Военное дело

Военное дело Золотой Орды

Эмиль Сейдалиев

В последнее время наблюдается активизация интереса исследователей к такой теме, как военные успехи, вооружение и организация войска Улуса Джучи. Подтверждением этому является проведение конференций, круглых столов и форумов, посвященных военному делу Золотой Орды, и активная публикация тематических сборников и монографий. В то же время ряд позиций этой темы остается малоисследованным. К таковым относятся, например: военная организация Улуса Джучи, численность войск, производство оружия и некоторые другие. В какой-то мере некоторые из этих вопросов могут быть разрешены с привлечением и комплексным анализом различных источников: письменных, археологических, данных этнографии и т.д.
Военная организация Золотой Орды носила характер достаточно сложной структуры. Во главе войска стоял беклярибек. Источники донесли до нас имена ярчайших из них: Ногай, Кутлуг-Тимур, Мамай, Идегей. Несмотря на то, что главой государства был хан, вся реальная военная власть была сосредоточена именно в руках беклярибеков, которые были также представителями высшей административной власти и подчинялись лишь ханам. На деле же беклярибеки часто могли даже смещать и ставить на престол выгодных им ханов. Часто их называли также темниками (туменбаши), т.е. командующими десятью тысячами воинов (туменом), что не совсем верно, как мы увидим позже: численность войск, которые подчинялись беклярибеку, была гораздо больше.
Часто главнокомандующие ордынского войска оставались в стороне во время боя, но бывало и так, что они принимали непосредственное участие в битве. Рашид-ад-Дин сообщает, что в 1265 г. в битве при Аксу, Ногаю в глаз попала стрела, и его войско отступило к Ширвану [69, с. 99].
Для войска Джучиева Улуса было характерно выделение военно-служивого сословия, которое в основном состояло из социальной верхушки ордынского общества. Верхушка эта была представлена джучидами, чуть ниже рангом стояли улусбеки и да-руг-беки, ниже эмиры, командовавшие тысячами, сотнями и десятками, по отношению к которым так же употреблялся титул бек [67, с. 210]. Командующие из рода Джучи назывались огланами правого и левого крыла войска [29, с. 410]. Таким образом, большинство исследователей сходится во мнении, что структура военной организации представляла собой выстроенную строго иерархию, в основе которой стояла десятичная система, где самыми мелкими подразделениями были десятки, а самыми крупными – десятитысячное формирование – тумен (тьма). Марко Поло приводит воинскую структуру и названия подразделений с их численным составом: «Когда татарский царь идет войну, берет он с собой сто тысяч верховых и устраивает над ними такой порядок: ставит он старшину над десятью человеками, другого над сотнею, иного над тысячью, а иного над десятью тысячами…», тут же он поясняет как происходит взаимодействие между ханом (командующим ста тысячами) и туменбаши (темником) и далее вниз по иерархии. Численность подразделений Марко Поло приводит далее: «Сто тысяч, знайте, называют тут, десять тысяч томан, тысяча мин, сто юз, десяток он» [35, с. 256]. Подтверждает его данные Ибн Баттута: «Начальником томана у них тот, у которого 10000 всадников» [63, с. 299]. Как показывают источники, не всегда количество воинов в подразделении соответствовало данным приведенным Марко Поло, их могло быть как больше, так и меньше.
Десятичный принцип организации войска был, скорее всего, характерен для кочевников на этапе обретения ими государства, когда необходимо было провести мобилизацию среди подчиненных хана. Исследователи считают, что командующие тумена-ми были так же и улусбеками и контролировали территорию, которая могла поставить около десяти тысяч воинов, в том числе и смешанного контингента. Постепенно владение, которое доставалось наместнику в кормление за службу – икта, –превращаются в наследственные наделы. Эти уделы приносят бекам доход, на который в том числе они могли содержать войско. И.Л. Измайлов справедливо отмечает, что «клановая аристократия не только получала огромные доходы, но и узурпировала подчиненную ей по должности военную систему, превратив мелкую знать в своих вассалов, обязанных службой не хану и империи, а конкретному улусбеку или главе клана» [29, c. 411]. Такой жесткой структуры мы не наблюдаем, например, у кипчаков Восточной Европы в домонгольское время, где хоть подчиненные хану главы родов выставляли войска, но количество их не было столь четко регламентировано. В период же, когда половцы стали частью Орды, им пришлось подстроиться под эту жесткую систему.
И среди них, как и среди других представителей военной аристократии Золотой Орды, выделяются носители воинских поясных наборов и другой атрибутики. Таковые престижные предметы вооружения и снаряжения, по мнению М.Г. Крамаровского, выделяются у ветеранов европейского похода Бату и, видимо, у части половецких ханов признавших власть монголов [38, с. 508; 39, с. 42–43]. Что же касается половцев, то считается, что традиция воинских поясов у них пропадает уже XII в. и вновь появляется при монголах, но поясами могли быть удостоены лишь те, кто смог выстроить воинскую карьеру при монгольских ханах. В доказательство можно привести богатые половецкие погребения Ротмистровки, Липовец, Таганчи и другие, где нет поясных наборов при наличии прочей воинской экипировки. В то же время такой пояс есть в погребении знатного половца близ села Ново-Подкряж в Среднем Приорелье [41, с. 93-94]. Археологические материалы также достаточно четко указывают нам на социальную стратификацию ордынского войска. Вероятно, именно командующему составу принадлежат погребения, в которых умершего воина сопровождают не только поясные наборы, но и богато украшенные предметы вооружения и защитного снаряжения (часто наборы эти были полными и представляли собой не только оружие дальнего боя, но и сабли, воинские и конские доспехи и т.д.).
Представители рядовой части войска погребались с минимальным набором предметов вооружения (луки, несколько стрел, оружие ближнего боя). В военном контингенте было обязательно присутствие обслуживающего персонала, который в том числе играл роль не только слуг, но и нес какие-то ремесленные или ремонтные функции. По мнению И.Л. Измайлова, на одного воина-всадника приходилось минимум два слуги [29, с. 411]. Таким образом, мы видим, что как и в более ранних кочевых сообществах, в золотоордынском войске наличествовала традиция воинской повинности. Соблюдались принципы формирования воинского контингента. Как правило, воин сам обеспечивал себя всем необходимым для военного похода. В то же время армия Улуса Джучи была в постоянной боевой готовности, что регламентировалось постоянными военными смотрами и сборами. Такие смотры могли проводиться в момент вступления хана на престол, во время важных праздников, сборов аристократии (курултай), о чем повествует уже упоминавшийся Ибн Баттута [63, с. 299].
Отдельно следует рассмотреть военные упражнения и подготовку воинов. Учитывая, что каждый мужчина кочевник был воином, следует специально остановиться на обучении военному делу. В первую очередь кочевники учились стрельбе из лука. С детства каждый из них принимал участие в охоте с использованием лука и стрел, а также аркана. Иоанн де Плано Карпини отмечал, что мужчины-кочевники имеют «отчасти попечение о стадах, охотятся и упражняются в стрельбе. Но зато они великолепные стрелки, а дети их ездят на лошадях уже с двух или трех лет. Когда они чуть подрастут, им уже дают лук» [57, с. 37]. Он же пишет о женщинах, которые «ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, что они носили колчаны и луки» [57, с. 37]. Гийом де Боплан отмечал, что татары начинают обучать своих детей стрельбе из лука с семи лет, а уже с 12 лет посылают воевать; уделяет он внимание и вопросам закалки и выносливости, которые прививались татарским воинам так же с детства [13, с. 215].
Представления об обучении военному делу у кочевников-тюрок дают материалы современной этнографии. Л.Н. Ермоленко, характеризуя представления древних тюрок о войне, приводит сведения о конных состязаниях у народов Центральной Азии: казахов, киргизов, узбеков, туркменов и других. Во время праздников, свадеб, похорон проводилось так называемое «козлодрание» – кукбури. Тушу барана или козла бросали в толпу всадников. Побеждал тот из них, кто овладевал животным и довозил эту тушу до назначенного места, оторвавшись от соперников. Нередко такие состязания приводили к увечьям и убийствам. Подобная игра бытовала и среди мальчиков, и среди юношей. Называлась она «ок сунак» (белая кость) или «сунак отди» (бросание кости). В лунную ночь среди игроков бросали кость. Тот, кто первым находил ее, оповещал об этом криком. Все остальные должны были наброситься на нашедшего, отобрать кость и отнести «старшему» в определенное место. В этих играх отображена невооруженная борьба за животное. Исследователи считают, что в этих состязаниях игроки отождествляются с волками, а туша животного или кость с их жертвой [23, с. 26-27].
И в детском, и во взрослом состязаниях имитировалось поведение волка – охотника-бойца, на которого хотели быть похожи все воины племени. Одной из особенностей тюркских «волчьих мужских союзов», направленных на тренировки воинов, мог быть обычай «барымты»: нападение с целью угона скота. Это не было воровством или грабежом. Часто о нападении предупреждали за три дня. Такой набег мог быть осуществлен при дневном свете или ночью [23, с. 28-29]. Эти традиции и особенности относятся к современным тюркским народам, предками которых были средневековые кочевники Евразии, по ним мы можем судить и о традициях обучения молодежи воинскому делу у печенегов и половцев. Институту «волчьих мужских союзов» можно найти параллели в половецком обществе, где хан Боняк, завывая по-волчьи, призывал себе победу накануне битвы [30, с. 170]. Такие состязания одновременно были тренировками боевых качеств подрастающего поколения, воинов и охотников.
Охота также могла рассматриваться не только как средство получения пищи или других продуктов, но и как набег. С.А. Плетнева справедливо отмечала, что «второй важной функцией охоты было обучение военному делу всех – от хана до простого воина…». На охоте определялись самые удалые воины, меткие стрелки, ловкие наездники и умелые предводители [55, с. 137]. Военные действия и охота определяли самых сильных, способных членов общества, а следовательно, и определяли иерархические отношения в кочевой среде.
Соревнования среди воинов проводились и во время смотров; так, Ибн Баттута отмечал, что во время одного из сборов были «поставлены щиты для стрельбы каждому начальнику томана …. Для каждого эмира поставлено было нечто вроде амвона, на котором он сидел, пока люди его забавлялись перед ним» [63, с. 298-299]. Подробное описание таких соревнований приводит и Иософат Барбаро [5, с. 155-156]. Благодаря записям венецианского путешественника мы имеем сведения не только об умениях татарских воинов, но и об их храбрости: «военные люди в высшей степени храбры и отважны, причем настолько, что некоторые из них… именуются «талубагатер», что значит безумный храбрец». Он же приводит сведения о том, как пятеро ордынских воинов разогнали сотню черкесов [5, с. 146-147]. Подобные сведения о храбрости татар приводит и Марко Поло [35, с. 81]. Кипчаков, которые, несомненно, входили в состав армии Золотой Орды, так же характеризуют слова секретаря египетского султана XIV в. Ал-Омари: «…один из лучших родов Тюркских по своей добросовестности, храбрости, избеганию обмана, совершенству своих станов, красоте своих фигур и благородству своих характеров. Из них (состоит) большая часть войска Египетского, ибо от них (происходят) султаны и эмиры его (Египта)» [63, с. 232].
У нас нет точных и достоверных данных о численности войск Золотой Орды. Источники сообщают нам различные сведения на этот счет. Ал-Калкашанди и другие арабские источники приводят численность татарских войск условно: «войска настолько многочисленны, что не поддаются учету». При этом далее автор отмечает, что «… (хан) отрядил против него от каждого десятка (воинов) одного. И число воинов достигло 250 тысяч из тех, кто вошел счет» [19, с. 299]. Марокканец Ибн Баттута сообщает, что на сбор к хану Узбеку явились 17 эмиров: «присутствовало таких темников 17, предводительствовавших 170 тысячами; (впрочем) войско его (хана) больше этого» [63, с. 299]. Как видим, тут путешественник подтверждает, что каждый из эмиров командовал 10000 всадников – то есть туменом. Рашид-ад-Дин сообщает, что Берке-хан в 1262 г. отправил в поход на Хулагу-хана Ногая во главе тридцатитысячного отряда. В 1264– 65 гг. Ногай вновь выходит в поход на хулагидские владения во главе авангардного отряда, подкрепленного 50 тыс. воинов под руководством Сунтая [63, с. 152]. Рашид-ад-Дин называет этот отряд Ногая «полным войском» и тут же пишет, что на помощь Ногаю подошел сам Берке во главе 300 тыс. воинов [69, с. 99].
На данном этапе исследований представить реальную численность войск невозможно. И.Л. Измайлов так же справедливо отмечает, что фактически подразделения (тумены, тысячи, сотни, десятки) обозначали не реальную численность, а «принципиальную мобилизационную возможность». Так или иначе, а самым крупным подразделением считался тумен – около 10 тыс. воинов-всадников, но могли формироваться и корпуса из 3-4 туменов, в зависимости от предполагаемой для них задачи [29, с. 416]. Население зависимых государств так же могло участвовать в комплектовании войск Золотой Орды; например, источники сообщают, что Ногая убил «Русский из войска Токты» [63, с. 114], а М.Г. Крамаровский на примере погребальных комплексов показал тесную связь мордовских князей с домом Бату, что может свидетельствовать и о мордовском контингенте в ордынских войсках [41, с. 106-119].
Напрямую со структурой войска связаны его деления на рода. Ядро монгольского войска, да и всех кочевнических армий, конечно, составляла конница. Именно из военно-служилой знати и состояла конница – самая привилегированная часть армии. И.Л. Измайлов подчеркивает, что знать использовала более высоких и породистых коней, а простые воины – обычных степных лошадей [29, с. 418]. Как правило, у всадника был несколько сменных коней, сопровождение из слуг и особый комплекс вооружения. Знать представляла собой латную кавалерию, на вооружении у которой было специальное бронебойное оружие ближнего боя (пики, шестоперы, клевцы) и мощное защитное снаряжение (чешуйчатые панцири, байданы, куяки и т.д.). Пример таких латников приводит М.В. Горелик, основываясь на археологических материалах опубликованных В.Н Чхаидзе и И.А. Дружининой [17, с. 110-125; 71, с. 137-145]. Использование таких тяжелых всадников позволило ордынцам использовать в бою таранный удар копьем.
Количественно основную часть войска составляли легковооруженные всадники, набор оружия и снаряжение которых выделить труднее. Несомненно, основным видом их оружия было метательное (лук и стрелы), топоры и боевые ножи, реже применялось клинковое и длиннодревковое оружие (копья). Защитой такому воину служил легкий щит и кожаный панцирь и шлем. Из таких воинов складывались основные отряды – легкие лучники. Применение их на поле боя было практически универсальным: они завязывали бой, при случае преследовали противника, и они же прикрывали фланги и окружали противника. Отряды легковооруженных лучников также исполняли роль дозоров и авангарда, несли охранную функцию.
Нам практически неизвестны моменты, когда войсками Золотой Орды использовалась пехота, которая если и была, то носила исключительно вспомогательный характер. Пехота могла проводить инженерные работы, охрану полевых лагерей и т.д. Когда же была необходимость штурмовать или осаждать город, то для этого использовались спешенные всадники. Марко Поло описывает ситуацию, когда спешенные всадники обстреляли из луков слонов: «Увидели это татары, взбесились и не знают, что им делать; было им ясно, что коли не смогут повести своих коней вперед, так все погибнут. Умно, однако же, распорядились, сделали вот что: видят они, что лошади испугались, спешились, попрятали коней в лесу, привязали их к деревьям, потом взялись за луки, насадили стрелы, да и стали стрелять в слонов. Стрелять они умеют ловко и слонов изранили жестоко. Царские ратники не переставали также стрелять и сильно на них нападали, да татары лучше врага умели биться и храбро защищались… А татары увидели, что слоны бегут, тотчас на коней, да и помчались на царскую рать; началась тут жестокая перестрелка…» [36, с. 142–143]. Все же следует отметить, что пехота в войсках Золотой Орды – явление нехарактерное и скорее могла быть представлена наемниками.
Для армии Улуса Джучи так же нехарактерным был флот. Лишь со второй половины XIV в. в Булгарском улусе начинает формироваться речной флот, который нашел свое продолжение во времена Казанского ханства [29, с. 420]. На всех же остальных территориях, даже в позднее время и даже в Крымском ханстве, которое имело выходы к морю, флот так и не появился.
При осаде города, которую кочевники старались держать недолго, они использовали различные штурмовые приспособления. С помощью тарана и метательной артиллерии они могли проломить ворота и стены городов. Применялась и тактика их поджога. Для этого использовались не только зажигательные стрелы, но и специальные приспособления. Приведем цитату из летописи: «Пришол бяша окаянний и безбожний и триклятий Кончак з безличчю Половець, на Русь похупся яко пленити хоча гради русь-ки и пожещи огнем; бяше бо знайшли человека такого бесурманина, иже стреляше живим огньмь; бяху ж у них луций тузи самострелнии, едва 50 мужь можашеть напряще» [30, с. 435]. Событие это датируется в летописи 1184 г. То есть у кочевников были метательные машины, стрелявшие снарядами, заполненными жидкостью на основе нефти, причем управлял ими некий мусульманин.
«Слово о полку Игореве» так же доносит до нас сведения об использовании такой техники. П.М. Мелиоранский обратил внимание на места в «Слове», где перечисляются некие приспособления и вещества для применения «живого» огня. [8, с. 402, 404] Он считал, что «шерешир» (širišär) это персидское тир-и-черх (tir-i-čarh), что значит стрела или снаряд – черха (čarh), при этом в персидском под этим словом понимаются именно самострельные луки. Смага же, по мнению этого автора, – это нефть. Такие машины упоминаются во многих персидских и арабских источниках. На древнерусских миниатюрах мы видим их изображения в сценах взятия монголами городов [73, с. 70–71]. Половцы вполне могли позаимствовать этот тип осадного вооружения у своих восточных соседей, жителей среднеазиатских или кавказских городов. Оттуда мог происходить и мусульманин, обслуживающий эту технику. Об использовании «мусульманских» мастеров метательной артиллерии в Китае приводит сведения С.А. Школяр [72, с. 222-228]. Дискуссии о конструкции и происхождении данного вида оружия не прекращаются и в данный момент далеки от разрешения [49, с. 250]. С 30-х гг. XIII в. в древнерусских летописях появляются упоминания о «пороках», неких орудиях для штурма городов. П.П. То-лочко считает, что эти орудия появляются с приходом в Восточную Европу монголов [65, с. 445], что соответствует и времени появления упоминаний о «пороках» в летописании. При этом М.Г. Ивануц приводит сведения об использовании метательной артиллерии на Руси с 1206 г. и отмечает, что она могла применяться и раньше [31, с. 44].
Постепенно метательная артиллерия вытесняется огнестрельной, хотя есть примеры сосуществования этих двух видов вооружения [29, с. 421]. Расцвет огнестрельной артиллерии, появившейся у татар в XIV в., приходится на XV в. Так, при осаде и обороне крепостей использовали легкие пушки – тюфяки, которые обладали небольшим калибром и весом. Встречались так же ручные тюфяки. С XV в. пушки видоизменяются, появляются бомбарды, мортиры и другие виды орудий, стреляющие тяжелыми и крупными ядрами. Вначале ядра были каменными, впоследствии их стали отливать из бронзы или чугуна. Такими снарядами осаждающие могли разбивать каменные стены. На раннем этапе пушки изготавливались из полос склепанного железа, а впоследствии их стали отливать из чугуна, что в свою очередь повысило их эффективность. Огнестрельное оружие в XV в. разнообразилось также ручными бомбардами, стреляющими свинцовыми шариками [29, с. 421].
Стратегия ведения военных кампаний и тактические приемы золотоордынских войск отражены в различных письменных источниках, хоть и недостаточно полно. Это – древнерусские летописи, восточные авторы и западноевропейские путешественники. Комплексный анализ этих источников позволяет выяснить, какими же стратегическими особенностями располагали татары, как выстраивались тактика, которой пользовались их полководцы. Как отмечают исследователи, и как видно из источников, стратегия и тактика военных действий зависели от того, куда были направлены взоры ханов и их политика.

Золотая Орда, как государство, с определенного периода перестала прирастать новыми землями и ограничивалась лишь сбором дани с подконтрольных территорий.
Как справедливо отмечает А.К. Кушкумбаев, все крупномасштабные военные операции разрабатывались у монголов детально и заранее. Как правило, планирование войны начиналось весной [43, с. 41–42]. Военные действия, как правило, велись летом или осенью, после того как был собран урожай и было что грабить. Кроме того, после летнего периода лошади кочевников были в форме и лучше переносили походы. При этом следует упомянуть сообщения Робера де Клари, который в своем произведении «Завоевание Константинополя» пишет: «…Зимой, когда собираются отправиться в набег, то выходят из палаток и удаляются из своей страны» [61, с. 47]. Правда это сообщение относится к половцам, но с оговорками мы можем его отнести и к ордынцам. Детально распланировав и обсудив на уровне высшего военного командования важнейшие стратегически операции, ханы утверждали их на курултае: «После большого курултая он послал Кубилай-каана в пределы Хитая и в упомянутые края и назначил для него войска, а Хулагу-хана, с согласия всех родичей, нарядил в Иранскую землю … » [69, с. 26].
Большое значение придавалось и военной и политической разведке. Примером военной разведки в какой-то мере может служить западный поход. В дальнейшем войска Улуса Джучи предпринимали активные военные действия в отношении земель Западной Руси и стран Центральной Европы. Так, в 1243 г. был предпринят поход на Галицко-Волынскую Русь, а позже удары батыевских войск ощутили на себе и Польша с Литвой. В направлении Хулагидов также предпринимались различные стратегические действия. Например, чтобы вывести из игры союзников Хулагидского Ирана, предпринимались походы Ногая на Византию, благодаря чему Восточная Римская империя осталась фактически в стороне в конфликте Джучидов с Ираном. Несмотря на некоторые различия в способах ведения войны на разных направлениях, в целом военная организация Золотой Орды диктовала одну общую стратегию. Это была стратегия прямого удара и молниеносной войны. Войска, состоявшие из ополчения знатных всадников требовали значительных финансовых вложений, эти войска необходимо было содержать, и добыча, которую получали в результате успешных военных кампаний, была необходимым элементом военных действий. Как правило, набег происходил без всякого объявления войны, при этом старались напасть на стан или кочевье противника, когда там не было мужчин, в темное время суток или на рассвете [51, с. 94].
Кочевники старались разрушить города и поселения, сжечь их, захватить как можно больше добычи. Если инициатива в военных действиях принадлежала кочевникам, они старались проникнуть глубоко на территорию врага, подорвать его обороноспособность. Все это обычно эффективно реализовывалось, особенно если нападения совершались внезапно, противник был не столько подвижен как кочевники и не обладал перевесом в коннице. Если же кочевники не чувствовали превосходства над противником, то старались решить дело миром и ограничится лишь получением дани с противника [59, с. 205]. В случае, когда кочевники не решались сойтись в открытой битве с противником, они могли совершать нападения так называемым «изгоном». В этом случае они проникали глубоко на территорию земель соседних народов и производили короткие и опустошительные набеги. Часто такие нападения могли производиться и крупными отрядами [59, с. 206; 51, с. 92–93]. Во время набегов кочевники всегда высылали вперед разведчиков, которые сообщали о силах врага, о его готовности отбить нападение, о возможности нападения врага с неожиданной стороны [60, с. 87; 77, с. 69-85]. Мартин Броневский неоднократно упоминает, что в военном походе крымский хан посылает вперед лучших своих воинов, чтобы они разведали силы неприятеля и его расположение, и лишь после этого атакует [46].
Учитывая, что за все время своего существования Золотая Орда была обеспечена наиболее сильной, прекрасно обученной и блестяще вооруженной армией, она практически не вела оборонительных военных действий [29, с. 424]. Тем не менее, если же опасность вторжения противника возникала, либо это вторжение происходило, то тут могла использоваться такая стратегия, когда кочевники либо растворялись в степи, либо принимали бой, заманив противника ложными отступлениями вглубь степей [51, с. 98; 53, с. 291–292]. Но, как отмечает А.К. Кушкумбаев, Токтамыш при вторжении армии Тимура в 1391 г. не пытался применить стратегию долговременного отхода и изматывания сил противника, так как не мог опереться на укрепления золотоордынских городов [43, с. 62].
Тактические приемы боевых действий, как и стратегия, в первую очередь диктовались специфической структурой золотоордынского войска, и достаточно хорошо реконструируются на основе письменных источников. В последнее время, в связи с активизацией интереса к военному искусству Улуса Джучи, наблюдается и некоторое увеличение количества работ по этой теме. Тут следует выделить статьи М.В. Горелика, И.Л. Измайлова, Ю.С. Худякова, Л.А. Боброва, А.К. Кушкумбаева [15; 29; 42; 43; 77]. Под тактикой следует понимать боевые построения, приемы ведения полевого боя, осадного и оборонительного дела, разведка, наступательные военные приемы и хитрости, перемещение армии к месту боя и подготовка к нему, преодоление различных препятствий (например форсирование рек), разворачивание военного лагеря.
В бою золотоордынские войска строились по следующему принципу: передовые отряды, два крыла, центр и резерв. Подробно данные о построении татарских войск в бою приводит И.Л. Измайлов, он так же называет все части в этом построении, выделяя систему из пяти или семи отрядов. Эти корпуса – кулы – по позициям в построении назывались передовым – ертоул, крыльями – бараункар и джаункар; для центра и резерва названия не приводятся. Для семичленной структуры построения были также передовой отряд – караул, фланговые охранения – кангул, мог быть еще и арьергад -сургавыл [29, с. 424].
Подтверждение этому мы имеем в источниках, например, Шереф ад-Дин Йезди в «Книгах Побед» пишет о противостоянии Тимура и Токтамыша: «Он (Тимур – Авт.) устроил 7 корпусов (кул) на такой лад, что ничего подобного этому никто не видел и не слышал. Такого рода мысли могут быть (только) следствием божиих внушений и небесной поддержки, потому что в особенном свойстве числа 7 заключается много тайн, в которые могут проникнуть знакомые с 7 стихами (Корана). Один корпус он украсил именем Султан-Махмуд-хана; он весь состоял из людей боевых и храбрецов, владеющих мечом. Начальствование над ним он предоставил эмиру Сулейманшаху. Устроив главный корпус, он поручил его царевичу Мухаммед-Султану, а стороны и края его подкрепил храбрецами, разящими львов, и опытными бойцами, разбивающими ряды (неприятелей). 20 кошунов людей отважных, выбрав из войска храбрецов и бойцов, прорывающих ряды, он оставил при себе и стал отдельно позади главного корпуса с тем, чтобы во время самого разгара сражения, когда храбрецы с обеих сторон схватятся друг с другом, если у одной из частей его победоносного войска будет нужда в подкреплении, он будет готов к помощи и снаряжен к делу. На правом крыле он выстроил другой корпус, увенчав его победным знаменем мирзы Мираншаха; впереди находился царевич Мухаммед-Султаншах, готовый к бою с окопными щитами и турами. На крайнем фланге (канбул) правого крыла стал эмир Хаджи-Сейф-ад-дин с хорошо устроенным войском и ополчением, в момент (проявления) отваги готовыми пожертвовать собой. На левом крыле Тимур выстроил другой корпус, придав его мирзе Омар-шейху, а на крайнем фланге левого крыла Бердибек-и-Сарбука и Худадад Хусейни с отрядом храбрецов смело устремились в бой с врагом. Эмиры правого и левого крыла – темники, тысячники и (эмиры) кошунов, утвердившись каждый на своем месте, выстроили ряды в боевой порядок и пешие, и конные, держа перед собой щиты, приготовились к бою. С той стороны показались сторожевые посты. Токтамыш-хан украсил центр и фланги своего войска царевичами Джучиева рода, как то: Таш-Тимур-огланом, Бек-Ярык-огланом, Илыгмыш-огланом, Бек-Пулад-огланом, Али-огланом, Ченте-огланом и другими, да эмирами и нойонами, как то: Алием, Сулейманом-Суфи-конгуратом, Наурузом конгуратом, Актау, Ак-Бугой, Урусчуком-кыятом, Иса-беком, старшем братом Идигу, Хасан-беком-сараем, Куке-Бугой, Яглыбием-бахрином, Кунгур-бием и другими эмирами и военачальниками улуса Джучиева; он их привел, выстроив в колонну (ясал)» [64, с. 167-168].
Управление в бою велось с помощью знамен отрядов и барабанов – «накаров». Описание начала боя монголами мы встречаем у Марко Поло. Он пишет: «Татары не смеют начинать битвы, пока не забьет накар их предводителя; как только он забьет, тут они и начинают битву. Есть у татар и такой обычай: когда они изготовляются и ждут битвы, прежде нежели накар забьет, поют они и тихо играют на двухструнных инструментах; поют, играют и веселятся, поджидая схватку. И вот изготовились обе стороны и ждут, по обычаю, ударов накара и битвы… Забил накар, и люди, немедля, бросились …» [35, с. 92]. В литературе также бытует мнение о том, что управлять боем татарские военачальники могли с помощью специальных свистящих стрел. На древко стрелы под наконечником насаживали костяную полую насадку со специальными отверстиями, благодаря которым в полете стрела издавала резкий свист. Использовали для передачи приказов и распоряжений также гонцов [42, с. 27].
В бою каждый кул или кошун (более мелкий отряд, часть кула) выполнял свои функции. Центр должен был держать все войска, как видим из сообщения Йезди, приведенного выше, главный корпус укреплялся «окопными щитами и турами» [64, с. 168]. Кроме всего прочего центр сковывал войска противника, пока фланговые отряды атаковали фланги противника и могли зайти к нему в тыл.
Подробное описание начала боя дает Марко Поло. Он пишет: «Забил накар, и люди, немедля, бросились … Схватились за луки и стали пускать стрелы … Метали стрелы, пока их хватило; и много было мертвых и насмерть раненных… Вышли все стрелы, попрятали они свои луки в налучья, схватились за мечи и палицы и бросились» [36, с. 102]. Как видим, военное столкновение у татар происходило в два этапа: дистанционный с помощью лука и стрел и ближний бой с использованием древкового и клинкового оружия.
Есть еще одна особенность, которую приводят источники для начала боя армии Золотой Орды и войск ее наследников – татарских ханств. Марко Поло описывает этот прием так: «Татары, когда сражаются с врагом, так не спешиваются, а все скачут кругом да стреляют» [36, с. 276]. Более подробное описание оставил Сигизмунд Гербер-штейнт в своих «Записках о Московии»: «Их оружие – лук и стрелы; сабля у них редка. Сражение с врагом они начинают издали и очень храбро, хотя долго его не выдерживают, а обращаются в притворное бегство. Когда враг начинает их преследовать, то [при первой возможности] татары пускают назад в них стрелы; затем внезапно повернув лошадей, бросаются на расстроенные ряды врагов. Когда им приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полета стрелы, то они вступают в бой не в строю, а изгибают войско и носятся по кругу, чтобы тем вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом (по кругу) наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок… Такой способ боя из-за сходства называют «пляской»…» [9, с. 168].
Современник Герберштейна Михалон Литвин свидетельствует, что татары «всегда первыми вступая в битву, стремятся захватить левый фланг войска противника с тем, чтобы сподручнее было обстреливать» [48]. Их последователь Гийом де Боплан также приводит сведения об использовании татарами лука и стрел в начале сражения. Он говорит, что крымское войско таким образом атакует поляков, пока не изнурит их и лишь тогда, чувствуя себя достаточно сильными, что бы «сражаться саблею», заставляют поляков отступить [13, с. 243–245, 251]. М.В. Горелик предложил название для этого приема – «карусель». Он также называет наиболее эффективную позицию для стрельбы – вбок вперед и вбок назад, и приводит ссылку на использование таких приемов стрельбы с коня и у современных киргизов [15, с. 157]. А.К. Кушкумбаев и Л.А. Бобров справедливо отмечают, что прием «карусель» при всей его эффективности был также уязвим перед быстрой и неожиданной контратакой противника, либо в случае ошибки или гибели вожатого, что подтверждается и сообщением С. Герберштейна [42, с. 9]. Кроме этого приема также применялись атаки небольшими группами конных лучников, которые могли быстро перестраиваться для атаки и соединяться в более крупные формирования в зависимости от ситуации в бою.
Выше мы также видели, что применялся татарами такой прием, как атака спешенных лучников, описанная Марко Поло. Его слова подтверждают и китайские авторы: «Вообще же, если [черные татары применяют] пеший порядок, то в регулярном [строю], а если конницу – то в рассыпном [строе]» [27, с. 68]. Об одном из тактических приемов сообщает также Захир ад-дин Мухаммед Бабур: «Когда ряды сблизились, враги стали заходить краем правого фланга нам в тыл; тут я повернулся к ним фронтом и наш авангард, куда были записаны все наличные йигиты, видавшие битвы и рубившиеся мечом, оказался на правой руке; перед ним не осталось ни одного человека. Все же мы отбили и оттеснили врагов, вышедших вперед, и прижали их к центру [их войска]; дело дошло до того, что некоторые старые вельможи Шейбани хана говорили, Шейба-ни хану: «Надо уходить, время стоять прошло», но он стоял твердо. Правый фланг врага, потеснив наш левый фланг, зашел нам в тыл. Так как наш авангард тоже остался на правой руке, то наш фронт оказался оголенным. Люди неприятеля напали на нас спереди и сзади и начали пускать стрелы… Люди, которые зашли нам в тыл, также приблизились и начали пускать стрелы прямо в наше знамя; они напали спереди и сзади и наши люди дрогнули. Великое искусство в бою узбеков эта самая «тулгама». Ни одного боя не бывает без тулгама» [4, с. 107].
Очень распространенным тактическим приемом была притворное отступление и засада. Основные силы сидели в засаде, а авангард их, осыпав противника стрелами, быстро отступал; противник в горячке битвы, увидев бегущего врага, следовал за ним и попадал под удар основных сил. Марко Поло: «В битвах с врагом берут верх вот как: убегать от врага не стыдятся, убегая поворачиваются и стреляют. Коней своих приучили, как собак, ворочать во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно, да сильно так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражьих коней, и людей; а враг думает, что они расстроены и побеждены, и сам проигрывает, оттого что кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро разоряют и побеждают врага. Вот так-то побеждали они во многих битвах и покоряли многие народы» [36, с. 91]. Отступление такое могло длиться и несколько дней кряду, а когда противник, растянув войска, терял бдительность, татары наносили неожиданный удар.
Ряд авторов указывает также на прием, описанный немецким историком конца XV в. А. Кранцем, которым пользуются русские воины «набегая большими веерницами, бросают копья и ударяют мечами и саблями». Скорее всего, этот прием они переняли у татар [32, с. 14; 15, с. 158; 29, с. 427]. Во второй фазе также ордынские тяжеловооруженные воины могли применять таранный удар копьем. По мнению Ю.С. Худякова, тяжеловооруженная панцирная конница вступала в бой, когда исход сражения был уже предрешен и нужно было сломить очаги сопротивления неприятеля [42, с. 18]. Таковы основные тактические приемы ведения степного боя армиями Улуса Джучи. В различных условиях ордынцы могли применять и другие приемы [42, с. 7-20].
Осада и оборона городов.
Как правило, войска Золотой Орды предпочитали бой на открытой местности. Но иногда им приходилось осаждать и брать штурмом укрепленные города. В этих случаях применялись различные осадные приспособления, метательную и огнестрельную артиллерию. В случае, когда штурма можно было избежать, татары старались взять город, лишь угрожая штурмом и принуждая защитников сдать укрепления без боя. Тут следует привести справедливое замечание И.Л. Измайлова о том, что тактика осады и обороны городов не играла решающей роли в развитии военного искусства Улуса Джучи [29, с. 431].
Армия кочевников на марше. Военный лагерь. Речные переправы.
Несмотря на легкость и постоянную мобильность, готовность в любое время выступить в военный поход, ордынцы всегда уделяли особое внимание подготовке к нему. В «Тактике Льва» дается следующая характеристика кочевникам: «Они привычны к зною, стуже и ко всем остальным нехваткам жизненных благ, которые выпадают на долю номадов», а чуть дальше автор отмечает, что их «сопровождает большое количество скота – жеребцов и кобылиц, используемых как для питания мясом и молоком, так и для демонстрации своей многочисленности» [44, с. 275, 276]. И.Л. Измайлов описывая армию Улуса Джучи, в которую входили и кипчаки, приводит цитату из арабских источников о подготовке воинов к походу: «каждый всадник из них обязательно имел при себе двух слуг, тридцать голов овец, пять голов коней, два медных котла и телегу». Тут же он приводит цитаты о выносливости воинов-кочевников в дальних переходах, их стремительности и быстроте [28, с. 8]. Говоря об организации военного похода у половцев, Робер де Клари сообщает, что «у каждого из них есть десяток или дюжина лошадей; и они так хорошо их приручили, что те следуют за ними повсюду, куда бы их ни повели, и время от времени они пересаживаются то на одну, то на другую лошадь… и они не перестают двигаться ни днем, ни ночью. И передвигаются они столь быстро, что за одну ночь и за один день покрывают путь в шесть или семь, или восемь дней перехода. И пока они так передвигаются, то никогда никого не преследуют и ничего не захватывают, пока не повернут в обратный путь; когда же они возвращаются обратно, вот тогда-то и захватывают добычу, угоняют людей в плен и вообще берут все, что могут добыть» [61, с. 47]. Подобные же сведения о татарах приводят Михалон Литвин и Гийом де Боплан, они также описывают, что кочевники XVI–XVII вв. ведут с собой около пяти сменных коней и быстро передвигаются [48; 13, с. 229-231].
Описание обустройства военного лагеря кочевниками приводится в трактате Льва VI Мудрого. Он пишет: «Они не размещаются лагерем, подобно ромеям, но вплоть до дня сражения остаются разделенными по родам и племенам; лошадей оставляют свободно пастись и летом, и зимой. Когда наступит день сражения, они отлавливают нужных лошадей и держат их стреноженными вблизи палаток турок до момента построения боевого порядка, а к такому построению они приступают ночью. Свои виг-лы они устанавливают на большом удалении друг от друга, чтобы было нелегко внезапно на них напасть» [44, с. 276]. Из данного сообщения видно, что вокруг лагеря кочевники выставляли и стражу. Во время военного похода и половцы располагали свой лагерь из веж или кибиток – небольших строений установленных на телегу или повозку. Иоанн де Плано Карпини приводит их описание: «Ставки у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделаны из прутьев и тонких палок. Наверху же в середине ставки имеется круглое окно, откуда падает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены и крыши покрыты войлоком, двери так же сделаны из войлока». Говорит Иоанн де Плано Карпини и о повозках: «некоторые (жилища) быстро разбираются и чинятся и переносятся на вьючных животных, другие не могут разбираться, но перевозятся на повозках». Подобное же описание жилищ встречаем у Гийома де Рубрук: «Бревнами его дома служат прутья, сходящиеся кверху в виде маленького колеса, из которого поднимается ввысь шейка, наподобие печной трубы; ее они покрывают белым войлоком» [57, с. 27–28, 90].
Возможно, уже находясь в составе Улуса Джучи и поставляя воинов для армии, кипчаки сохраняли свои обычаи при установке лагеря. Марко Поло приводит несколько упоминаний татарского военного стана: «Изготовился Берка, собрал своих людей, и узнал он тут, что Алау со всем своим войском пошел в поход; решил он, что и ему нельзя отставать, и немедля пустился в путь. Скакал он до тех пор, пока не прибыл на большую равнину, где уже враг был; стал и он в порядке станом подле Алау, в десяти милях. Стан его был так же хорош, как и стан Алау, и так же богат, были тут шатры из золотых тканей, богатые палатки; по правде, красивее и богаче стана не видано было прежде …. Не прошло и двух дней с тех пор, как Токтай пришел в эту равнину, а уже Ногай со всеми своими был тут и в отличном порядке расставил свой стан в десяти милях от врага. И когда стан устроился, видно было много красивых ставок из золотого сукна, много славных шатров; видно было, что стан богатого царя; а Токтаев стан был не хуже и не беднее, а даже лучше и богаче; были тут удивительно богатые ставки и богатые шатры» [36, с. 228, 234]. Палатка хана, вероятно, была отделена от остального лагеря и охранялась специальными отрядами [77, с. 32-33].
В дальних переходах кочевники легко могли преодолевать водные препятствия. Византийский историк Никита Хониат свидетельствует: «Для переправы через реку скифы употребляют кожаные мешки, наполненные соломою и так хорошо сшитые, что в них не проникает ни малейшая капля воды. Скиф садится верхом на такой мешок, привязав его к конскому хвосту, кладет на него седло и все военные принадлежности и таким образом, пользуясь при переправе конем, как судно парусом, легко переплывает чрез всю ширину Дуная» [52]. Его слова подтверждает еврейский путешественник Рабби Петахия Регенсбургский: «У обитателей этой земли нет судов, но они сшивают вместе по десяти лошадиных растянутых шкур, обшивают их кругом по краям одним ремнем, садятся на эти шкуры с телегами и кладью; затем привязывают концы шкур ремнями к хвостам лошадей, которых пускают вплавь, и таким способом переправляются через реку». Он же говорит, как питались кочевники в военных походах: «Хлеба не едят в этой земле, а только рис и просо, сваренные в молоке, а также молоко и сыр. Что касается мяса, то куски его кедары кладут под седло лошади, гоняют ее до пота, и когда мясо согреется, они его так и едят» [66, с. 264].
И.Л. Измайлов отмечает, что все степные скотоводы были очень неприхотливы во время походов, и приводит свидетельства Марко Поло и Иософата Барбаро, относящиеся к татарам [28, с. 8]. В.В. Ушницкий приводит сведения, что конина и кумыс занимали ведущее место в рационе кипчаков, приводя параллели и среди этнографических данных [68, с. 60]. О способах преодоления водных препятствий крымскими татарами и ногаями приводят сведения авторы XVI и XVII вв. Михалон Литвин пишет: «Быстрые полноводные реки, которые в суровое зимнее время на севере к тому же страшно трещат от лопающегося льда и трудны для переправы, они, однако, преодолевают без судов, но только на конях; сами они держатся за гривы, а к хвостам привязывают мешки, [положив их] на деревянные брусья или на связки камыша, чтобы переплыть без промедления, легко и быстро» [48]; ему вторит Гийом де Боплан, описывая переправу татар через Борисфен [13, с. 251-255].
Военное зодчество городов Золотой Орды – вопрос, который заслуживает самостоятельного рассмотрения. Исследователи выделяют различные градостроительные структуры для различных регионов Улуса Джучи. Ряд золотоордынских городов появляются в домонгольское время и продолжают развиваться. Это в основном города Крыма, Булгарии, Хорезма. В центральных районах государства появляются и новые города: Сарай, Укек, Маджар, Сарай ал-Джедид и т.д. Часть внутренних городов не имели оборонительных сооружений, у других они существовали и развивались с домонгольских времен. Естественно, что для новых городов, возникающих во внутренних областях империи, опасности как таковой не было, поэтому они и не обносились оборонительными сооружениями. Те же городские центры, которые располагались в приграничных областях, могли подвергаться опасности со стороны соседних государств и народов и обносились оборонительными валами и рвами, крепостными стенами и башнями. Для городищ Поволжья в разное время характерно наличие валов и рвов, которые так же появлялись в домоногольское время. Исследователи отмечают, что для периода «великой замятни», оборонительными поясами стали обносится и города, которые таковых ранее не имели. Например, во второй половине XIV в. на Царевском городище и на Старом Орхее появляются валы. В это же время на Болгарском городище появляются вал, ров, деревянные стены и башни [20, с. 408].
Иначе складывается ситуация в другом регионе Джучиева Улуса – в Крыму. В условиях существования в Крыму крупных торговых портов и городов домногольского времени и сложившейся тут традиции военного зодчества, единственным укрепленным городом, возникшим в золотоордынский период была столица Крымского юрта – город Крым (Солхат, Эски Крым, совр. Старый Крым). Что же касается домонгольских укрепленных центров Крымского полуострова, то тут стоит отметить, что после похода Ногая конца XIII в. затухает жизнь на Тепе-Кермене, Эски-Кермене, Сюйрени, вероятно, лишаются своих укреплений Судак и Алустон, был ограблен (захвачен?) Кырк-Ер [40, с. 439, 11, с. 55-56]. По мнению А.Г. Герцена, во второй половине XIV в. в юго-западном Крыму возникает княжество Феодоро, центр которого на горе Мангуп был обнесен тройной линией оборонительных стен [10, с. 138]. Эмиры Солхата, Мангупа и Кырк-Ера участвовали в битве на Синих Водах с литовским князем Витовтом в 1362/1363 г., что определяется М.Г. Крамаровским как сегментация власти в «Крымском улусе» и несомненная принадлежность и подчинение указанных городов и крепостей Золотой Орде [40, с. 439, 442].
О начале сооружения первых фортификационных сооружений Солхата–Крыма в виде рвов и валов сообщает армянский источник под 1363 г. Эта запись сделана очевидцем, проживавшем в армянском квартале Солхата «Чхбнис» (Верхний). Им оказался один из сыновей известного в Крыму миниатюриста и каллиграфа Натера из Баберда – писец Степанос из скриптория храма св. Саргиса. Здесь приведем перевод извлечения текста 1363 г. по «Каталогу армянских рукописей Британского музея»: «… Ив сие же время великое смятение царит от правителей земных, ибо нет царя во главе, чтобы сотворил мир, по словам Господа: «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет», и вот роет глава города ров вокруг города. И многие дома разрушает до основания, и разрушения бесчисленны, и все в страхе» [74, с. 248]. В строках Степаноса не названо имя главы города, отдавшего приказ начать строительство рва, не обозначен противник или причина события, серьезно напугавшего жителей Солхата. В 2011 г. в результате охранных археологических исследований рядом с г. Старый Крым, были зафиксированы остатки средневекового вала и рва. Вал был сильно поврежден распашкой под виноградники и сохранился на высоту около 0,7 м от материковой поверхности. В 7 метрах к востоку от точки максимально сохранившейся высоты вала были зафиксированы остатки рва, шириной около 9 м, и максимальной глубиной от современной поверхности 3,1 м, в основании рва прослежен завал из камней. Материал, обнаруженный в ходе работ на этом участке, исследователи датируют в рамках второй половины XIV в., в связи с чем и относят эти земляные сооружения к первоначальной фортификационной линии Солхата [45, с. 85-87] .
В исторических свидетельствах стены Солхата-Крыма впервые упомянуты лишь в середине XV в. венецианцем Иосафато Барбаро, cправедливо называющим Солхат не крепостью, а поселением, обнесенным стеной [5, с. 15]. Косвенное упоминание стен за десятилетие до Барбаро принадлежит Перо Тафуру, посетившему Каффу в 1438 г. [78, с. 163]. В середине XVII в. турецкий путешественник Эвлия Челеби в легенде о крепости «Карым-кермен», построенной якобы под покровительством «короля Судака» на средства некогда ограбленных купцов , видел остатки стен Солхата. Он даже обмерил их шагами по периметру. «Обмер» составил 17 000 шагов; стены, по свидетельству путешественника, были сложены из гладко отесанных каменных блоков [75, с. 659]. Вероятно, под этим следует понимать, что обработке подверглись камни лицевого панциря, как это можно видеть и сейчас на примере кладок фасада медресе Солхата (начало второй трети XIV в.), выполненных, впрочем, из податливого известняка. Работы сезонов 2009-2012 гг. показали правоту наблюдения турецкого путешественника. Сейчас от городских стен не осталось первоначальных кладок, но их следы все же сохранились .
Некоторые объективные данные о каменном оборонительном поясе города дошли до нас в виде топосъемки XVIII в. и аэрофотосъемки 70-х гг. XX в.
На плане города, составленном около 1783 г. квартирмейстером И. Лютовым (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 22608), периметр стен достигает 6 734 м. Эта величина сопоставима с данными Эвлии Челеби, при условии, что шаг информатора составлял около 0,4 м. Стены усилены 28 башнями (видимо, картограф учитывал лишь хорошо сохранившиеся следы башенных руин, расчетное же число башен – 65). Величина куртин зависит от рельефа местности, но расстояние между башнями на гребне юго-восточного отрога Малого Агармыша, отделяющего долину от степи, достигает 90 м. На аэрофотосъемке 1973 г. (Архив ИА РАН, Ар. №2201 – 51033) по гребню отрога Малого Агармыша прослеживается четкая линия стены и основания пяти прямоугольных башен со стороной около 10 м. Расстояние между башнями составляет от 75 до 100 м, что принципиально не расходится с данными плана военного топографа последней четверти XVIII в.
В.Д. Смирнов (1886) в своих отчетах о поездках в Крым упоминает о крепостных стенах Солхата [62, с. 504], а в результате разведок в 1926 г была открыта часть стены комиссией под руководством Б.Н. Засыпкина. При этом следует отметить, что наиболее масштабные и систематические исследования оборонительного пояса Старого Крыма были предприняты в настоящее время [1; 2; 3].
Работы велись на юго-восточном отроге горы Малый Агармыш. В результате исследований на пяти участках были обнаружены остатки крепостной стены шириной около 2–2,5 метров. От стены на некоторых участках сохранилась траншея шириной 1–1,5 м, вырытая на материке. Панцири стены были сложены из местного крупного камня с забутовкой между ними на растворе. Кроме того, стены облицовывались хорошо отесанными плитами, что прослеживается в строительных традициях Старого Крыма. На трех участках раскопов были локализованы следы трех оборонительных башен, примыкающих с севера к крепостной стене. Под защитой одной из башен на участке стены было обнаружено размыкание – вероятно, калитка [1; 2; 3]. Оборонительный комплекс Солхата возникает в короткое время между 1362 и 1380 г. Он состоял из двух разномасштабных этапов, первый из которых – ров и земляной вал – был задуман Кутлугбу-гой и его строительство относится к 1362-1365 гг.; второй – каменные стены – к периоду 1375-1380 гг. и был спланирован и осуществлен Мамаем; cудя по планиметрии, инженерной связи между комплексами нет. Каждый из них был вызван к жизни своими причинами, целеполаганием и техническими параметрами. Первый предназначен для обороны города от литовской угрозы; второй – генуэзской.
В целом следует отметить, что строительство оборонительных сооружений в золотоордынских городах не было систематическим явлением и военное зодчеству тут практически не развивалось, затронув лишь ряд приграничных областей или городов, где оборонительные сооружения строились ранее.
Комплекс вооружения, как и другие аспекты военного искусства Улуса Джучи, сложился на основе тюрко-монгольских традиций, принесенных в основном из Центральной Азии и под влиянием восточноевропейских традиций. Новый комплекс золотоордынского вооружения формируется под влиянием контактов с местными военными традициями [18, с. 396]. Однозначным является факт, подтвержденный письменными источниками, о преобладании в войсках Улуса Джучи воинских контингентов из местных покоренных тюрко-татарских (прежде всего кипчакских) народов. Основными источниками для реконструкции комплекса вооружения воинов Улуг Улуса являются археологические – многочисленные введенные в научный оборот и неопубликованные материалы раскопок дают возможность оценить степень развития вооружения ордынцев и зависимых от них народов. Дополнительно для исследования данной темы могут быть привлечены данные изобразительных источников.
Исходя из особенностей формирования структуры золотоордынского войска, попытаемся рассмотреть основные виды вооружения и снаряжения воинов Улуса Джучи.
Одним из важнейших видов оружия для ордынцев был лук и стрелы. Марко Поло пишет: «всего больше они пускают в дело лук, потому что ловкие стрелки…» [36, с. 90]. Применялся лук т.н. «монгольского» типа. По мнению исследователей, этот лук появляется в Европе в начале XIII в. и был принесен сюда из степей Центральной Азии. В его конструкции применялись различные породы дерева и гибкий рог. В центре был создан узел жесткости за счет фронтальных и боковых срединных накладок из костяных пластин. На одной стороне накладок делались специальные насечки для лучшего соединения кости и дерева. И.А. Дружинина, В.Н. Чхаидзе и Е.И. Нарожный, проанализировав материал кочевнических захоронений золотоордынского времени из Восточного Приазовья, выделили на основе погребального инвентаря два типа луков. К первому типу они отнесли луки с длинными срединными фронтальными накладками: они широкие, массивные, с расширениями на концах. С внутренней стороны таких накладок нанесены нарезные полоски для приклеивания накладки к деревянной основе. Часть накладок с внешней стороны орнаментированы. В комплексах не сохранились концевые накладки [21, с. 101]. Второй тип луков представлен экземплярами с концевыми плечевыми накладками [21, с. 102]. В.А. Кореняко и А.Г. Атавин отнесли подобные накладки к домонгольскому времени [37, с. 98-100]. Тем не менее, считается, что оба типа луков из Восточного Приазовья относятся к т.н. «монгольским» сложно-составным лукам [21, с. 102]. М.В. Горелик и И.Л. Измайлов выделяют еще один тип луков, так же сложносоставной, т.н. средне-ближневосточного типа, который постепенно сменяет монгольский тип. Он был проще в изготовлении и делался из нескольких пород дерева и мягкого рога [18, с. 397].
Воины Улуса Джучи пользовались железными и костяными наконечниками стрел. Почти все найденные железные наконечники черешковые, лишь в одном случае Г.А. Федоров-Давыдов приводит в своей работе втульчатый [70, с. 25–26].
По функциональному назначению стрел можно выделить наконечники охотничьи и боевые. Применялись наконечники преимущественно с плоским в сечении пером: это так называемые наконечники общего назначения. Исключительно боевое назначение имели бронебойные наконечники с четырехгранным в сечении пером. Могли также применяться наконечники с трехгранным в сечении пером и круглым, но они практически не встречаются в кочевнических древностях рассматриваемого периода. Известно также несколько экземпляров трехлопастных наконечников [70, с. 27], скорее боевых, нежели охотничьих, хотя нельзя исключать их двойное назначение.
В некоторых колчанах, изображенных на половецких каменных статуях, хорошо просматриваются торчащие наконечники стрел довольно крупного размера двух типов: ромбовидные и двурогие [54, c. 31]. Эти артефакты зафиксированы и в археологическом контексте. По А.Ф. Медведеву они датируются XII–XIV вв. [47, табл. 21]. Отметим, что широкое распространение получили так называемые срезни различных типов – плоские или двурогие наконечники с широкой боевой частью. Применялись они в основном для нанесения больших ран и повреждения тетивы луков противника. Описание использования таких наконечников встречаем у Марко Поло: «У них заведено, чтобы каждый воин в сражении имел шестьдесят стрел; тридцать маленьких – метать, и тридцать больших с железными широкими наконечниками; их они бросают вблизи, в лицо, в руки, перерезывают ими тетивы и много вреда наносят ими друг другу» [36, с. 212]. Иоанн де Плано Карпини упоминает также, что стрелы монголов были очень остры и что «они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел» [57, c. 51]. У того же автора мы встречаем описание наконечников стрел, предназначенных для разных целей: «Есть у них также и другие стрелы для стреляния птиц, зверей и безоружных людей, в три пальца ширины. Есть у них далее и другие разнообразные стрелы для стреляния птиц и зверей» [57, c. 52–53]. Известно, что позже монголы использовали плоские и трехлопастные наконечники, снабженные костяными свистульками, костяными изделиями бочонковидной или биконической формы с отверстиями. Размеры их колебались в зависимости от величины наконечника. Основное назначение их – создание устрашающего шумового эффекта, но не исключено, что они могли применяться и для закрепления наконечника на древке стрелы, и для управления стрелой в полете, и для закрепления горящей пакли, и как емкости для некоего горючего материала. В последнем случае отверстия затыкались паклей или чем-то подобным [50, с. 219]. Однако существует и мнение, что эти костяные предметы могли играть роль расширителей раны, усиливавших кровопотерю при ранении такой стрелой [34, с. 138]. Более вероятным нам кажется мнение А.К. Кушкумбаева и Л.А. Боброва о применении этих насадок для подачи сигнала в бою [42, с. 27].
К сожалению, в археологической практике не всегда можно определить материал, из которого изготавливалось древко стрелы, т.к. он сохраняется очень плохо. Письменные источники сообщают, что древки монгольских стрел делались из ивы, можжевельника или березы [50, с. 219]. Для этого использовалась комлевая часть дерева, расположенная ближе к корневой системе, более плотная и упругая [34, с. 133]. Древки стрел могли окрашиваться разным цветом с целью их быстрой идентификации, если в колчане они находились вниз наконечниками, имевшими разную форму и назначение [34, с. 133]. В других случаях раскраска несла тотемный, декоративный или социальный характер. Длина стрел, опять же из-за плохой сохранности дерева, редко поддается определению, но Иоанн де Плано Карпини указывал, что длина стрел «составляет два фута, одну ладонь и два пальца» [57, c. 51], что составляет приблизительно 80 см.
Оперением для стрел обычно служили перья различных птиц. Использовались прямые, упругие, но не слишком жесткие перья, как правило, птиц, обитавших в данной местности. Особо ценились перья орла, сокола, морских птиц [50, с. 51]. Известно, что монголы чаще всего применяли перья орла, коршуна и гуся [50, с. 219]. Древко обладало еще одним важным конструктивным элементом – ушком. Оно представляло собой расширение на противоположном от наконечника конце древка, в нем делалась зарубка, необходимая для фиксации стрелы на тетиве лука. При изготовлении стрел из камыша, тростника или бамбука ушко могло быть в виде черешкового или втульчатого втока, который крепился в древке. Он мог быть деревянным, роговым или костяным [34, с. 139]. Есть сведения об использовании монголами ядовитых наконечников стрел [50, с. 219]. Костяных наконечников, по сравнению с железными, известно мало. Видимо, они не были очень распространены и применялись в основном для охоты, хотя их боевое использование нельзя отрицать. Г.А. Федоров-Давыдов выделяет четыре их типа: пулевидные – конической формы, четырехгранные с внутренней втулкой, трехгранные с плоским черешком и листовидные также с плоским черешком [70, с. 29].
Стрелы носили в колчанах, которые изготавливались из кожи или бересты, на проволочном или деревянном каркасе. Для XIII–XIV в. выделяются колчаны в виде длинного узкого футляра, в котором стрелы помещались наконечниками вверх. Иногда устье колчана могло быть закрытым. Подвешивался колчан с помощью системы пряжек и ремней. Поверхность колчанов украшалась декорированными в различной технике костяными или серебряными с позолотой пластинами, иногда в комбинации. Такими же пластинами покрывались и налучья, в которых хранили луки. Для ордынских воинов известны также саадачные наборы (налучье и колчан), которые с помощью специальных петель и системы тройников подвешивался к поясу. Из комплекса снаряжения лучников следует отметить находки колец с треугольным выступом для так называемого «монгольского» способа стрельбы. При нем тетива не захватывалась пальцами, а оттягивалась с помощью выступа на кольце, которое надевалось на большой палец руки. Большая часть этих колец сделана из кости и рога, хотя известны и другие материалы для их изготовления: металл, дерево, камень. Эти артефакты очень широко датируются [22, с. 30], и ареал их так же обширен [70, с. 25].
Как уже отмечалось, вторая фаза сражения у татар велась оружием ближнего боя. И тут первенство, конечно, принадлежало клинковому оружию. Ордынские воины пользовались мечами – прямой двулезвийный клинок с рукояткой, расположенной в одной оси с клинком; палашами – прямой, как правило, однолезвийный клинок с рукоятью, отогнутой под углом к лезвию; и саблями – изогнутый клинок, однолезвийный, с отогнутой к лезвию рукояткой. Наиболее распространенным из этих видов оружия была сабля, и она постепенно вытеснила меч и палаш [18, с. 398]. Золотоордынские сабли иногда затачивались со стороны спинки клинка на длину до 30 см. Как отмечают М.В. Горелик и И.Л. Измайлов, к XIV в. от Прикубанья по территории Улуса Джучи распространяются сабли со штыковидным острием [18, с. 398; 56, с. 284]. Исследователи подчеркивают, что характерным признаком ордынских сабель являются долы, иногда парные, с обеих сторон клинка, причем часто смещенные относительно долов другой стороны. Постепенно сабля приобретает все большую кривизну, а на конце, у острия, появляется елмань. Перекрестья у ордынских сабель крестообразные, узкоромбические. У ранних клинков перекрестье ассиметричное – нижняя часть длиннее верхней. Позже на окончаниях перекрестья появляются утолщения. На конце рукояти часто крепился темляк. Археологические находки позволяют определить способы крепления сабельных ножен. Ножны снабжались пластинчатыми скобами или обоймами, которые фиксировали составляющие половинки ножен, одна чуть ниже устья ножен, другая – в центре. Посредством колец, прикрепленных к обоймам, ножны вешались на пояс. В одном из погребений могильника Каирка 3/1 обнаружен клинок, относящийся к золотоордынскому времени, и определяется он М.В. Гореликом как «фальшьон» [16, с. 240– 242]. Из короткого клинкового оружия применялись боевые ножи и кинжалы.
Длинное древковое оружие было представлено копьями с наконечниками различных форм. Бытовали копья с длинным узким пером, четырехгранные в сечении, с широкими наконечниками лавролистной или иволистной формы, плоские или ромбические в сечении. Эти формы достаточно долго сосуществовали, так как назначение их было разным. Копья или пики с граненым узким пером применялись латниками для таранного удара и пробивания доспеха, копья же с широким пером оставляли широкую рану, но применялись для противника, защищенного легким доспехом. Оружие ударно-дробящего действия было представлено булавами и кистенями с навершиями или гирьками из железа, бронзы и кости различных форм – шаровидные, биконические, покрытые пирамидальными шипами и т.д. Близки к клевцам булавы, имеющие на навершии клювовидный выступ [18, с. 401]. Назначение такого оружия – проламывать и пробивать панцири, что достигалось за счет веса и формы ударной части. Топоры, хоть и применялись в это время реже остальных видов оружия, но также встречаются в комплексах вооружения ордынских воинов. М.Г. Крамаровский отмечает наличие парадных топориков, инкрустированных латунью и серебром, среди ветеранов западного похода [39, с. 42-43], а М.В. Горелик и И.Л. Измайлов четко фиксируют топоры как часть снаряжения татарских воинов [18, с. 402].
Шлемы, которыми пользовались татарские воины, представлены в основном археологическими находками. Это боевые наголовья с козырьками и шпилями с кольцами для привязывания лент. Тульи таких шлемов были одно-, двух- и трехсоставные, приваривались к околышу. Формы шлемов – сфероконические, полусферические и полуяцевидные. Снабжались такие наголовья и защитой лица в виде полумаски и боевой личины. Таковы находки у с. Ковали, с. Липовец, в Ротмистровке и в Херсонесе. Маски, несомненно, имеют портретное сходство с умершим. На месте глаз, ноздрей и рта – прорези, что позволяет сделать вывод – при жизни эта маска использовалась в качестве забрала (личины). В пользу этого говорит и тот факт, что маска очень массивная и хорошо закреплена на шлеме. То, что маска вряд ли имела только ритуальные функции, свидетельствуют и прорези в тех местах, которые на ритуальных масках должны быть закрыты у умершего. О боевом назначении таких масок на древнерусских шлемах пишет и А.Н. Кирпичников, он же обосновывает портретность масок, связывая этот факт с необходимостью узнавать князя в битве [33, с. 28]. В погребении у с. Ковали «ухо» к маске было припаяно. Л.А. Бобров предположил, что боковые крепления могли служить для фиксации дублирующих ремней, удерживающих маску на голове [7, с. 13]. Выскажем также предположение о том, что с помощью этих заклепок могла крепиться кольчужная бармица, защищавшая шею воина. А.Н. Кирпичников отводит подобное же назначение кольцам в бронзовых ушах масок [33, с. 28].
Корпус тяжеловооруженного золотоордынского воина был защищен металлическим панцирем, который собирался из прямоугольных пластин с отверстиями по краю. Доспех мог быть ламеллярным – из мелких пластин, и ламинарным – из крупных пластин. По способу крепления также выделяют: пластинчатые доспехи, в котором пластины скреплялись друг с другом с помощью ремешков. Известны также чешуйчатые панцири – пластины крепились к матерчатой или кожаной основе заклепками или ремешками, и бригандины (куяк, хуяг) – большие по размеру пластины крепились к суконной или кожаной основе [18, с. 402]. Панцирь также снабжался защитой плеч прямоугольной или листовидной формы до локтя и ниже и набедренниками [50, с. 212-213]. Повсеместно на востоке, в отличие от западного доспеха, развитие защиты корпуса шло в сторону увеличения подвижности.
Использовался татарами и кожаный доспех, что подтверждает Марко Поло: «а на спине у них панцирь из буйволовой или другой какой кожи, вареной и очень крепкой… Кольчуги у них из буйволовой кожи» [36, с. 90, 139]. Со второй половины XIII в. активно применяется кольчуга, а с XIV в встречается применение обоих типов защиты корпуса – под верхний панцирь из металлических пластин надевалась дополнительно кольчуга. Постепенно ламеллярный и ламинарный доспех вытесняется так называемым кольчато-пластинчатым доспехом – бехтэром (бахтерец, бехтерец). В таком доспехе пластины соединялись не ремнями, а металлическими кольцами. Производство его было очень трудоемким, поэтому он был доступен только богатым воинам [18, с. 403; 25, с. 126–127].
Кроме защитного вооружения для защиты корпуса, было специальное снаряжение для защиты рук и ног. На одной из половецких каменных статуй явно различаются наплечники. Они изображены в виде двух полос, спускающихся по плечам на ключицы [70, рис. 28, 1]. Г.А. Федоров-Давыдов писал по этому поводу: «Эти полосы на плечах показывают, возможно, металлические пластины, защищавшие плечи воина» [70, с. 175].
Известны среди археологических материалов золотоордынского времени и находки наручей. Они были обнаружены в одном из половецких захоронений в Краснодарском крае. В литературе это захоронение известно как погребение 2 в кургане 4 у станицы Дмитриевская [14, с. 140-141]. Тут среди погребального инвентаря были обнаружены створчатые наручи, датируемые первой половиной XIII – XIV в. М.В. Горелик считает их принесенными монголами [14, с. 143]. Г.А. Федоров-Давыдов также писал, что кочевники «для защиты колен применяли пластины полушаровидной формы…» [70, с. 35]. К сожалению, находки поножей в погребениях единичны, нам известен лишь один такой случай в половецком захоронении золотоордынского времени у станицы Дмитриевская. Они были изготовлены из железа и находились на ногах погребенного. С помощью кольчужной полоски наголенники соединялись с наколенниками, образуя полноценные поножи длиной 68 см и шириной в центральной части 18 см. Ю.В. Зеленский датирует эту находку по сопутствующему инвентарю XIII–XIV вв. и считает, что погребение принадлежало богатому половцу, служившему в золотоордынском войске [26, с. 116–117]. В ордынское время в Восточной Европе утвердился плетеный щит из прутьев, который впоследствии стали оковывать железом [18, c. 404]. Применялись и деревянные щиты, укрепленные умбонами, подобными обнаруженному в погребении 2 кургана 4 у станицы Дмитриевская. Этот умбон представлял собой железный диск диаметром 9,7 см с крестообразно наложенными сверху железными пластинами, соединенными с диском заклепкой в центре. Такие умбоны, по мнению М.В. Горелика, типичны именно для Прикубанья золотоордынского времени. Исследователь считает, что их могли позаимствовать у итальянских колонистов ордынцы Северо-Восточного Причерноморья во второй половине XIII в. и впоследствии распространить их в западных монгольских государствах [14, с. 142].
Большинство материалов о конских доспехах дают нам материалы археологических исследований кочевнических памятников. В первую очередь выделим нагрудники. Имеется один экземпляр этого элемента, который представляет собой серповидную пластинку с отогнутыми краями, крепившуюся к вертикальному ремню сбруи на груди лошади [70, с. 61]. К элементам защиты можно отнести также налобные и наносные бляхи. Они скомбинированы из разных металлов: железа, серебра и бронзы. Применялся также и облегченный вариант защиты коня из кожаных пластин и полос и из мягких материалов, простеганных и обшитых металлическими бляшками. Чему подтверждение мы находим в письменных источниках [50, с. 221–222]. Кроме этого, конь также снабжался стандартной сбруей с различными металлическими подвесками, кистями и тому подобными деталями.
Еще одной деталью снаряжения воинов Золотой Орды была военная атрибутика. Сюда мы можем отнести стяги или флаги. В археологических материалах нам неизвестны вещи, которые можно было бы интерпретировать как флаг или стяг, но в текстах древнерусских летописей встречаются упоминания о кочевнических стягах, а на миниатюрах Радзивилловской летописи представлены изображения кочевников под стягами – сюжет, несомненно, передающий реальное историческое событие. Победа одной из сторон в миниатюрах передавалась через вертикально стоящие флаги, а поражение – через стяги склоненные или поверженные [58]. Изображение некоего флага видим также на одной из половецких статуй. На оборотной стороне статуи изображен недвижимый всадник на коне, над которым развивается большой косой флаг на высоком флагштоке. Среди археологических материалов лишь одна находка может претендовать на отношение к стягу – это приведенное Г.А. Федоровым-Давыдовым железное навершие с кольцом в верхней части [70, с. 35]. Основное назначение этих атрибутов -обозначение места сосредоточения войск и поддержание боевого духа армии или отдельного отряда [6, с. 365].
Еще одним военным атрибутом, использовавшимся кочевниками, являлись специальные приспособления для подачи сигнала во время боевых действий.
Марко Поло, описывая начало боя у монголов, сообщает: «Забил накар, и люди, не медля, бросились…» [36, с. 101, 102, 212, 213, 216, 220, 231, 236]. Накар в данном случае – вид литавров или барабанов, бой которых, вероятно, должен был знаменовать начало боя и наводить страх на противника. Говоря о музыкальных инструментах в среде кочевнического воинского сословия, нельзя обойти находку кобиза в погребении у с. Кировское Бериславского района Херсонской области. Обнаруженная находка – это деревянный смычковый музыкальный инструмент, изготовленный из ясеня [12, с. 43; 24, с. 281; 76, с. 81]. Инструмент состоял из резонаторного корытца и грифа с фигурной головкой. Инструмент был укомплектован деревянным смычком, немного выгнутым, круглым в сечении. Общая длина кобиза – 87 см, смычка – 48 см. [324, с. 85]. По мнению Г.Л. Евдокимова, инструмент был трехструнный. При игре его держали вертикально в правой руке [24, с. 282]. Вероятно, погребение принадлежало человеку с особым социальным статусом, хоть и небогатому. Учитывая, что в погребении есть предметы вооружения, он, несомненно, был воином. И хотя исследователи относят этот погребальный комплекс к половцам, но упоминания у Марко Поло, что «Есть у татар и такой обычай: когда они изготовляются и ждут битвы, прежде нежели накар забьет, поют они и тихо играют на двухструнных инструментах; поют, играют и веселятся, поджидая схватку», может свидетельствовать, что как атрибут воина музыкальный инструмент бытовал и в золотоордынское время [36, с. 213].
Таким образом, мы видим, что военное искусство и вооружение Золотой Орды от первых завоевательных походов Чингиз-хана и до периода распада государства прошло значительный путь развития. С выделением в отдельное сословие богатых воинов-всадников происходит не только социальная дифференциация, но и выделяются различные рода войск: появляются тяжеловооруженные латники и легкие конные лучники. Фортификационные сооружения имеются лишь в периферийных центрах (Крым) или в Поволжских городах, где эти традиции сохранились с домонгольского времени. Учитывая, что артиллерия также развивалась не очень активно и применялась в основном для обороны городов Булгарского улуса, осадная и штурмовая тактика при взятии городов уступила место блокадам городов и взятию их с помощью военных хитростей. Тактика войск Улуса Джучи в основном сохраняла традиции кочевнического полевого боя, и, как считает И.Л. Измайлов, такой традиционный подход и привел к поражениям в войнах с Польшей, Литвой, Русью и Тимуром [29, с. 431]. Вместе с тем, следует отметить, что частые поражения на закате существования государства можно связать и с сильными центробежными тенденциями и «великой замятней». Эти факторы в итоге и привели к появлению постордынских ханств и других политических образований, которые стали наследниками Улуг Улуса не только в области государственности, политики и культуры, но и в военном искусстве.

1. Айбабин А.И., Крамаровский М.Г. Отчет об археологических исследованиях на городище средневекового Солхата в 2009 г. // Научный архив ИА НАНУ. 2010.
2. Айбабин А.И., Крамаровский М.Г. Отчет об археологических исследованиях на городище средневекового Солхата в 2010 г. // Научный архив ИА НАНУ. 2011.
3. Айбабин А.И., Крамаровский М.Г. Отчет об археологических исследованиях на городище средневекового Солхата в 2011 г. // Научный архив ИА НАНУ. 2012.
4. Бабур-наме. Записки Бабура. Ташкент, 1992. 312 с.
5. Барбаро и Контарини о России [Пер. Е.Ч. Скржинской ]. М.: Наука, 1971.
6. Бехайм В. Энциклопедия оружия. [ пер. с нем.; предисл. А.Н. Кирпичникова; Коммент, и прилож. С.Е. Еременко, В.М. Милованов, М.Ю. Некрасов]. СПб.: АО «Санкт-Петербург оркестр», 1995. 576 с.
7. Бобров Л.А. Маски-личины азиатских воинов эпохи Средневековья и раннего Нового времени из музея Метрополитен // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №2. М., 2011.С. 12-19.
8. Былины. Русские народные сказки. Древнерусские повести / Былины; [Вступ. cтатьи, сост. и ком. В.П. Аникин, Д.С. Лихачева и Т.Н. Михельсон]. М., 1986. 640 с.
9. Герберштейн С. Записки о Московии. М.: изд-во МГУ, 1988. 430 с.

10. Герцен А.Г. Крепостной ансамбль Мангупа // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. I. Симферополь, 1990. С. 88–166.
11. Герцен А.Г., Могаричев Ю.М. Крепость драгоценностей Кырк-ор – Чуфут-Кале. Симферополь, 1993. 128 с.
12. Гершкович Я.П. Спадщина Коркута в половецькому середовищД Швшчного Причорномор’я // Археологія. Київ, 2011. №1. С. 40-50.
13. Гийом Левассер де Боплан. Описание Украины. [пер.с фр. З.П. Борисюк]. М.: «Древлехранилище», 2004. 576 с.
14. Горелик М.В. Золотоордынские латники Прикубанья // Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 9. Армавир, 2008. С. 139–159.
15. Горелик М.В. Степной бой (из истории военного дела татаро-монголов) // Военное дело древнего и средневекового населения северной и центральной Азии. Новосибирск, 1990. С. 155-160.
16. Горелик М.В. Шлемы и фальшьоны: два аспекта взаимовлияния монгольского и европейского оружейного дела // Степи Восточной Европы в эпоху Средневековья. Половецко-золотоордынское время. Донецк: ДонНУ, 2003. Т.3 С. 231-244.
17. Горелик М.В. Золотоордынские латники Восточного Приазовья (по материалам В.Н. Чхаидзе и И.А. Дружининой) // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №1. 2010. С. 137-145.
18. Горелик М.В., Измайлов И.Л. Вооружение // Военное дело Улуса Джучи // Улус Джучи во время могущества // История татар с древнейших времен. Т.3. Улус Джучи (Золотая орда). XIII – середина XV в. Казань, 2009. С. 396-404.
19. Григорьев А.П., Фролова О.Б. Географическое описание Золотой Орды в энциклопедии ал Калкашанди // Тюркологический сборник 2001. Золотая Орда и ее наследие. М., 2002.
20. Губайдуллин А.М., Измайлов И.Л. Военное зодчество // Военное дело Улуса Джучи // Улус Джучи во время могущества // История татар с древнейших времен. Т.3. Улус Джучи (Золотая орда). XIII – середина XV в. Казань, 2009. С. 405–408.

21. Дружинина И.А., Чхаидзе В.Н., Нарожный Е.И. Средневековые кочевники в Восточном Приазовье [под ред. М.В. Горелика]. Армавир-М., 2011. 266 с.
22. Душенко А.А. Роговые кольца для натяжки тетивы лука «монгольским» способом из раскопок Мангуп-Кале (по материалам исследований 1990-2010 гг.) // V науковi читання пам`ятi У. Боданiнського: тези доповiдей та повiдомлень мiжнародної наукової конференцi (Бахчисарай, 23–27 жовтня, 2013 р.). Симферополь: Антiква, 2013. С. 29–30.
23. Ермоленко Л.Н. Представления древних тюрков о войне // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №2. М., 2011. С. 20-32.
24. Євдокимов Г.Л. «…Співай же йому nicm половецыа» (Літопис Нестора) // Золото степу. Археологія України. К., 1991. С. 281-284.
25. Зайцев И.В. «Бектерь сыдавной» // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №1. М., 2010. С. 126-127.
26. Зеленский Ю. В. Поножи из половецкого погребения в степном Прикубанье // Военная археология: Сборник материалов семинара при Государственном историческом музее. М.: Квадрига, 2008. С. 116-117.
27. Золотая Орда в источниках. Китайские и монгольские источники. Т.3. М.: Наука, 2009.
28. Измайлов И.Л. Военная организация Улуса Джучи // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №1. М., 2010. С.5-15.
29. Измайлов И.Л. Организация войска. Военное искусство // Военное дело Улуса Джучи // Улус Джучи во время могущества // История татар с древнейших времен. Т.3. Улус Джучи (Золотая орда). XIII – середина XV в. Казань, 2009. С. 409-431.
30. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. [Под ред. А.А. Шахматова]. СПб., 1908. Т. 2. 638 с.
31. Івануц М.Г. Класифікація метальних машин Давньої Русі // Сіверщина в історії України: Зб. наук. пр. К.: Глухів, 2009. Вип. 2. С. 41–48.
32. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. 135 с.
33. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Доспех, комплекс боевых средств IX–XIII вв. // Свод археологических источников (САИ). Вып. 3. Л.: Наука, 1971. 126 с.
34. Кищенко В.Г. Стрелы древних и средневековых культур Евразии: Реконструкция // Степи Восточной Европы в эпоху Средневековья. Половецко-золотоордынское время. Донецк: ДонНУ, 2003. Т.3. С. 131-191.
35. Книга Марко Поло. 2-е изд. Алма-Ата, 1990.
36. Книга Марко Поло. М.: Географиздат, 1956. 376 с.
37. Кореняко В.А., Атавин А.Г. Позднекочевнические погребения в курганах у с. Новоселицкое (Ставропольский край) // Краткие сообщения Института археологии. № 183. М.: Наука, 1986. С. 95-101.
38. Крамаровский М.Г. Джучиды и Крым: XIII–XV вв. // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. X. Симферополь, 2003. С. 506-532.
39. Крамаровский М.Г. Золотая Орда как цивилизация // Золотая орда. История и культура. СПб., 2005. С. 13-172.
40. Крамаровский М.Г. Крым в системе административного устройства Золотой Орды // Внутренняя политика Улуса Джучи // История татар с древнейших времен. Т.3. Улус Джучи (Золотая орда). XIII – середина XV в., Казань, 2009. С.436-447.
41. Крамаровский М.Г. Человек средневековой улицы. Золотая Орда. Византия Италия. СПб.: Евразия, 2012.496 с.
42. Кушкумбаев А.К., Бобров Л.А. Монгольская тактика ведения степного боя // Военное дело кочевников Казахстана и сопредельных стран эпохи средневековья и нового времени. Астана, 2013. С. 5-47.
43. Кушкумбаев А.К. Ключевые принципы монгольской военной стратегии XIII–XIV вв. // Военное дело Улуса Джучи и его наследников. Астана: Фолинант., 2012. С. 38–71.
44. Лев VI Мудрый. Тактика Льва. [Изд. подготовил В.В. Кучма]. СПб., 2012. 368 с.
45. Майко В.В., Куликов А.В., Бейлин Д.В. Охранные археологические исследования фортификационных сооружений средневекового Солхата в 2011 г. Археологічні дослідження в Україні 2011. К.,: «Волинські старожитності», 2012. С. 85–87.
46. Мартин Броневский. Описание Татарии [Электронный ресурс] / [пер. И.Г. Шершеневича] / Описание Крыма (Tartariae Descriptio) Мартина Броневского // Записки Одесского общества истории и древностей. 1867. Том VI. Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Krym/XVI/Bronevskij/frametext.htm
47. Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел // САИ. Вып. Е1-36. М.: «Наука», 1966. С. 200.
48. Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян [Электронный ресурс] / [Пер. В.И. Матузовой]. М.: МГУ. 1994. Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus /Litvin/frametext 1 .htm
49. Набиев Р.Ф., Габбасов Д. Артиллерия империи джучидов // Золотоордынское наследие. Материалы международной научной конференции «Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (XIII-XV вв.)» (Казань, 17 марта 2009 г.). Вып.1. Казань: Изд. «Фэн» АН РТ, 2009. С. 249-257.
50. Немеров В.Ф. Воинское снаряжение и оружие монгольского воина XIII–XIV вв. // Советская археология. №2. М., 1987. С. 212-227.
51. Нефедкин А.К. Военное дело сарматов и аланов (по данным античных источников). СПб.: Филологическиф факультет СПбГУ; Нестор-История, 2011. 304 с.
52. Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Рязань, 2003. Т. 1.446 с.
53. Плетнева С.А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X–XIII вв. М.: Наука, 1975. С. 260-300.
54. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния // САИ Е4–2. М.: «Наука», 1974. С. 200.
55. Плетнева С.А. Половцы. М.: Наука, 1990. 208 с.
56. Прокопенко В.М. Краткий очерк истории северокавказской сабли со штыковым острием // Военное дело Улуса Джучи и его наследников. Астана: Фолинант., 2012. С. 284–295.
57. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. [Ред., вст. статья и прим. Н.П. Шастиной]. М., 1957 г. 272 с.
58. Радзивиловская летопись // ПСРЛ. [Изд. подг. М.Д. Приселковым]. Л.: Наука. 1989. Т. 38. 177 с.
59. Расовский Д.А. Военная история половцев // Серия «Материалы и исследования». Исследования по истории кочевников Восточноевропейских степей. Т. I. М., 2012. С. 198–230.
60. Расовский Д.А. Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии // Серия «Материалы и исследования». Исследования по истории кочевников Восточноевропейских степей. Т. I.М., 2012. С. 39-112.
61. Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986. 176 с.
62. Смирнов В.Д. Археологическая экскурсия в Крым летом 1886 года // Непомнящий А.А. Подвижники крымоведения. Т.2: TAURICA ORIENTALIA. Симферополь, 2008.
63. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т.1. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. 563 с.
64. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т.II. М., Л., 1941.
65. Толочко П.П. Порокы – осадные орудия XIII в. // Краеугольный камень. Археология, история, искусство, культура России и сопредельных стран. Т.2 / Под ред. Е. Н. Носова, С.В. Белецкого. М.: «Ломоносовъ», 2010. 552 с.: илл.
66. Три еврейских путешественника. Иерусалим-М., 2004. 318с.
67. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева улуса XIV–XVI вв. Казань: Изд-во Казанского университета, 1979. 318 с.
68. Ушницкий В.В. Восточные корни кипчаков: этнокультурные параллели с народами Сибири // Степи Восточной Европы в эпоху Средневековья. Половецкое время. Т. 10. Донецк: ДонНУ. 2012. С. 53-64.
69. Фазлуллах Рашид-ад-дин. Джами-ат-таварих. Баку, 2011. 540 с.
70. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966. 276 с.
71. Чхаидзе В.Н., Дружинина И.А. Тяжеловооруженные золотоордынские воины Восточного Приазовья // Батыр. Традиционная военная культура Евразии. №1. 2010. С. 110-125.
72. Школяр С.А. Китайская доогнестрельная артиллерия: (Материалы и исследования). М.: Наука, 1980.404 с.
73. Якубовский А.Ю. Рассказ Ибн-ал-Биби о походе малоазийских турок на Судак, половцев и русских в начале XIII в. // Византийский временник. Т. 25. М., 1927. С. 54–77.
74. A Catalogue of the Armenian Manuscrits in the British Museum, by Frederick С Conybeare. London, 1913.
75. Evliya Çelebi. Seyahatnamesi. Istanbul, 1928.
76. Gershkovich Ya. P. Korkut` s Hertage in the Cuman Milieu of the North Pontic Region // Ukrainian Archaeology. Kiev, 2011. P. 81-90.
77. May T. The Mongol Art of War: Chinggis Khan and the Mongol Military System. Yardley, Westholme, 2007.
78. Tafur Pero. Andancas e viajes de Pero Tafur por diversas partes del mundo avidos (1435-1439). Madrid, 1874.