидам: в частности, именно в его правление в Сарае была создана русская православная епархия; именно он стимулировал восстание православных грузин против Ильханата и т.д.
Несомненно, ориентация на ислам и союз с мусульманскими государствами стала одним из важнейших последствий правления Берке в Золотой Орде. Однако самому ему не удалось в полной мере воспользоваться плодами своей политики. В 1266 г. он умер «от почечных колик», и его смерть привела к очередному повороту в политике Золотой Орды, заставив преемников Берке вновь более активно включиться в имперскую политику.
Менгу-Тимур – первый хан Золотой Орды.
Берке удалось придти к власти, используя отсутствие четкого механизма престолонаследия в Монгольской империи в целом и в Золотой Орде в частности. Но если он использовал это себе на пользу, то в большинстве случаев следствием этого пробела в имперском праве являлись длительные междуцарствия и кровавые смуты.
Согласно арабским источникам, формальным наследником Берке еще при его жизни являлся Менгу-Тимур, внук Бату (сын его второго сына Тутукана) [38, с. 193]. Однако полагаем, что брат Бату провозгласил его таковым исключительно с целью заставить членов и сторонников рода Бату смириться с его приходом к власти. Кроме того, назначение предшественником далеко не всегда являлось исключительным основанием для претензий на трон. Поэтому неудивительно, что после смерти Берке русские летописи сообщают о междоусобице в Золотой Орде. Можно предположить, что в смуте участвовали сторонники Менгу-Тимура и приверженцы Берке, стремившиеся передать трон его сыну, также мусульманину; вполне возможно, что в качестве претендента рассматривался также Туда-Менгу – младший сводный брат Менгу-Тимура. По мнению Г.В. Вернадского, права на престол после смерти Берке мог предъявить также и Ногай, внучатый племянник Бату и Берке, потомок их самого старшего (по возрасту) брата Бувала, в правление Берке ставший едва ли не самым главным военачальником Золотой Орды [3, с. 170]. Однако думается, что Ногай, будучи потомком сына Джучи от наложницы, вряд ли в тот момент осмелился бы соперничать с многочисленными потомками его сыновей от законных жен (Бату, Берке, Шибана и др.) и поэтому, скорее всего, поддержал одного из претендентов.
В итоге у власти все же оказался Менгу-Тимур, в лице которого на трон вернулась прямая династия потомков Бату. Однако, являясь продолжателем рода Бату, новый правитель в большей степени оказался последователем политики своего двоюродного деда Берке.
Прежде всего, он продолжил курс на независимую политику Улуса Джучи в отношении Монгольской империи. Он постоянно игнорировал попытки Хубилая добиться от него признания верховенства империи Юань. Пришлось монгольскому хану довольствоваться тем, что на отправленный им ярлык Менгу-Тимуру об утверждении его в качестве правителя Улуса Джучи не воспоследовало никакой реакции [33, с. 168]. Однако новый правитель не стал, подобно Берке, довольствоваться самоизоляцией Золотой Орды от общеимперских дел – напротив, в течение всего своего правления он принимал деятельное участие в политике Чингизидов.
Так, уже вскоре после своего прихода к власти, в 1268 г. он вмешался в борьбу между Хайду, правителем Улуса Угэдэя, и Бораком, правителем Чагатайского улуса. Поскольку Борак был ставленником Хубилая, Менгу-Тимур принял сторону Хайду и направил ему на помощь 30 000 воинов под командованием Беркечара, брата Берке. Годом позже разгромленный Борак, так и не получивший поддержки от императора Юань, был вынужден пойти на переговоры со своими победителями [см. подробнее: 48, с. 25, 63]. В 1269 г. в долине р. Талас состоялся курултай с участием правителей и царевичей из улусов Джучи, Чагатая и Угэдэя. На этом курултае было принято два важнейших решения: во-первых, как уже упоминалось выше, правители трех улусов объявили себя ханами, равными по статусу и друг другу, и Хубилаю. Во-вторых, Хайду и Менгу-Тимур отторгли от Чагатайского улуса около трети территории в свою пользу – позволив, впрочем, Бораку компенсировать потери за счет похода против ильхана Абаги – последнего улусного владетеля-Чингизида, продолжавшего признавать сюзеренитет монгольского хана [34, с. 71].
Однако Менгу-Тимур был слишком дальновидным политиком для того, чтобы надолго связать себя союзническими обязательствами с тем или иным ханом-Чингизидом. Увидев, что Хайду после победы над Бораком не стал довольствоваться статусом самостоятельного правителя, а в 1271 г. сам объявил себя монгольским ханом в противовес Хубилаю, золотоордынский хан немедленно выразил поддержку Номогану – сыну Хубилая, который был отправлен отцом на войну с Хайду. Более того, согласно источникам, Менгу-Тимур и Хубилай заключили соглашение о взаимопомощи в подавлении внутренних мятежей во владениях друг друга. Однако когда Номоган добился в борьбе с Хайду определенных успехов, Менгу-Тимур вновь склонился к союзу с Хайду, и когда в 1278 г. сын Хубилая был предан своими нойонами и захвачен в плен сторонниками Хайду, последний отправил пленника к Менгу-Тимуру, который держал его у себя до самой своей смерти, тем самым гарантируя миролюбивую политику Хубилая в отношении Золотой Орды [10, с. 48-49].
Обеспечив, подобно Берке, невмешательство монгольского хана в дела Золотой Орды и даже, более того, добившись признания себя в ханском достоинстве со стороны других Чингизидов, Менгу-Тимур активизировал свою внешнеполитическую деятельность.
Менгу-Тимур укрепил свое влияние на Руси – причем не с помощью военной силы, как некогда его дед Бату, а благодаря тому, что он первым из правителей Золотой Орды выдал ярлык русской православной церкви, освобождающий ее от любых налогов и сборов [27, с. 467-468]. Тем самым он приобрел себе влиятельного союзника в лице православного духовенства, которое с этого времени старалось поддерживать среди населения русских княжеств лояльность по отношению к ханам Золотой Орды, которые на Руси стали именоваться «царями», как ранее титуловали византийских императоров.
Менгу-Тимур продолжил политику своего предшественника по укреплению союза с Мамлюкским султанатом – несмотря на то, что он не был мусульманином, а придерживался тенгрианства, традиционной религии Чингизидов. Этот союз представляется тем более странным, что, понеся в самом начале своего правления в 1268 г. поражение от ильхана Абаги, в течение последующих лет своего правления Менгу-Тимур не воевал с Ильханатом, и, следовательно, не нуждался в военной помощи мамлюков. Тем не менее, дружеские отношения и периодический обмен посольствами между Золотой Ордой и Мамлюкским султанатом продолжался в течение всего правления Менгу-Тимура [12, с. 59-63].
Царствование Менгу-Тимура не было столь ярким как правление Бату или Берке: он не вел постоянных войн, не пытался возводить своих ставленников на монгольский трон и не имел амбициозных планов по поводу своей ключевой роли в политике Монгольской империи. Тем не менее, именно он стал первым ханом Золотой Орды, сумел присоединить к своему улусу часть территорий в Центральной Азии и на Кавказе (по итогам войны с аланами-ясами), поддерживал мир с Ильханатом и союз с мамлюкски-ми султанами, развивал торговые и дипломатические связи с итальянскими торговыми республиками, официально позволив им создать колонии в Крыму и Северном Причерноморье, а также с ганзейскими городами, торговцам которых он предоставил право беспошлинного проезда через русские земли в Золотую Орду [8, с. 57; 21, с. 141]. Также именно при Менгу-Тимуре окончательно сложился порядок подтверждения полномочий русских великих князей золотоордынскими ханами (с учетом русских традиций престолонаследия), традиция покровительства ханов русской церкви. Таким образом, в правление Менгу-Тимура Улус Джучи стал по-настоящему самостоятельным государством, Золотой Ордой.
Ногай и Токта: первая гражданская война в Золотой Орде и «вторая империя» Чингизидов.
Менгу-Тимур умер в 1280 г., и созданная им система управления оказалась настолько эффективной, что за его кончиной не последовала обычная в таких случаях смута: на трон мирно взошел его следующий по старшинству брат Туда-Менгу. Этот правитель не обладал властностью и энергией своего предшественника и нуждался в деятельных помощниках. Главным из них вскоре стал Ногай – правнук Бату, выдвинувшийся при Берке на ведущие роли в ордынских войсках, но затем впавший в немилость при Менгу-Тимуре, поскольку поддерживал другого претендента на престол.
В течение всего правления первого хана Золотой Орды Ногай пребывал в своих родовых владениях – в Приднестровье. Менгу-Тимур не допускал его к участию в золотоордынских делах, но и сам не вмешивался в его политику на территории собственного улуса и соседних государств.
Пользуясь этим, Ногай развернул широкую дипломатическую деятельность, бесцеремонно присвоив себе право самостоятельных внешних сношений, являвшееся прерогативой только независимых государей. Без какого-либо согласования с ханским двором он обменивался посольствами и заключал союзы с государями Востока и Запада.
Так, в 669 г.х. (1270 г.) он направил собственное посольство к египетскому султану Рукн ад-Дину Бейбарсу, предложив ему союз. Чтобы в большей степени расположить к себе султана, Ногай поведал ему в своем послании, что принял ислам (возможно, темник это действительно сделал, поскольку в арабских источниках он фигурирует под мусульманским именем Иса). Бейбарс немедленно отреагировал на инициативу темника, и с этого времени между ними завязалась дружественная переписка. Преемники Бейбарса унаследовали хорошие отношения с Ногаем, к которому и впоследствии они постоянно направляли послания и богатые дары. В конце концов Ногаю удалось выполнить обещание, данное Бейбарсу, и развязать войну с хулагуидским Ираном – правда, это случилось, когда трон Золотой Орды занял Тула-Буга, второй по счету преемник Менгу-Тимура, а во главе Египта стоял султан Калаун, третий преемник Бейбарса. Впрочем, как ни странно, Ногай даже вынужденный мир с Ираном сумел использовать в своих интересах: он направил к ильхану Абаге в качестве посланца своего сына Тури, который женился на дочери ильхана [33, с. 86].
Дружеские связи Ногая с египетским султаном не могли не отразиться на положении темника в глазах других государей, которые были вынуждены соотносить свою внешнюю политику с позицией Египта. Одним из таких государей был Михаил VIII Палеолог – император Византии, некоторое время тому назад едва не угодивший в плен к Ногаю и его союзнику, болгарскому царю Константину. Стремясь оградить себя от новых нападений со стороны могущественного темника, император пошел на беспрецедентный шаг: он выдал замуж за Ногая свою внебрачную дочь Евфросинию. Так дикий неграмотный кочевник стал зятем византийского базилевса и даже получил в византийской имперской иерархии титул архонта – правителя провинции [6, с. 164,210]!
Породнившись с императором, Ногай и в самом деле стал проводить гораздо более дружественную политику по отношению к Византии, правителя которой он не без иронии именовал своим «отцом». Естественно, базилевс мог считаться «отцом» Ногая только в «семейном» отношении, а не в политическом: темник не мог признавать его верховенства, являясь (пусть и фактически номинально) подданным золотоордынского хана.
То, что Ногай не испытывал никакого пиетета к своему «отцу», он откровенно демонстрировал, принимая его посольства, которые Михаил VIII направлял к новоявленному зятю с богатыми дарами – целыми бочками знаменитых ромейских вин, золотой и серебряной посудой, роскошными драгоценными одеждами и головными уборами, приличествующими византийской знати. Принимая вина и щедро воздавая им должное, Ногай с изрядной долей презрения относился к византийским одеяниям. Беря в руки расшитые жемчугом головные уборы, он спрашивал: «Полезна ли эта калиптра для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужины и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так чтобы человек под такою калип-трою был непоразим?» Примеряя драгоценные златотканые одежды, темник задавал аналогичные вопросы: «А эти драгоценные платья избавят ли члены моего тела от утомления?» И когда византийские дипломаты со смущением были вынуждены отвечать отрицательно, Ногай с отвращением сбрасывал чуждые ему одеяния (а иногда даже и рвал их на глазах у императорских посланцев) и демонстративно облачался в привычный ему армяк [6, с. 318-319; 42, с. 508]. Несмотря на подобные выпады против «отца», на деле темник нередко доказывал союз с Византией. В первую очередь это отразилось на визан-тийско-болгарских отношениях: став зятем императора, Ногай не только сам прекратил набеги на византийские области, но и запретил совершать их своему прежнему союзнику и вассалу – болгарскому царю Константину Тиху. В 1277 и 1278 г. войска Ногая совместно с армией императора действовали против болгар, а в 1282 г. – против фессалийского правителя Иоанна, и в это время монголы находились на территории Византии в качестве союзников [6, с. 314-315; см. также: 44, с. 176; 50, с. 369-370; 55, с. 7].
В 1277 г. царь Константин Асен был свергнут и убит в результате народного восстания, и трон Болгарии занял «крестьянский царь» Ивайло, женившийся на вдове Константина. Новый царь сразу начал боевые действия против монголов, которых однажды сумел даже разгромить в сражении. Но всего год спустя против него выступил ставленник византийского императора Иван Асен III (также зять Михаила VIII), и Ивайло не нашел ничего лучшего, как обратиться за помощью к Ногаю. Он прибыл в лагерь темника, который поначалу принял его с честью: свергнутый царь был для него орудием влияния на политику Болгарии и Византии. Еще год спустя был свергнут и Иван Асен III, который также прибыл к Ногаю. Темнику, безусловно, льстило, что от его решения зависят судьбы двух царей Болгарии. Однако он прекрасно понимал, что долго такая неопределенность длиться не может, а потому принял решение, обосновав его интересами своего тестя. В 1280 г. на пиру, на котором присутствовали оба свергнутых болгарских монарха, он заявил, указав на Ивайло: «Этот человек – враг моего отца, императора, и достоин никак не жизни, а смерти». Свергнутый царь был тут же на месте умерщвлен. Иван Асен III, со дня на день ожидавший такой же участи, в конце концов, по настоянию Евф-росинии, супруги Ногая, был отослан в свои прежние владения в сербской Мачве [6, с. 429-430; см. также: 2, с. 351-352]. Новый царь, Георгий Тертер, поначалу плативший ордынцам дань (подобно русским вассалам Золотой Орды), с 1285 г. был вынужден признать себя фактическим подданным – причем даже не хана, а самого Ногая, и чеканил монеты с соответствующей символикой [см. подробнее: 5, с.71–72].
Отказавшись от набегов на Византию, Ногай обратил свой взор на другие страны Центральной Европы. В 1275–1279 гг. он совершил ряд набегов на территории Польши и Литвы. Эти походы оказались полезны для Ногая не только с точки зрения поживы, хотя ему и удавалось награбить достаточно добычи и увести в рабство множество местных жителей. Гораздо важнее было то, что во время этих походов темник сблизился с южнорусскими князьями – Львом Галицким и Романом Брянским, которые в большей мере стали подчиняться ему, а не сарайскому хану. По сведениям венгерских и немецких хроник, поход 1285 г. на Венгрию был инициирован половцами, которые сначала нашли там прибежище, но позднее восстали против короля Ласло IV и были им разгромлены [7, с. 135]. Соратником Ногая по набегам стал царевич Тула-Буга, являвшийся баскаком в Южной Руси и вместе с тем одним из наиболее вероятных претендентов на ханский трон: он был сыном Тарбу, старшего брата Менгу-Тимура. Несколько позднее, в 1283 и 1285 гг., Ногай и Тула-Буга вместе с галицко-волынскими князьями совершили успешные набеги на Венгрию и Польшу, и эти удачные кампании еще больше сблизили двух Джучидов [29, с. 211, 345–347]. Союз со столь влиятельным родичем открывал перед Ногаем весьма заманчивые перспективы в будущем.
Таким образом, ко времени смерти Менгу-Тимура Ногай стал одной из влиятельных политических фигур в Восточной Европе и на Балканах, и масштабы удельного правителя становились ему все более и более тесными. Смерть Менгу-Тимура позволила ему вернуться в большую ордынскую политику и занять пост беклярибека при новом хане Туда-Менгу.
Новый хан, согласно ряду источников, тяготевший к исламу, причем в его суфийском варианте, оказался даже еще более миролюбивым правителем, чем Менгу-Тимур. Сразу после смерти брата он освободил ценного заложника – Номогана, сына Хубилая, и отправил его к отцу в знак своих миролюбивых намерений [33, с. 171]. В дальнейшем все военные действия, в которых участвовала Золотая Орда в правление этого хана, осуществлялись по инициативе и под командованием Ногая и еще одного Джучида – Тула-Буги, племянника Менгу-Тимура и Туда-Менгу. Не вступая в открытую конфронтацию с ханом, беклярибек проводил собственную политику, нередко идущую вразрез с политикой хана. Одним из ярких примеров является позиция Туда-Менгу и Ногая по поводу Владимирской Руси: в 1281 г. хан лишил великокняжеского стола князя Дмитрия Александровича (старшего сына Александра Невского) и заменил его младшим братом Андреем; однако Ногай поддержал свергнутого Дмитрия, которой в 1282 г. вновь предъявил претензии на великое княжение и добился возвращения себе верховной власти над Русью [30, с. 153-154].
Тогда же, в начале 1280-х гг., Ногай назначил в Курское княжество баскаком купца-мусульманина Ахмата, который около 1283 г. создал там две «слободы», в которых охотно селил крестьян и горожан, бежавших от своих князей. Беглецов привлекало то, что в этих слободах взималось куда меньше налогов и повинностей, чем у русских же князей. Естественно, князьям такое положение не очень-то нравилось, и двое из них, Олег Рыльский и Святослав Липецкий, обратились с жалобой к хану. Туда-Менгу приказал им: «Что будет ваших людей в слободах тех, тех людей выведите в свою волость, а слободы те разгоните». Ободренные ханской поддержкой, курские князья вместе с ханскими «приставами» разграбили слободы, а их обитателей захватили в плен. Ахмат немедленно обратился с жалобой к Ногаю, причем представил дело так, будто Олег и Святослав готовятся к войне против него, беклярибека. Ногай вызвал к себе «провинившихся» князей, однако те, естественно, не рискнули явиться, и тогда он двинул в Курскую волость свои войска. Олег и Святослав бежали к Туда-Менгу-хану, но Ахмату удалось захватить нескольких их бояр, которых он предал казни. Свои слободы баскак вскоре восстановил, и когда Олег Рыльский снова отправился в Орду, Святослав Липецкий, не дожидаясь ханского решения, опять разгромил их. Вернувшись из Сарая с ханскими чиновниками, Олег узнал о содеянном и, рассвирепев, убил Святослава, желая тем самым избегнуть нового нашествия Ногая. Это князю и в самом деле удалось: вскоре он вместе с двумя сыновьями был убит Александром Липецким, братом Святослава. Впрочем, узнав о гибели обоих князей, Ногай пришел к выводу, что виновные понесли заслуженное наказание, и больше не совершал набегов на и без того разоренную Курскую волость [см.: 24, с. 0; 30, с. 154-156; 46, с. 204].
Недовольный даже столь робкими попытками хана Туда-Менгу уменьшить его власть и влияние, Ногай вскоре сблизился с воинственным царевичем и вскоре подговорил его и нескольких его родных и двоюродных братьев совершить государственный переворот. В 1287 г. царевичи объявили Туда-Менгу сумасшедшим и отстранили от трона, согласно официальной историографии – добившись его официального согласия на смещение. Следующим ханом был объявлен Тула-Буга, соратник Ногая по вышеупомянутым набегам на Польшу и Литву, однако он был слишком горяч и воинственен, по мнению Ногая, поэтому по воле беклярибека, ставшего фактически временщиком Золотой Орды, ему пришлось фактически разделить верховную власть со своим родным братом Кунче-ком и двоюродными – Алгуем и Тогрулом, сыновьями Менгу-Тимура [33, с. 83].
Тула-Буга и его соправители находились у власти с 1287 по 1291 гг., и именно в этот период Ногай совершил наиболее крупные свои военные кампании – против Ильханата и против Венгрии. Однако его кампании в Иране в 1288 и 1290 гг. оказались неудачными: золотоордынские войска оба раза потерпели поражение от ильхана Аргуна [15, с. 64-65]. А поход на Венгрию в 1288 г. был удачным для Ногая, но неудачным для самого Тула-Буги, двигавшегося параллельно с ним другим путем. В результате хан обвинил Ногая в своем поражении, что привело к ухудшению отношений между ними [38, с. 106].
Ногай принял решение в очередной раз сменить хана на более устраивающую его кандидатуру – благо у покойного Менгу-Тимура осталось целых десять сыновей. Его выбор пал на юного Токту, которого исследователи характеризуют как самого талантливого и честолюбивого из сыновей Менгу-Тимура. Неудивительно, что Тула-Буга и его соправители подозревали царевича в стремлении занять трон, в результате чего ему пришлось бежать из столицы на восточные окраины Золотой Орды и искать убежища у Билыкчи, сына Беркечара. Ногай вступил с ним в переписку, убедил в своей поддержке и в 1291 г. организовал государственный переворот: он заманил Тула-Бугу вместе с соправителями в свою ставку, где они были схвачены сторонниками Токты и тут же казнены [33, с. 84].
Новый хан в течение нескольких лет беспрекословно выполнял все указания Ногая, которые в большинстве случаев сводились к расправе с теми золотоордынскими сановниками и родоплеменными вождями, которых беклярибек считал своими противниками [38, с. 108-109]. Однако в середине 1290-х гг. вокруг Токты стала формироваться довольно сильная оппозиция Ногаю, состоявшая из братьев хана, высших сановников и военачальников. Сам же беклярибек в это время столкнулся с проблемами внутри собственного улуса и не сумел предупредить сплочение своих противников. Поэтому когда около 1297 г. Ногай, обеспокоенный тем, что хан может выйти из-под его контроля, потребовал от него избавиться от нескольких советников, среди которых фигурировал некий Салджитай-гурген, являвшийся отцом зятя Ногая и в то же время – дедом Токты по материнской линии. Естественно, хан отказался расправиться с собственным дедом, что привело к открытому противостоянию его с беклярибеком [33, с. 84–85].
К этому времени Ногай контролировал не только Приднестровье и области Золотой Орды на Дунае, но также и южнорусские степи, и Крым. Поэтому, открыто бросив вызов своему прежнему протеже, он уже не стал искать другого претендента на трон, а решил провозгласить ханом себя самого, причем объявил своим соправителем (и, соответственно, официальным наследником) старшего сына Джуки – известны монеты с именами их обоих [45]. Военачальники и родоплеменная аристократия разделились на сторонников хана и беклярибека, и возникла опасность раскола Золотой Орды на два самостоятельных государства.
В 1298 г. состоялось первое сражение между Токтой и Ногаем, в котором ханские войска были практически полностью разгромлены и рассеяны. Хана спасло от окончательного поражения и возможной гибели только то, что Ногай решил не идти сразу на Сарай, а предпочел наказать население генуэзских колоний в Крыму, которые опрометчиво поддержали Токту и изменнически убили внука Ногая, приехавшего к ним собирать дань [38, с. 111-112, 382]. Воспользовавшись этим, Токта стал стягивать верные ему войска, вскоре число его сторонников оказалось столь велико, что даже верные военачальники Ногая начали переходить на сторону хана. В конце 1299 г. на р. Южный Буг состоялось сражение, в котором Ногай был разгромлен и убит во время бегства русским воином, находившимся на службе у Токты [33, с. 86; 38, с. 114]. Так погиб золотоордынский Kingmaker, решивший, что влияние и обширные владения позволяют ему претендовать на трон в нарушение всех принципов и норм монгольского имперского права.
Интересно отметить, впрочем, что и Ногай порой вспоминал о том, что Золотая Орда является частью монгольской империи и пытался использовать былое единство Чингизидов в своих интересах. Так, в начале правления Туда-Менгу он вместе с ханом Золотой Орды и Кончи, правителем Синей Орды, вел переговоры с Хубилаем, завершившиеся освобождением Номогана [33, с. 81]. А в 1299 г., незадолго до гибели, понимая, что его дело проиграно, он обратился к персидскому ильхану Газану, прося принять его и его людей в подданство (однако потомок Хулагу оказался очень рассудительным политиком и не захотел вмешиваться в золотоордынскую междоусобицу) [33, с. 86-87]. Таким образом, даже в своей сепаратистской деятельности, нарушая чингизидские принципы перехода власти, Ногай видел себя носителем монгольских имперских традиций – в той степени, впрочем, в какой это отвечало его политическим интересам и амбициям.
Впрочем, его потомки уже не пытались апеллировать к единству Чингизидов и связали свою судьбу с родовым улусом Ногая на Балканах, по-видимому, намереваясь создать собственное самостоятельное государство. Наибольшую опасность для Токты представлял Джуки – старший сын Ногая, еще при жизни отца ставший его соправителем. Спасшись с поля битвы, на котором осталось обезглавленное тело его отца, Джуки принялся наводить порядок в своих владениях на Дунае. Первым делом он решил разобраться с мятежными тысячниками, которые откололись от Ногая и захватили в плен его второго сына Теке, родного брата Джуки. Старший сын Ногая вступил в бой с мятежниками, разбил их, а одного из тысячников, попавшего в плен, обезглавил и отправил его голову к остальным мятежникам. Теке, воспользовавшись их замешательством, сумел бежать из плена и даже увел с собой несколько сотен их воинов [33, с. 85-86].
Освобождение не принесло Теке ничего хорошего: вместе с Яйлак-хатун (матерью Тури, третьего сына Ногая) он начал уговаривать Джуки примириться с Токтой и признать его власть. В приступе ярости Джуки прикончил обоих [33, с. 86; ср.: 38, с. 115– 116]. Однако убийство брата восстановило против него многих военачальников, двое из которых – Таз, зять Ногая, и Тунгуз – взбунтовали войска и открыто выступили против него. Джуки со 150 воинами бежал на Северный Кавказ, где находились верные ему войска. Присоединив к ним наемников-ясов (осетин), он выступил против мятежников и разгромил их. Восставшие нойоны с уцелевшими воинами бежали к Токте.
Сам Джуки со своими увеличившимися силами вторгся в Болгарию, где в это время продолжались междоусобицы различных претендентов на трон. В отличие от отца, Джуки не стал сажать на трон какого-либо болгарского царевича или боярина, а захватил Тырново и провозгласил царем себя самого! Свое право на болгарский трон он обосновал тем, что был женат на Елене, дочери Георгия Тертера I – одного из прежних царей; ее брат Федор-Святослав находился при Джуки в качестве не то соправителя, не то заложника. Так в 1300 г. (а по некоторым сведениям и в 1298–1300 гг. [5, с. 73]) Джуки, сын Ногая, стал единственным Чингизидом, занимавшим трон в государствах Центральной Европы [см. подробнее: 3, с. 195; 26, с. 37-39; 44, с. 179]. Впрочем, некоторые средневековые арабские историки сообщают, что Джуки всего лишь нашел убежище у болгарского правителя, который впоследствии его умертвил, чтобы не портить отношения с ханом Токтой [38, с. 117, 160-161].
Как бы то ни было, местное боярство очень скоро осознало расстановку сил и стало опасаться, как бы на Болгарию не обрушился гнев хана Токты за то, что здесь обосновался сын его злейшего врага. В начале 1301 г. Федор-Святослав и боярская верхушка составили заговор против Джуки, схватили его и бросили в темницу, где несколько дней спустя он был задушен палачами-евреями. Его голову Федор-Святослав, провозглашенный новым царем Болгарии, отправил к Токте вместе с изъявлением своей покорности. В благодарность Токта отказался от сюзеренитета над этим балканским государством, которое, впрочем, после 20-летнего правления Федора-Святослава вновь погрязло в междоусобицах [см.: 44, с. 179; ср.: 20, с. 31]. Тем не менее, этот шаг Токты вскоре привел к существенному ослаблению позиций Золотой Орды на Балканах [см.: 39, с. 188-191].
Как только было покончено с Джуки, новые проблемы для Токты стал создавать Тури, брат Джуки. После гибели Ногая его третий сын скрылся во владениях ильхана, поскольку был женат на дочери Абаги б. Хулагу. Однако, не встретив там ожидаемых почестей, он на рубеже 1300/1301 гг. вернулся в бывшие владения отца на Дунае. К этому времени Токта назначил в улусы Ногая своих наместников: на Урале – своего сына Ильбасара, а в Придунавье – другого сына Тукель-Бугу и брата Сарай-Бугу [см.: 18, с. 187; 36, с. 387; 54, с. 148-149]. Именно Сарай-Буга оказался настолько неосторожен, что принял сына Ногая при своем дворе.
День за днем Тури, унаследовавший от отца его коварство и склонность к интригам, внушал Сарай-Буге, что тот достоин трона не менее, чем сам Токта. В конце концов, Сарай-Буга вместе с Тури двинули свои войска в направлении Сарая, однако на их пути лежали владения Бурлюка – другого брата Токты. Недолго думая, мятежники предложили Бурлюку присоединиться к нему, и тот притворно согласился, а сам в это время направил к хану в Сарай гонца с предупреждением о мятеже. Затем, пригласив Сарай-Бугу и Тури к себе на переговоры, он схватил их и по приказу хана умертвил обоих. С этого времени в придунайских владениях Золотой Орды правили несколько ханских наместников, а автономный улус прекратил свое существование [38, с. 118– 119, 384; см. также: 40, с. 91].
Из всего многочисленного потомства Ногая уцелел только царевич Каракисек, сын Джуки. После гибели Тури он вместе с двумя родичами и тремя тысячами воинов бежал на территорию Болгарии, где его отец нашел свою погибель. Не пускаясь в столь опасные авантюры, как его отец и дядя, Каракисек поступил на службу к видинскому деспоту Шишману, став таким образом первым Чингизидом «на иностранной службе» [38, с. 119, 182; см. также: 4, с. 58; 9, с. 111].
Так к 1302 г. Токте удалось ликвидировать мятеж Ногая и его потомков и, наконец, преодолеть раскол, фактически существовавший в Золотой Орде в течение двух десятилетий. Теперь хан мог больше внимания уделять другим вопросам своей внутренней и внешней политики.
Что же касается Токты, то он, еще находясь под контролем Ногая, пытался проводить политику нормализации отношений с другими чингизидскими улусами. Так, в 1294 г. он заключил мир с ильханом Гейхату. На рубеже XIII-XIV вв. при активном участии Токты начались переговоры правителей Чингизидских улусов, результатом которых стало восстановление Монгольской империи – правда, уже на уровне конфедерации независимых государств, среди которых номинальным верховенством обладала империя Юань: ее правитель считался верховным арбитром в случае возникновения спора между владетелями улусов [53, с. 340].
Несомненно, активно выступая вместе с императором Юань Тэмуром, чагатайским ханом Дувой, Угедэидом Чапаром и ильханом Газаном (а затем – и его преемником Олд-жайту) за создание «второй империи» Чингизидов, Токта отнюдь не руководствовался ностальгией по былому величию. Его заинтересованность в единстве империи объяснялась вполне конкретными политическими причинами. Прежде всего, восстановление отношений с империей Юань позволило Токте вернуть контроль над китайским округом Пинъянфу, которым некогда владел еще Бату, но потом их конфисковал Хубилай после конфликта с Берке. Токта мирно вернул этот округ (вернее, право получения с него дохода) и получил в дополнение к нему еще два округа, Цзиньчжоу и Юньчжоу с ежегодным доходом 2 400 лян серебра – вероятно, в благодарность за содействие императору Тэмуру в восстановлении империи [19, с. 32]. Второй причиной было то, что, поскольку все чингизиды имели равные права на престол, у Токты появилась возможность самому предъявить претензии на трон общемонгольского хана – что он и попытался сделать, согласно сообщению арабских источников под конец своего правления, однако не успел осуществить свое намерение, потому что умер [38, с. 162, прим. 1].
Одновременно с этим, около 1310–1311 гг., Токта решил провести в Улусе Джучи денежную реформу, наконец завершив то, что неудачно пытались осуществить его предшественники – Берке и Менгу-Тимур. На всей территории Золотой Орды была введена единая монета, хотя и чеканившаяся на разных монетных дворах [43, с. 120-123]. Логично предположить, что это могло быть сделано на основе заимствования опыта империи Юань в области денежной политики: укрепление связей с китайскими монголами позволяло Токте заручиться поддержкой юаньских специалистов в этом вопросе. Можно предположить, что Токта намеревался со временем отменить чеканку монеты во всех городах, кроме Сарая, но не успел это сделать по причине смерти.
И хотя из единства чингизидских улусов ничего не вышло (Дува вскоре начал войну с Чапаром, закончившуюся тем, что он присоединил Улус Угэдэя к своим владениям), Токта сумел на какое-то время обезопасить Золотую Орду от угрозы вторжения со стороны родственников из других улусов. Это оказалось очень своевременным, поскольку как раз в это время начались проблемы в Синей Орде, которая, как мы помним, являлась фактически самостоятельным государством с собственной династией правителей, но теперь нуждалась во вмешательстве извне для решения династических проблем: около 1300 г. скончался Кончи, правитель Синей Орды, и на трон предъявили претензии сразу два правителя из разных ветвей потомков Орду-Ичена – Баян, сын Кончи, и его троюродный брат Куйлюк. Претензии последнего немедленно поддержали Хайду и Дува, которым была выгодна любая смута в Улусе Джучи, поэтому Токта выступил на стороне Баяна и направил на помощь ему 20 000 своих воинов. Борьба за власть в Синей Орде растянулась почти на десять лет: Баян оказался неэффективным правителем, и даже смерть Хайду в 1301 г. (его преемник Чапар решил не вмешиваться в междоусобицу Джучидов) и гибель Куйлюка около 1305 г. не привели к ее окончанию. Претензии Куйлюка на трон унаследовал его сын Кушай, кроме того, некоторые противники Баяна провозгласили новым правителем Синей Орды его родного брата Мангутая – таким образом, между 1308 и 1310 г. в Синей Орде претендовали на трон сразу три правителя. Завершилась эта война в 1310 г.: Токта, выполняя союзнические обязанности по отношению к империи Юань, выступил против чагатайского Эсен-Буги, и его войска, оказавшись на территории Синей Орды, сумели покончить с междоусобицей и утвердить Баяна на троне [38, с. 118; см. также: 41, с. 135-146].
Между тем объединение в рамках «второй империи» не помешало властителю Ирана Олджайту вступить в новую войну с Золотой Ордой в 1308 г. По-видимому, иль-хан решил, что золотоордынский хан слишком вовлечен в смуту в Синей Орде, и счел это удобным моментом для нападения. Однако Токта успел перекинуть часть войск в Азербайджан и не допустил глубокого вторжения иранских монголов в свои владения. До самой смерти Токты в 1312 г. отношения с Ираном оставались напряженными, но открытых боевых действий не велось: подобно своим предшественникам, Токта поддерживал союз с египетскими мамлюками, которые в начале 1310-х гг. активизировали военные действия в Сирии, что не позволило Олджайту продолжать войну с Улусом Джучи [15, с. 70-71].
Как и его соперник Ногай, Токта вступил в конфликт с генуэзскими колониями на юге Крыма. Правда, если мятежный беклярибек разорил их в качестве отмщения за убитого внука, хан решил наказать итальянцев за то, что они скупали детей ордынских подданных во время голода в Улусе Джучи и продавали их на Запад (а по предположению некоторых авторов – за шпионаж в пользу Ильханата). В 1308 г. Токта отправил войско на Каффу, итальянское население которой практически полностью погрузилось на корабли и поспешно покинуло ордынские владения. Восстановление колонии произошло только в 1313 г., в начале правления следующего хана – Узбека [49, с. 412-413].
Токта, как и его предшественники, старался поддерживать порядок в вассальных государствах (в особенности в русских княжествах) мирными методами, однако это не всегда получалось. В 1293 г. он поддержал претензии на великокняжеский стол во Владимире князя Андрея, сына Александра Невского – в ущерб его брату Дмитрию (которого, как уже упоминалось, поддерживал Ногай, бывший в это время на пике своего могущества), – и направил ему на помощь своего брата Тудана во главе крупных сил. Это вторжение, известное в русских летописях как «Дюденева рать», оказалось очень разорительным для Северо-Восточной Руси, но цель была достигнута: Дмитрий Александрович окончательно отказался от прав на великое княжение, и смута в семействе Александра Невского завершилась [28, стб. 527]. В 1297 г. Токта попытался закрепить мирные отношения среди своих русских вассалов: по его инициативе в Переяславле был созван съезд князей, на котором ханский посол Алекса Неврюй огласил ярлык Токты, предписывавший русским князьям отныне решать свои разногласия путем переговоров [32, с. 347-348, 351].
Во многом сравнительно мирные отношения Токты с Русью объяснялись и тем, что хан не вмешивался во внутреннюю политику русских княжеств (если их действия не угрожали его сюзеренитету над Русью) и соблюдал лествичное право – принцип престолонаследия, установившийся на Руси. Так, когда в 1304 г. умер его ставленник великий князь Андрей Александрович, претензии на великое княжение предъявил его племянник Юрий, сын Даниила Александровича Московского, но по воле Токты великим князем стал Михаил Ярославич Тверской – как старший в роду князей Северо-Восточной Руси, в соответствии с русскими правовыми традициями [25, с. 92].
Косвенные сведения источников позволяют исследователям высказать предположение, что Токта (первым из ханов Золотой Орды!) сам намеревался посетить Русь. Однако в 1312 г. он погиб при невыясненных обстоятельствах – по сведениям «Муизз ал-ансаб», при крушении корабля, на котором путешествовал по Волге [14, с. 41]. Столь нетипичная для монгола-кочевника смерть являлась официальной версией, тогда как неофициально стали ходить слухи о том, что он мог быть отравлен по приказу своего племянника Узбека.

1. Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков / Пер. и предисл. Г.С. Саблукова // Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. Иоакинф. История первых четырех ханов дома Чингизова. Лэн-Пуль Стэнли. Мусульманские династии. М.; Т.; Б., 1996. С. 3-186.
2. Брун Ф.Я. Материалы для истории Сугдеи // Брун Ф.Я. Черноморье. Сборник исследований по исторической географии Южной России. (1852-1877 г.). Ч. 2. Одесса, 1880. С. 121-158.
3. Вернадский Г.В. История России: Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 2000. 480 с.
4. Веселовский Н.И. Хан из темников Золотой Орды Ногай и его время. Пг., 1922. 58 с.
5. Владимиров Г.В. Образ татар и Золотой Орды в современной болгарской историографии // Золотоордынская цивилизация. Сб. статей. Вып. 1. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2008. С. 71-77.
6. Георгий Пахимер. История о Михаиле и Андронике Палеологах / Пер. под ред. В.Н. Карпова. СПб., 1862. XXII + 526 с.
7. Горский А.А. Ногай и Русь // Тюркологический сборник 2001: Золотая Орда и ее наследие. М.: Восточная литература, 2002. С. 130-155.
8. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 408 с.
9. Грумм-Гржимайло Г.Е. Джучиды. Золотая Орда // Мир Льва Гумилева. «Арабески» истории. Кн. I: Русский взгляд. М.: ДИ-ДИК, 1994. С. 100-148.
10. Далай Ч. Монголия в XIII-XIV вв. М.: Наука, 1983.232 с.
11. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М.: Наука, 1985. 246 с.
12. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом. М.: Наука, 1966. 160 с.
13. Золотая Орда в источниках. Т. III: Китайские и монгольские источники / Пер. с кит., сост., ввод. ст. и коммент. Р.П. Храпачевского. М.: Б.и., 2009. 336 с.
14. История Казахстана в персидских источниках. Т. III: Му’изз ал-ансаб («Прославляющее генеалогии») / Пер. с перс., пред., прим. Ш.Х. Вохидова. Алматы: Дайк-Пресс, 2006. 672 с.
15. Камалов И.Х. Отношения Золотой Орды с Хулагуидами. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2007. 108 с.
16. Киракос Гандзакеци. История Армении / Пер. с древнеарм., предисл. и коммент. Л.А. Ханларян. М.: Наука, 1976. 359 с.
17. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Юань чао би ши. Монгольский обыденный изборник. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 620 с.
18. Костюков В.П. Улус Джучи и синдром федерализма // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. 2007. № 1. С. 169-207.
19. Кычанов Е.И. Сведения из «Истории династии Юань» («Юань ши») о Золотой Орде // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2001. С. 30-42.
20. [Лонгинов А.В.] Iсторiа славено-болгарскаа о народах и о царях и святых болгарских и о всех деяниях и бытия болгарскаа // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. XVI. 1893. Отд. II. С. 1-54.
21. Малышев А.Б. Начало католического миссионерства в Золотой Орде // Восток –Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур. Саратов, 2001. С. 140-145.
22. Мухамадиев А.Г. Древние монеты Казани. Казань: Татарское книжное изд-во, 2005. 200 с.
23. Мыськов Е.П. Политическая история Золотой Орды (1236-1313 гг.). Волгоград: Изд-во Волгоградского государственного ун-та, 2003. 178 с.
24. Насонов А.Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 178 с.
25. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л.; Изд-во АН СССР, 1950. 568 с.
26. Палаузов С.И. Юго-восток Европы в XIV столетии. Ст. вторая // Журнал Министерства народного просвещения. Октябрь 1857. Отд. II. С. 26-56.
27. Памятники русского права. Вып. 3: Памятники права периода образования русского централизованного государства. XIV-XV вв. / Под ред. Л.В. Черепнина. М.: Государственное изд-во юридической лит-ры, 1955. 528 с.
28. Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. Вып. 3: Продолжение Суздальской летописи по Академическому списку. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. Стб. 489-577.
29. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1843. 381 с.
30. Полное собрание русских летописей. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 462 с.
31. Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом. М.: АСТ; Евразия, 2006. 350 с.
32. Приселков М.Д. Троицкая летопись. СПб.: Наука, 2002. 515 с.
33. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 253 с.
34. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. III / Пер. с перс. А. К. Арендса; ред. А.А. Ромаскевич, Е.Э. Бертельс, А.Ю. Якубовский. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. 340 с.
35. Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 86-189.
36. Руссев Н.Д. Молдавия в «темные века»: материалы к осмыслению культурно-исторических процессов // Stratum. 1999. № 5: Неславянское в славянском мире. С. 379-407.
37. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
38. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. 564 с.
39. Травкин С.Н. Некоторые вопросы нумизматики и истории Старого Орхея (золотоордынский период) // STRATUM PLUS. 2000. № 6: Печать презренного металла. С. 188-199.
40. Трепавлов В.В. Государственный строй Монгольской империи XIII в.: Проблема исторической преемственности. М.: Восточная литература, 1993. 168 с.
41. Ускенбай К.З. Восточный Дашт-и Кипчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань: Фэн, 2013.
42. Успенский Ф. И. История Византийской империи. Т. III. М.: Мысль, 1997. 829 с.
43. Федоров-Давыдов Г.А. Клады джучидских монет // Нумизматика и эпиграфика. Т. I. М.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 94-192.
44. Хара-Даван Э. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XV вв. 2-е изд. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991.224 с.
45. Хейвуд К. Некоторые проблемы нумизматического доказательства правлений хана Ногая и Джеки // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2001. С. 129-145.
46. Черепнин Л.В. Татаро-монголы на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М.: Наука, 1977. С. 186-209.
47. Ala-ad-Din Ata-Malik Juvaini. Genghis Khan: The History of the World-Conqueror / Transl. from the text of Mirza Muhammad Qazvini by J.A. Boyle witn intr. and bibl. By D.O. Morgan. Manchester: Manchester University Press, 1997.LXVII + 763 p.
48. Biran M. Qaidu and the rise of the independent Mongol state in Central Asia.
Richmond: Curzon, 1997. 198 р.
49. Di Cosmo N. Mongols and Merchants on the Black Sea Frontier in the Thirteenth and Fourteenth Centuries: Convergences and Conflicts // Mongols, Turks and others. Eurasian Nomads and the Sedentary World. Leyden; Boston, 2005. P. 391–424.
50. Geanakoplos D.J. Emperor Michael Palaeologus and the West. 1258-1282. A study in Byzantine-Latin relations. Cambridge: Harvard University Press, 1959.434 р.
51. Hammer-Purgstall J. Geschihter der Golden Horde, das ist: der Mongolen in Russland. Pescht, 1840. L +683 s.
52. Klaproth M. Des entreprices des Mongols en Georgie et en Armenie dans le XIIIe siècle // Nuveau Journal Asiatique. Septembre 1833. Р. 273-305.
53. Liu Y. War and Peace between the Yuan Dynasty and the Chaghadaid Khanate (1312-1323) // Mongols, Turks and others. Eurasian Nomads and the Sedentary World / Ed. By R. Amitai, M. Biran. Leyden; Boston: Brill, 2005. Р. 339-358.
54. Schamiloglu U. Tribal Politics and Social Organization in the Golden Horde. Ph.D. Dis sertation. Columbia University, 1986.286 р.
55. Vagnon E. Cartographie d’une ville disparue Vicina sur le Danube // Revue de la Biblioteque nationale de France. № 24. 2006. P. 6-11.