Хорезм, восточные кипчаки

Хорезм, восточные кипчаки и Волжская Булгария
в конце XII – начале XIII в.

Дмитрий Тимохин, Владимир Тишин

Политическая история Хорезма на рубеже XII–XIII веков связана с правлением двух выдающихся представителей династии Ануштегинидов, хорезмшахов Ала ад-Дина Текиша и Ала ад-Дина ада, чьими стараниями это государство превратилось в одну из самых обширных и могущественных держав исламского Востока. Процесс расширения и усиления данного государственного образования начинается уже в 1157 году, после смерти сельджукского султана Санджара (1118-1157 гг.) [11, c. 153; 10, с. 32–33], когда правители Хорезма обрели фактическую независимость. А в период правления хорезмшаха Абу-л-Фатха Ил-Арслана (1156-1172 гг.) они активно вмешиваются в борьбу за «наследство» Сельджукидов. Безусловно, в этой ситуации у Хорезма возникает большое количество соперников, которые прикладывают все усилия, для того, чтобы воспользоваться сложившимся вакуумом власти, максимально расширить собственные территории и занять тем самым место сельджукских правителей. В данной ситуации наиболее значимым противником, несмотря на успехи хорезмийского оружия в Хорасане, Джурджане, Дихистане и землях Ирака Персидского, для Ил-Арслана станут кара-китаи и зависимые от них региональные правители Мавераннахра [10, c. 35; 9, с. 398]. Здесь следует отметить, что в борьбе с этим противником и ради укрепления собственной военной мощи хорезмшах Ил-Арслан вступает в союз с племенами карлу-ков [34, с. 131] или, как указано в более поздних источниках, – кипчаками [83, vol. 1, с. 239]. По всей видимости, первый вариант выглядит более правдоподобным, однако гораздо важнее то, что тюркские кочевники уже при Ил-Арслане становятся важной частью хорезмийской военной машины. Хотелось бы сразу же отметить, что подобный военный союз Хорезма с кочевыми тюркскими племенами станет привычным явлением и при наследниках Ил-Арслана, о чем подробнее будет сказано ниже.
Переход на хорезмийскую службу части карлукских племен еще более обострил отношения между Хорезмом и кара-китаями, чей правитель рассматривал эти тюркские племена как своих собственных подданных, которые ушли на службу к Ил-Арслану из-за угрозы выселения с территорий Мавераннахра в Кашгар, где они, согласно Ибн ал-Асиру, должны были по замыслу кара-китаев начать вести оседлый образ жизни [3, c. 267-268]. Хорезмшах Ил-Арслан умирает в 1172 году – в самый разгар противостояния между Хорезмийской державой и государством кара-китаев [3. c. 270]; а по причине того, что престол был передан младшему сыну, Султан-шаху Махмуду, между ним и Ала ад-Дином Текишем начинается междоусобная война [75, с. 90; 66, J. 3, с. 158]. В ходе этого противостояния обе стороны прибегают к помощи каракитаев, а Султаншах Махмуд неоднократно получает поддержку от Гуридских правителей, также заинтересованных в максимальном ослаблении Хорезма и усилении собственных позиций [3, c. 276-277]. В отличие от своего брата Ала ад-Дин Текиш отдавал все свои силы не только междоусобной борьбе, но и был занят укреплением позиций Хорезмийского государства и присоединением к нему новых территорий. Одним из важнейших военных достижений данного хорезмшаха в этот период следует признать подчинение Нишапура в 1187 году [67, с. 90] и расширение хорезмийских владений в Хорасане до линии Талакан – Мерверуд – Герат [10, c. 41].
Таким образом, смута в Хорезмийском государстве после смерти Ил-Арслана имела не только отрицательные, но и положительные последствия, а после смерти в 1193 году Султан-шаха Махмуда, Ала ад-Дин Текиш мог целиком и полностью сосредоточиться на борьбе со своими соседями, уже не опасаясь претендента на хорезмийский престол.
Еще при жизни Султан-шаха Махмуда Ала ад-Дину Текишу удалось наладить определенное взаимопонимание с султанами Гура, хотя те и опасались хорезмийского присутствия в Хорасане и в целом усиления этого государства. Ала ад-Дин Текиш, тем не менее, смог не только укрепить свои позиции в Хорасане, но и заставить признать сам факт Гийас ад-Дином ал-Гури [66, J. 3, с. 170]. Не менее важно отметить и такие политические успехи, как включение в состав Хорезмийского государства Табаристана [70, с. 115-118] большей части земель Хорасана и Мавераннахра [66, J. 1, с. 275, J. 2, с. 109], а также признание зависимости от Ала ад-Дина Текиша владетелем Гиляна и Мазандарана, Хусам ад-Доулой Ардаширом, что также означало фактическое присоединение и этих земель к Хорезмийской державе [66, J. 1, с. 275; 78, с. 375–403; 64, с. 47, 71], а также активное хорезмийское вмешательство в дела Кермана [71, с. 134].
Другим важным направлением внешней политики Ала ад-Дина Текиша будет борьба за Ирак Персидский с последним сельджукским султаном Тогрулом III и халифом ан-Насиром. Если с последним после серии военных действий удалось наладить мирные взаимоотношения, и халиф ан-Насир вынужден был признать хорезмийское господство в Ираке Персидском [3, c. 282; 12, с. 211], то противостояние с Тогрулом III было гораздо более ожесточенным и закончилось сражением у города Рей 4 марта 1194 года [59, с. 176], в котором и погиб последний сельджукский султан, и, как писал об этом Садр ад-Дин ал-Хусайни, «от раскаленных угольев рода Сельджука осталась одна, которую развеял ветер!» [34, c. 164].
Последнее, что хотелось бы отметить относительно военной и политической деятельности Ала ад-Дина Текиша, касается кратковременного присоединения к его державе Кермана и войну с исмаилитами Аламута, с которыми после нескольких военных успехов хорезмийской армии было подписано перемирие, а также был получен огромный денежный выкуп [12, c. 219].
В период правления Ала ад-Дина Текиша еще более усилилось тюркское присутствие в армии Хорезма, что касалось и рядового состава, и командных должностей, а также заметно увеличилось их число и в аппарате управления страной. Эта тенденция связана не только с продолжением политики, которую вел еще хорезмшах Ил-Арслан, но и, прежде всего, с тем, что Ала ад-Дин Текиш женился, согласно З.М. Буниятову [10, c. 62], на дочери кипчакского хана Джанкиши, Теркен-хатун, вместе с которой на хорезмийскую службу переходит как большое количество ее родственников, так и, согласно точке зрения некоторых исследователей, целые тюркские племена [67, с. 130– 131]. В определенном смысле подобная ситуация может объясняться тем фактом, что хорезмшах продолжал видеть в кара-китаях своих основных противников и угрозу своим северным границам, что заставляло его делать ставку на тюркские племена в противовес этой угрозе.
В этой связи становятся понятными действия Ала ад-Дина Текиша, который всеми силами старался усилить тюркское присутствие на северных рубежах своей державы, в частности в Дженде с прилегающими к нему районами. Так, несмотря на то что этот регион и без того был одним из традиционных центров расселения тюркских племен, туда по приказу хорезмшаха были переселены дополнительно те, кто, по всей видимости, совсем недавно перешел на хорезмийскую службу и еще не был прикреплен к конкретному месту службы [49, с. 158]. Здесь речь идет о событиях произошедших около 1181 года, когда на службу к Ала ад-Дину Текишу переходят большое количество кипчаков и других кочевых тюркских племен под командованием Алп-кара и его сына Кырана, которых хорезмшах предполагал использовать против кара-китаев [10, c. 46; 49, с. 156–161]. Роль кочевого тюркского элемента в армии хорезмшаха была так велика, что, согласно Джувейни, когда Ала ад-Дин Текиш в 1194/1195 г. выступил в поход против тюркских племен Сыгнака и прилегающих к нему регионов, тюрки племени уран, служившие в хорезмийском войске, перешли на сторону противника, не желая сражаться с соплеменниками. В результате этого хорезмшах лишился значительной части своей армии (точнее его покинул весь центр его войска), был наголову разбит и вынужден бежать [12, c. 212].
В отношении же Теркен-хатун следует отметить, прежде всего, что в исторических источниках нет единого мнения относительно ее происхождения, а следовательно, и того, на какое же тюркское кочевое племя она опиралась. Ан-Насави указывает, что она «была из племени Баят, а это одна из ветвей [племени] Емек» [24, c. 87] [73, с. 58], а далее пишет, что «она была дочерью хана Джанкиши, одного из тюркских государей» [24, c. 87]. При этом принадлежность Теркен-хатун к племени (‘ашūрат) байавут (byāwwt), бывшей ветвью племени йемек, оспаривается в других арабо-персидских памятниках. Так, согласно Джувейни, а вслед за ним эта точка зрения встречается и у Мирхонда [60, с. 23, note 78], в одном месте указано, что она происходила из племени канглы [56, vol. 2, с. 465], а в другом – из племени уран (Uraniyan) [12, c. 266]; а в труде Джузджани отмечается, что она была дочерью хана кипчаков Акрана (Yqrān) [83, с. 254]. З.М. Буниятов указывает в своих комментариях к переводу ан-Насави, что «тут произошло смешение имени монгольского племени с именем тюркского племени Баят» [10, c. 326]. Однако в историографии до сих пор вопрос относительно происхождения Теркен-хатун остается дискуссионным, и однозначного ответа на него сложно ожидать ввиду существенного расхождения в информации из источников [67, с. 130-131; 77, с. 171 Anm. 1; 2, с. 252; 25, с. 65, 82; 10, с. 61, 202 прим. 157; 4, с. 206, 235-236]. Например, П.Б. Голден, столкнувшись с проблемой соотношения между собой всех этих племенных названий, считал возможным видеть в байавут и уран/оран родственные кланы или племена, являющиеся частью племени öльберли (см. ниже), бывшего, по его мнению, подразделением йемеков [60, с. 23, note 78]. Но, по-видимому, вопрос гораздо сложнее и едва ли может быть решен в рамках такого подхода. К таким же дискуссионным проблемам относится вопрос о соотношении племенных названий байавут у кипчаков-канглы, байат – у огузов и байа’ут – у монголов [см.: 8, с. 271 прим. 1], тем более что и Махмуд ал-Кашгари, и Фахр-и Мудаббир упоминают только байат [43, c. 115].
Внешняя политика хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда (1200–1220 гг.) была направлена, прежде всего, против наиболее могущественных и опасных из соседей Хорезмийского государства – Кара-китайской державы и султанов Гура. Первоначально хорезмшаху удалось использовать одних своих врагов против других: так, при осаде войсками Шихаб ад-Дина ал-Гури Гурганджа в 1204 году именно помощь кара-китайского войска вместе с войсками караханидских владетелей Отрара и Самарканда стала решающей в разгроме гуридской армии и ее бегстве с поля боя [3, c. 304-305; 12, с. 225-227; 32, т. 1, кн. 2, с. 140]. После гибели Шихаб ад-Дина ал-Гури в 1206 году его государство фактически распалось, а Герат, Балх и другие крупные города Гуридского государства вошли в состав Хорезмийской державы [32, т. 1, кн. 2, с. 155; 44, л. 123б-124б]. По всей видимости, в то же самое время Ала ад-Дину Мухаммеду подчинился и Систан, доказательством чего является отправка систанского войска для осады Герата в 1207 году в помощь хорезмшаху [37, с. 366].
Что же касается противостояния с кара-китаями, то здесь первоначально ситуация складывалась не в пользу Хорезма: после присоединения к владениям Ала ад-Дина Мухаммеда в 1207 году Бухары в сражении с кара-китайской армией хорезмийское войско было разбито, а сам хорезмшах попал в плен, из которого, впрочем, сумел сбежать [3, с. 329-330; 12, с. 233,246-247]. Однако уже в 1210 году Ала ад-Дину Мухаммеду удалось разгромить наголову огромное кара-китайское войско под командованием Тайангу, которое фактически подорвало могущество этой державы [9, с. 420; 12, с. 240-242, 252-253, 339; 74, с. 23]. Сам хорезмшах после этого сражения присвоил себе «лакаб Искандар-и Сани («Второй Александр Македонский»), он ввел для себя наубу Зу-л-Карнайна («Двурогого», т.е. Александра Македонского), для исполнения которой назначил пленных правителей и владетелей» [12, с. 242; 10, с. 76], а также принял тронное имя «Санджар» [34, с. 167; 17, с. 117; 12, с. 242]. Окончательное решение для Хорезма «кара-китайского вопроса» связано с приходом к власти в кара-китайском государстве найманского правителя Кушлу-хана, что привело к заметному ослаблению этой державы и захвата целого ряда ее территорий хорезмшахом [24, с. 49-52; 73, с. 11-13; 72, с. 12-14].
Помимо описанных выше военных и политических действий Ала ад-Дин Мухаммед заметно усилил свое государство и за счет иных территорий и городов: в 1212 году к его державе был окончательно присоединен Самарканд, а последний правивший там караханидский султан Усман был убит [3, c. 333-335; 12, с. 278-279]. Кроме того, в 606 г.х. (1209-1210) без существенного применения военной силы в состав хорезмийской державы вошел Мазандаран [68, р. 391], где Ала ад-Дин Мухаммед просто воспользовался царящим безвластием и присоединил этот регион к своему государству. В 612/1215 году армия хорезмшаха вторглась в пределы Кермана, после захвата которого овладела Белуджистаном, Мекраном, и власть Ала ад-Дина Мухаммеда была признана также и в Ормузе [24, с. 45, 61; 10, с. 80].
В западном и северо-западном направлении крупнейшими политическими успехами хорезмшаха следует признать подчинение своей власти области Фарса, признание зависимости от Хорезма атабеком Азербайджана Узбеком и окончательный захват Ирака Персидского [10, с. 81]. Именно последний регион станет ключевым в отношениях между хорезмшахом и халифом ан-Насиром, поддержка со стороны которого врагов Ала ад-Дина Мухаммеда, Гуридских султанов и исмаилитов Аламута, не могла остаться безнаказанной со стороны хорезмшаха [52, с. 184; 72, с. 16; 68, с. 509]. После попыток решить данный вопрос дипломатическим путем и требований Ала ад-Дина Мухаммеда «господства и власти в Багдаде, таких же, какие были у рода Сельджука» [24, с. 57], последний занимает очевидно «прошиитскую позицию» и начинает готовить армию к походу на Багдад [52, с. 184; 72, с. 16]. Несмотря на значительное численное превосходство хорезмийской армии и решимость самого хорезмшаха, поход на Багдад 1217 года был свернут из-за погодных катаклизмов, и более попыток военного решения этой проблемы Ала ад-Дином Мухаммедом не предпринималось [24, c. 64; 10, с. 64; 68, с. 397; 44, л. 132а-132б].
Тем не менее эта неудача не умаляет тех замечательных военных успехов, которых удалось добиться хорезмийской державе в годы правления этого хорезмшаха. В определенном смысле можно признать правоту характеристики деятельности Ала ад-Дина Мухаммеда в этот период, которую дает в своем сочинении ан-Насави: «Овладел этими странами без усилия, борьбы, насилия и разрушений – только тем, что внушил страх. Он овладел землями хитаи и других тюркских владетелей и вельмож Маверан-нахра – одних уничтожил, а других, кто скрывался, заставил искать убежище в отдаленных областях Китая. А то, что он присоединил, составляло около 400 городов. Другому было бы не под силу такое достижение, а его законное приобретение без зова явилось украсить его» [24, c. 45].
Во внутренней политике Ала ад-Дин Мухаммед оказался менее самостоятельной фигурой, поскольку, как отмечают арабо-персидские источники, во всем подчинялся своей матери, Теркен-хатун [10, c. 128]. Последняя не только имела собственные земли, неограниченные финансовые возможности, но и полную власть над столицей, Гур-ганджем, поскольку сам хорезмшах осуществлял свою власть преимущественно из Самарканда. Именно с именем матери хорезмшаха связано еще большее усиление тюркского присутствия на ключевых военных и политических постах Хорезмийской державы, поскольку во многих случаях это были родственники Теркен-хатун [24, c. 73; 77, с. 171, anm. 1; 2, с. 252]. В связи с этим политическая беспомощность Ала ад-Дина Мухаммеда и его нежелание противоречить матери объяснимо тем, что большинство военачальников его армии были из числа ее родственников. В качестве яркого примера этой тенденции следует привести наместника Отрара Инал-хана или Иналчика, носившего титул Гаир-хан, который, в свою очередь, «был одним из родственников матери султана Теркен-хатун» [55, vol. 1, с. 60]. Этот наместник, который своими действиями фактически развязал войну с монголами, не только не был выдан Чингиз-хану, но и продолжал управлять Отраром и его окрестностями, т.е. в силу своих родственных связей был по большому счету «неприкасаемым» для власти хорезмшаха [24, c. 80].
Следует признать, что если деятельность хорезмшаха Ала ад-Дина Текиша по привлечению на хорезмийскую службу кочевых тюркских племен усилила Хорезм в военном отношении, то деятельность Теркен-хатун и ее ставленников в значительной степени ослабляла эту державу и личную власть хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда. Сепаратизм тюркских эмиров, родственников и ставленников Теркен-хатун заметно ослабил военный потенциал Хорезмийской державы и в годы войны с монголами, особенно после смерти в 1220-м году самого Ала ад-Дина Мухаммеда.
Важным моментом, на который следует обратить внимание, говоря о Теркен-хатун и тюркской военной и политической элите Хорезма, будет противостояние между матерью хорезмшаха и его старшим сыном Джалал ад-Дином Манкбурны. Современные исследователи, справедливо указывая на то, что Теркен-хатун ненавидела Ай-Чичек, мать Джалал ад-Дина, делают вывод о том, что они принадлежали к разным тюркским племенам, что никак не подтверждено в арабо-персидских источниках [10, c. 129]. Сам же Джалал ад-Дин Манкбурны в ходе своей военной и политической карьеры постоянно прибегал к помощи кочевых тюркских племен, но нет никаких указаний на то, что это было лишь какое-то одно племя. Так, в ходе противостояния монгольским завоевателям в 1220-1221 годах его главной опорой станут тюрки-канглы, с чьим предводителем Амин-маликом Джалал ад-Дин Манкбурны даже успел породниться, женившись на его дочери [24, c. 125-126; 56, vol. 2, с. 405, 407–408]. В другом случае, в ходе военных действий в землях Южного Кавказа хорезмшах вынуждает кипчакское войско не оказывать поддержку грузинской армии следующим образом: «Вызвав Кош-кара, он дал ему хлеб с солью и послал его к кифчакам напомнить им об их обязательстве перед ним. В правление его отца их заковали в цепи и подвергли унижениям, и он своим посредничеством спас их и ходатайствовал за них перед своим отцом. Разве, обнажив теперь мечи против него, они не нарушили свои обязательства? По этой причине кифчакское войско воздержалось от битвы и, тут же покинув поле боя, расположилось в стороне от остальных» [12, c. 311].
Таким образом, конфликт между Теркен-хатун и Джалал ад-Дином Манкбурны не имел, по всей видимости, характера борьбы между различными тюркскими племенами, находящимися на службе у Ала ад-Дина Мухаммеда, а, скорее всего, был всего лишь соперничеством различных группировок тюркской военной элиты, одна из частей которой активно поддерживала мать хорезмшаха, а другая – его старшего сына. При этом сам Ала ад-Дин Мухаммед, скорее всего, просто не мог прекратить этот конфликт, в результате чего был вынужден даже накануне монголо-хорезмийской войны передать престол младшему сыну, Кутб ад-Дину Узлаг-шаху, ставленнику Теркен-хатун, вместо старшего сына, Джалал ад-Дина Манкбурны [9, c. 500; 10, с. 129].
Все эти противоречия и борьба между тюркскими группировками у престола хорезмшаха заметно ослабляли Хорезм в военном и политическом смысле, а также не позволили им объединиться перед лицом общего врага. Монголы сполна воспользовались этим внутренним расколом Хорезмийского государства, которое, несмотря на свои размеры и военную мощь, оказалось «колоссом на глиняных ногах» на фоне мощной и централизованной монгольской державы Чингиз-хана.
Первое упоминание среди прочих тюркской группировки с названием «кипчак» (ркп. кифчак) у границ Хорезма встречается у Бейхаки и относится к 1030 г. [23, т. 1, с. 234; 1, с. 104; 5, с. 98; 4, с. 181]. В дальнейшем это слово употребляется различными авторами в качестве обобщающего обозначения различных кочевых групп, располагавшихся на территориях за р. Сыр-Дарья. Прежде всего, это ряд племенных группировок, образовавшихся в первой половине XI в. после падения Кимакского каганата вследствие миграций кочевнических племен с востока. Наряду с ним продолжает фигурировать и слово йемек как фонетическая форма названия господствующей прежде племенной группировки кимек. Махмуд ал-Кашгари упоминает их как одно из подразделений (джūл) тюрок [см.: 21, c. 40-41], но они помещены на его карте лишь на левом берегу р. Иртыш [21, c. 39, 87; 54, C. I, s. 97]. Этот автор относит их к кипчакам, но при этом указывает, что сами кипчаки относят себя к другому подразделению [54, С. III, с. 29]. Название «йемек» в составе кипчакских племен упоминают Мухаммед ал-Варрак (вторая половина XII в.), ад-Димашки (начало XIV в.) и Абу Хаййан ал-Андалуси (XIV в.) [77, с. 157; 21, c. 39–40; 61, с. 121]. Таким образом, потеряв господствующее положение, кимаки ~ йемеки становятся одним из рядовых подразделений в составе новых складывающихся племенных группировок. Тем не менее их имя по-прежнему, вплоть до середины XIII в., продолжает использоваться некоторыми мусульманскими авторами для обозначения всей общности кипчакских племен казахстанских степей, наряду с названием «кипчак», но уже с конца XI в. у отдельных авторов в этом же значении начинает также употребляться наименование «канглы».
Махмуд ал-Кашгари, приводя толкование слова канглы как ‘повозка для перевозки тяжелых грузов’, дает также значение ‘имя великого человека среди кипчаков’ [54, C. III, с. 379; 53, с. 638]. Такого племенного названия у тюрок не знает Фахр-и Мудаб-бир (1206 г.), хотя ему известно имя йемек [43, c. 115]. У Рукн ад-Дина Бейбарса (ум. в 1325 г.), по чьим сведениям ан-Нувейри приводит список кипчакских племен, не встречается названия йемек, но среди них фигурирует кангу (или кангар?) оглы, а в том же списке, приведенном Ибн Халдуном, стоить форма кангароглы [38, Т. I, c. 539, 541; 61, с. 115]. Китайский источник «Бэй ши-цзи», сохранивший сведения цзиньского посольства, снаряженного в 1220 г. к Чингиз-хану и вернувшегося в 1222 г., упоминает среди прочих племен Центральной и Средней Азии название хан-ли 航里, передающее звучание канглы, ничего не говоря о кипчаках [51, vol. I, с. 27-28 note 48]. В биографии полководца Субэтэя, помещенной «Юань ши» (цз. 121), хан-цзинь 杭斤, канглы, видимо в форме *кангыт (монг. мн. ч.), названы наряду с кипчаками [63, T. I, с. 115; 45, c. 500, комм. XII; 46, c. 75 прим. 134] . Соответствующее название группировки кипчакских племен, располагавшейся на территории к востоку от р. Урал, к северу от Каспийского моря, встречается у западноевропейских авторов середины XIII в. (кангит – у Иоанна де Плано Карпини и Бенедикта Поляка, кангле – у Гийома де Рубрук). В этой связи очень удачной выглядит гипотеза о принятии частью кипчакских племен, поселившихся в XI в. на древних землях Кангхи, центром которой был Отрарский оазис, названия по имени занятой местности– Канг (кит. кан-цзюй 康居) [18, c. 164–179; 4, c. 238]: канг-лы, букв. ‘жители Канга’, лишь позже переосмысленного в народной среде по аналогии с тюркским омонимом со значением ‘телега’.
Несмотря на отдельные упоминания кипчак и канглы как равнозначных племенных названий в сочинении Джузджани уже в связи с правлением первых султанов из династии Ануштегинидов [83, с. 233, 235], достоверные и подробные сведения о взаимоотношениях Хорезма с северными степными соседями относятся к последней четверти XII в.
Кыран, прибывший в начале 1181 г. с многочисленной свитой «сыновей беков племени йугур» к хорезмшаху Текишу с выражением покорности (со стороны его отца, кипчакского хана Алп Кара Урана, подошедшего к Дженду) и почтенный родством [65, с. 180; 69, с. 233-234, nota 22; 10, c. 46; 4, c. 214-215], с некоторой долей вероятности может быть отождествлен с ханом Акраном (или Икраном), упомянутым у Джузджани в качестве отца супруги хорезмшаха Текиша (Теркен-хатун?) [83, с. 240], что допустимо при коррекции прочтений имен Кыран и Икран (вар.: Акран) [69. с. 234-235; 4, c. 216]. В 1182 г. он участвовал в походе Текиша на кара-китаев.
В другом месте Джузджани называет отца Теркен-хатун Кадр (< *Кадыр) ханом [83, с. 254], ввиду чего, согласно С.М. Ахинжанову [4, c. 216], его также возможно сопоставить с Кадыр Буку ханом, правителем Сыгнака и Дженда, против которого в 1195 г., согласно Джувейни, ходил походом Текиш. Ан-Насави называет отца Теркен-хатун ханом Джанкши [25, c. 82)], и этот титул, по мнению Й. Маркварта, поддержанному П. Пельо, может являться передачей китайского титула чжан-ши 長史, обозначавшего дворцовых чиновников, но часто даруемого вассальным предводителям кочевых племен Центральной Азии [77, с. 167 Anm. 6; 63, с. 89-92]. По крайней мере, Махмуд ал-Кашгари фиксирует слово чангши, толкуя его как ‘титул амūр-а Хотана’, добавляя: «Эта страна была завоевана благодаря ему. Говорят, он был свергнут Джамшидом» [54, C. III, с. 378; 53, с. 426].
У Абу-л-Гази есть сведения о прибытии к хорезмшаху Ала ад-Дину Мухаммеду множества представителей племени канглы, родственников его матери Теркен-хатун, и принятии ими ислама. Согласно хивинскому хану-историку, во владения хорезмшаха переселились 50-60 тыс. канглы, а около 10 тыс. осталось на берегах рек Чу и Талас [6, c. 294, 296]. Они получили важные должности и ряд привилегий. В этой связи примечательно, что в обеих редакциях отчета францисканской миссии ко двору монгольского ха’ана 1245–1246 гг. (Иоанн де Плано Карпини, Бенедикт Поляк) сообщается, что биссермены, т.е. хорезмийцы «были сарраценами, говорящими по-комански» [30, c. 46; 47, c. 111].
О восточных пределах территории обитания этой племенной группировки можно судить хотя бы по сообщению Рашид ад-Дина о том, что канглы соседствовали с найманами в области Кок-Ирдыш [32, т. 1. кн. 1, с. 136-137. Ср.: 6, с. 295], т.е. букв. ‘голубой Иртыш’, что, вероятно, нужно связывать с Белым Иртышом [ср.: 32, т. 1. кн. 1, с. 73, прим. 4]. Согласно Джувейни, канглы прежде подчинились кара-китаям Елюй Даши (1124–1143), и этот факт подтверждается китайскими источниками [51, с. 223, 229, note 586]. «Цзинь ши» (цз. 121) под 1175 г. упоминает главу (чжан 长) племени (бу 部) канглы (кан-ли 康里) по имени Бо-гу 孛古, приславшим вместе с найманами (нань-ба-энь 粘拔恩) посольство к цзиньскому двору с просьбой о подданстве, отказавшись от подданства кара-китаям, навязанного им во времена Елюй Даши [51, с. 223]. Вероятно, имя этого вождя может быть сопоставлено с Кадыр Буку ханом, упомянутым Джувейни , хотя здесь возникают значительные проблемы в датировке. С другой стороны, если учесть, что предводитель найманов, некий Са-ли-я 撒里雅 (совр. sā-lǐ-yǎ, позд. ср.-кит. *sat-li-ŋja:’ [82, с. 271, 188, 254] < *?), упомянут первым и с титулом цзунь-чжан – букв. ‘главный вождь’ или обычно ‘государь’, ‘монарх’, – то, вероятно, речь может идти о какой-то подчиненной им группировке канглы, возможно, связанной как раз с зафиксированными здесь прежде левобережным йемеками.
Джувейни, говоря о хорезмийском походе 1195 г. против Кадыр Буку хана, называет в войске Текиша тюрок из племени ywrān, перешедших на сторону его противника [9, c. 406-407, прим. 1; 23, c. 448]. Как отметил В.В. Бартольд, форма написания названия этого племени, названного родным племенем жены Текиша и матери Ала ад-Дина Мухаммеда в сочинении Джувейни в редакции Казвини, и, видимо, вслед за ним, у Рашид ад-Дина [32, т. 1, кн. 2. с. 209; 61, с. 110 note 48, с. 117-118], четко соотносится с написанием части имени Кара Алп Урана, и в таком же написании название одного из тюркских племен известно у Фахр-и Мудаббира (1206 г.) [9, c. 407, прим. 1; 69, с. 228; 4, c. 217–218]. По мнению П.Б. Голдена, оно могло передавать тюркское звучание *Uran/*Örän [61, p. 117–118]. С.М. Ахинжанов обратил внимание на то, что это написание (уран в его транскрипции) совпадает с зафиксированным в мамлюкском тюрко-арабском словаре XIV в. словом ’wrān в значении ‘змея’ [4, c. 122-125 сл., 225]. Действительно, в тексте упомянутого источника встречается слово ’wrān [58, с. 11, Linie 17 (ар. текст)], читаемое Дж. Клосоном в форме *ewre:n, со значением ‘гадюка’ (аc-су ‘бāн), что коррелируется с осм. evren ‘большая змея, дракон’ [53, с. 15] .
У Рашид ад-Дина, приводящего более краткую версию неудачного похода Текиша 1195 г., его противник, имя которого приводится в форме Кайр (< *Кайыр) Таку (вар.: Туку) хан, назван уйгурским [32, т. 1, кн. 2, с. 137]. С.М. Ахинжанов связывал это с упоминанием у Джузджани «сыновей беков племени йугур» (ywgwr zādagān), которое он прямо отождествлял с уйгурами, написав вслед за В.В. Бартольдом о некой, упоминаемой тем же персидским автором, «стране Югур», понимая под ней область кипчаков [4, c. 217, 235; 9, c. 434]. В. Минорский считал, что у Джузджани речь идет об упоминании «страны йигуров Туркестана» [65, с. 309].
В сочинении Джузджани упомянут некий Кадыр-хан Туркестанский, в одном месте обозначенный как сын Йусуфа из татар, в другом месте названный сыном Такафтана (или Сакафтана) из йемеков [9, c. 434, прим. 5; 77, с. 129; 4, c. 224]. Согласно персидскому автору, именно его отправился в степь грабить хорезмшах Мухаммед в 1218 г. Однако здесь, по-видимому, следует обратиться к гипотезе Й. Маркварта, что персидский автор не только перепутал его с меркитстким ханом Токта-бики, не поняв, что, в то время как хорезмшах направился в поход против меркитов, он столкнулся с монголами, – которых и именует Джузджани татарами, следовавшими в погоню за меркитами, – но, кроме того, персидский автор смешал данного Кадыр-хана с каким-то одноименным караханидским правителем [77, с. 129-131; 39, т. II, с. 15, прим. 1, 3]. Как показал П. Пельо, титул Кадыр-хан в этот период мог носить не кто иной, как наместник Отрара, двоюродный брата Теркен-хатун, Иналчук Кайыр хан, известный по «Юань ши» как Ха-чжи-эр Чжи-лань-ту [80, с. 53-54; 69, с. 232-233, nota 18]. При этом китайская транскрипция позволяет до точности реконструировать его титул, как *Йыналчук – с аффрикативным согласным и губным гласным в последнем слоге и с типичным для некоторых диалектов языков карлукской группы инициальным йотирующим звуком, в то время как для некоторых огузских и кипчакских диалектов характерна его редукция: в таком виде титул *йынал зафиксирован лишь в огузской среде, ср. у Махмуда ал-Кашгари Ïnāl Öz, личное имя правителя кипчаков [50, с. 6, 10-11; 54, C. I. с. 361]. Здесь же кайыр- это кипчакское произношение общетюркской основы с -d-: ср. тюрк. qajïr < qaδïr < qadïr > qazïr [57, Bd. III, с. 378-380; 53, с. 603-604, 678]
Как отметил В. Минорский, ан-Насави, говоря об этом же походе Мухаммеда, называет реку Иргиз, а Джувейни упоминает местность Кара-кум, принадлежащую канглы, и, по мнению В. Минорского, эти локации тождественны īrghīs savuq и qara qum, известным у Абу-л-Гази среди территорий улуса Шибана [65, с. 309-310]. Согласно данным Рашид ад-Дина, в местечке под названием Каракум (в другой рукописи Рашид ад-Дина: Каракорум) была после ставка Джучи [9, c. 482 прим. 9; 48, с. 12 note 24]. В другом месте его сочинения говорится, что ставка Джучи находилась на берегу Иртыша, Абу-л-Гази именует ее Кок Орда, т.е. букв. ‘голубая орда’, означающая ‘восточную ставку’ [32, т. 2, c. 78; 36, c. 199]. Согласно Абу-л-Гази, Бату отдал своему брату Орду «земли в том месте, где жил отец твой», в районе Черного Иртыша и оз. Алакуль. Между Черным Иртышом и оз. Алакуль Иоанн де Плано Карпини застал ставку Урду во время своего путешествия. Однако Каракум известен как одна из зимних ставок Шибана (при этом р. Иргиз к востоку от р. Яик упомянута как одна из летних ставок), но восточными границами его улуса был район устьев рек Чу и Сары-су [36, c. 217]. Пустыня Каракум, располагающаяся на севере современной Алматинской области, в Бал-хаш-Алакольской котловине, представляла собой местность на северо-востоке каракитайских владений. Таким образом, можно предполагать локализацию Каракум, упомянутого у Рашид ад-Дина в низовьях Черного Иртыша (ср. село Каракум в современном Аягузском районе Восточно-Казахстанской области, Респ. Казахстан), и также считать его тождественным с одноименным топонимом у Джувейни. Следовательно, очертания театра боевых действий 1218 г. должны быть сведены к землям к северо-востоку от Отрара и Дженда, т.е. среднего течения р. Сыр-Дарьи, вдоль оз. Балхаш по южной границе и до р. Иртыш (Белый Иртыш), за которой уже находились древние земли кимаков, что соотносимо с территорией кочевания группировки канглы, восточные границы которой могут быть ограничены долиной оз. Зайсан до Черного Иртыша, а южные и юго-восточные – склонами тяньшаньского хребта, за которым уже начинались уйгурские владения. Так, у Джувейни в этих районах известен некий разбойник Озар из канг-лы, который в 1218 г. даже сумел овладеть Алмалыком [6, c. 296], а отождествление Кадыр хана с Туркестаном у Джузджани, и с уйгурами – у Рашид ад-Дина, в соотношении с упоминанием опять же у Джузджани «сыновей беков племени йугур» и «страны Йугур (вар.: Йигур)» [83, Vol. I, с. 267 note 1; 9, c. 434, прим. 6], соответствующей топониму Юй-юй 玉峪 «Юань ши» (цз. 122) [80, с. 24; 45, c. 499; 46, c. 73, прим. 125, 126] (ср. также вар. Юй-гу 玉谷) [79, с. 154, not. 2], позволяют говорить о наличии в составе этой племенной группировки уйгурских элементов, что, так или иначе, уже отмечалось исследователями [ср. также: 63, с. 104-105; 15, c. 135; 4, c. 188-189, 202, 235; 61, с. 121], при том, что титул отца Теркен-хатун, *джанкши, прямо свидетельствует о связях этой группировки с культурными и, возможно, политическими традициями восточно-туркестанских уйгуров [см. также: 51, с. 244-245, 251-252]. Характерно, что «Хэй-да ши-люэ» вовсе отождествляет кипчаков (кэ-би-шао 克鼻梢) с мусульманским государством (хуэй-хуэй го) и именует их «родом» (чжун) уйгуров (хуэй-хэ) [см.: 46, c. 71].
В 1198 г. к Текишу обратился за помощью прибывший в Дженд Алп Дерек, племянник Кадыр Буку-хана (сын его младшего брата). С ним хорезмшах послал своего сына Кутб ад-Дина Мухаммеда (впоследствии – хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммед) совершить поход в степь, в результате которого удалось пленить Кадыр Буку-хана. Однако вскоре Алп Дерек начал сам беспокоить Хорезм набегами, в результате чего Текиш выпустил пленника и отправил его с войсками против племянника. Однако он был разбит. Сообщение, что эта новость была радостно воспринята в Хорезме, позволило В.В. Бартольду усомниться в достоверности этих сведений в целом [9, c. 407; 69, с. 236-237; 4, c. 218–219]. От Джувейни известно о нападении «остатков людей, которые некогда были подданными Кадыр-Буку», на окрестности Дженда в 1210 г., пока хорезмшах Мухаммед был в походе на кара-китаев [4, c. 222, 224]. Реконструкция событий, проделанная С.М. Ахинжановым, хотя и имеет ряд натяжек, тем не менее, позволила ему выдвинуть гипотезу об отождествлении Алп Дерека с Иналчуком [4, c. 219–222]. Вплоть до появления монголов это – вся информация, которую дают источники о взаимодействии хорезмийцев с кипчаками в данный период.
Персидский историк Джузджани перечисляет названия кыбчак, канглы, йемек и ал-б.ри среди народов, покоренных Бату. При этом выходец из последних, кипчакский правитель Делийского султаната Улуг хан-и Аджам (Гийас ад-Дин Балбан, правил в 1266-1287 гг.) назван у этого автора «ханом ал-б.ри и шахом йемеков» [77, с. 171-172; 63, с. 107]. Как убедительно показал П.Б. Голден, в данном случае речь идет о наименовании *ölberli(g) / *ölperli(g), фиксирующегося в древнерусских летописях в форме Отперлюеве / Оперълюеве, они же ольберы в «Слове о полку Игореве», б.рлик, ал-б.ри, ал-б.рли, улб.рлик – у мусульманских авторов, ему же тождественно вэнь-эр-бе-ли цинь-ча 穩兒別里欽察 (где второе слово – кипчак) «Юань ши», и об этой группировке идет речь в письме ильхана Хулагу французскому королю Людовику IX в выражении regi uilperitorum. Наиболее обоснованной, согласно П.Б. Голдену, выглядит этимологизация этого названия от предложенного еще П.М. Мелиоранским монг. *ölübür /*ölöbür ‘слабый, имеющий плохое здоровье’ [60, с. 12-14, 24 note 79; 61, с. 116-117]. Оставляя в стороне различные гипотезы о выяснении происхождения этого племени и дискуссии о его отношении к другим племенным группировкам [79, с. 161; 63, с. 104-105, 107; 60, с. 13, note 29, с. 22 note 74, с. 24; 46, c. 27 прим. 16, с. 80, прим. 150], следует отметить, что основные сведения об öльберли относятся к территории Волго-Уральского междуречья. Именно в низовьях Волги воевал с монголами ее представитель Бачман, известный как по персидским (Джувейни, Рашид ад-Дин), так и по китайским («Юань ши») источникам [ср.: 51, vol. I, с. 310-312; 31, c. 185-186; 48, с. 17-20; 60, с. 28-29]. Имя Бачмана сохранилось в народных преданиях татарского народа. Согласно дастану «Түлəк həм Сусылу», народ, которым правил Бачман, жил у р. Урал, «Дəфтəре Чынгыз-намə» связывает его владения с местностью Ак Тубэ, строительство города Актюба приписывается Бачману в легенде, приводимой в труде оренбургского чиновника П.И. Рычкова. Эти данные коррелируются с сообщением персидских источников, что позволяет связать с владениями Бачмана р. Ахтуба, являющуюся левым рукавом Волги [41, c. 116; 14, c. 14,16].
Волга выступает в этот период рубежом не столько географическим, сколько стратегическим. По крайней мере, нахождение городища золотоордынского времени (Ахтубинское) у самого начала устья р. Ахтуба и наличие прямо напротив него, на другом берегу Волги, другого городища (Мечетное, на территории современного Волгограда), позволяет предполагать здесь существование оживленной переправы в золоордынское время, тем более выходящей на Дубовскую переволоку – место самого близкого расположения русел Волги и Дона [13, c. 110-111], во все времена имевшей важное стратегическое значение [см.: 20, c. 28-29]. Кроме того, наличие ряда городищ золотоордынского времени ниже по течению р. Ахтуба также говорит об оживленном земледельческом хозяйстве в этих районах [13, c. 118]. Вероятно, ситуация была похожей и в домонгольское время. Вся окружающая степь описывается, например, Гийомом де Рубрук как пустыня, «где нет никакого города, кроме неких поселков вблизи того места, где Этилия [т.е. Волга – Авт.] впадает в море» [30, c. 119].
По Волге прежде, в X – первой половине XI в., разделялись территории огузов и кипчаков, а теперь кипчакские племена условно разделялись на куман (или половцев) и канглы [5, c. 98-99]. Уже Махмуд ал-Кашгари называл Этиль рекой, текущей в стране кипчаков [54, C. I, с. 73]. На основе косвенных сведений К.В. Кудряшов определял прохождение восточной границы земель половцев, т.е. западных кипчаков, вдоль русла р. Урал от Каспийского моря до современного г. Уральска, и далее на запад примерно по рекам Камелик и Большой Иргиз [20, c. 130-131].
Существование кипчакских кочевий на нижней Волге едва ли вызывает сомнение, но есть ряд вопросов, связанных с городом Саксин, информация о котором в источниках крайне фрагментарна и не позволяет представить целостной картины его культурного облика [26, c. 108-113]. Махмуд ал-Кашгари упоминает Саксин как «город близ Булгар», отождествляя его с Суваром, но не давая больше никаких сведений [54, C. I, с. 437]. Но это отождествление едва ли может быть принято. Абу-Хамид ал-Гарнати, арабский путешественник, побывавший в Саксине в 1150 г., упоминает среди его населения живших в войлочных шатрах «сорок племен (кабūла) гуззов», у каждого из которых был отдельный эмир, а также представителя ряда других народов мусульманского вероисповедания, каждый из которых имел свою мечеть: в частности, несколько племен неких «хазар», «булгарцев» (ӯмм мин ал-булгāриййан) с собственным эмиром во главе (амūр мин ахл ал-булгāр, букв. ‘эмир жителей Булгара’) и «жителей Сувара» (ахл сувар), а также ряд выходцев из арабских стран [29, c. 27] . Упоминание гуззов, т.е. огузов, в составе поликультурного населения Саксина имеет важное значение, поскольку в других случаях арабский автор упоминает просто «тюрок», ничего не говоря об их племенной принадлежности. Современник ал-Гарнати, персидский географ Наджиб Хамадани, – чье сообщение прежде по недоразумению приписывали Ахмеду ат-Туси [см.: 29, c. 111], – также упоминая о том, что жители города живут в шатрах, и при этом все они являются мусульманами, сообщал, что их беспокоят «племена йимеков (yymk) и кипчаков (qfčāq)» [84, с. 205; 2, c. 162, прим. 1]. Джузджани, повествуя о правлении хорезмшаха Кутб ад-Дина Мухаммеда (1097-1127), т.е. несколько более раннем периоде, – хотя сведения этого автора в целом очень противоречивы, – говорит об успешной обороне хорезмшахом границ от «неверных саксинов, булгар и кипчаков» [83, vol. I, с. 234]. Характерно, что впоследствии и персидские источники, описывающие монгольское завоевание (Джувейни, Рашид ад-Дин), и русские летописи также разделяют кипчаков (или, соответственно, половцев) и саксинов [см.: 48, с. 12-13, 15]. Все это позволяет опровергнуть гипотезу о том, что саксинами в русских летописях именовалась нижневолжская группировка половцев [42, c. 149-150; 27, c. 116-117].
Контакты кипчакских племен с булгарами начались, по-видимому, уже в конце XI в., когда летние их кочевки стали приближаться к булгарским рубежам. При этом каких-либо четких политических границ между булгарами и кочевавшими к югу и юго-востоку соседями не существовало. С этого периода на территории Среднего Поволжья, в частности в низовьях р. Камы, наблюдается появление новых элементов материальной культуры, встречающих аналогии в материале с территории Южного Урала, Южной Сибири и даже Дальнего Востока. Тенденция к увеличению здесь доли кочевнического тюркоязычного, – вероятно, преимущественно кипчакского, – населения продолжается с различной степенью интенсивности вплоть до середины XIV в. [16, c. 69, 70; 33, c. 25-29].
В одном из списков сочинения ал-Гарнати, побывавшего в 1135–1136 г. в Булгаре, сообщается о пребывании вокруг города множества «племен тюрок» (умм ал-тӯрк) [76, с. 236-237]. Д.А. Расовский не сомневался, что речь идет о половецких, т.е. кипчакских племенах [31, c. 160]. Возможно, существование таких культурных контактов на территории Средней Волги нашло также отражение в географическом сочинении ал-Идриси (1154 г.), который, хотя сам в Булгарии не был и заимствовал сведения из старой традиции, упоминал о том, что жители Сувара проводят зиму в деревянных постройках, а летом живут в шатрах [19, c. 120].
Достоверные данные о восточных кипчаках в письменных источниках появляются гораздо позднее. По крайней мере, в древнерусских летописях упоминаются половци емякове – единственный раз, в связи с событиями похода 1184 г. против Булгарии, организованного владимиро-суздальским князем Всеволодом Юрьевичем, к которому они и пришли вместе с одним из булгарских князей, чтобы предложить свою помощь. Тождество упомянутого наименования с названием йемек не вызывает сомнений у исследователей [31, c. 160-161, прим. 38; 81, с. 343-344; 61, с. 121; 62, с. 307]. Это были, по мнению Д.А. Расовского, те самые половцы, которые перекочевывали в летний сезон из-за р. Урал к верхвовьям р. Камы. Эту интерпретацию принял О. Прицак, считавший их восточной группировкой конгломерата канглы. Д.А. Расовский приводил в доказательство карту Махмуда ал-Кашгари, где между степями племени йемек (в долине Иртыша) и Булгаром располагались только степи башкурт’ов. Учитывая данные о нахождениях кочевий канглы-йемеков в конце XII в. на территории между нижней Сыр-Дарьей и низовьями Черного Иртыша, косвенным подтверждением предположения о существовании маршрутов в северо-западном направлении может послужить сообщение Ибн ал-Асира, относящееся к 1043 г., где говорится о принятии ислама группой тюрок, которые «проводили лето в краях Булгара, а зимовали в краях Баласагуна», но с принятием ислама «рассеялись по стране [имеются в виду владения ханов Баласагуна и Кашгара. – Авт.]; в каждом крае по тысяче кибиток, меньше или больше [в зависимости] от их безопасности, ведь они объединялись только для того, чтобы защищать друг друга от мусульман» [22, c. 60].
Несмотря на то, что вопрос о том, каким образом соотносились между собой кипчакские группировки волго-уральских ӧльберли и казахстанских канглы / йемеков, остается открытым, их отношения с Волжской Булгарией следует рассматривать как контакты географически соседствующих политических объединений. По крайней мере, «Юань ши» (цз. 120), упоминая о продвижении монголов в 1223 г. в страну кан-ли 康裡, т.е. канглы, называет одним из конечных пунктов их пути город (чэн 城) Боцзы бо-ли 孛子八里, в названии которого Р.П. Храпачевский, следуя отождествлению П. Пельо сочетания бо-ли 八里 с транскрипцией тюркского слова balïq, считает возможным видеть передачу сочетания Болгар-балык [79, с. 162; 63, с. 105; 45, c. 522, комм. VII; 46, c. 77, прим. 142, 143].
Таким образом, история Хорезмийского государства уже с самого начала правления династии Ануштегинидов была тесно связана с историей кипчакских племен, в частности с группировкой канглы, чьи владения располагались в непосредственной близости от Хорезма, к востоку от нижнего и среднего течения р. Сыр-Дарьи. Судя по всему, по крайней мере, в последней четверти XII – начале XIII в. пределы владений этой группировки простирались в западном направлении вплоть до р. Урал и, видимо, далее, доходя до нижнего и среднего течения Волги, где отдельные подразделения канглы вступали в контакты с Саксином и Волжской Булгарией. Особо тесными связи между правящими родами Хорезма и канглы стали в период наибольшего усиления Хорезмийского государства на политической арене при хорезмшахах Ала ад-Дине Текише и Ала ад-Дине Мухаммеде, что отразилось, в частности, в значительном увеличении доли выходцев из кипчакских племен в военно-административной структуре Хорезмийского государства, где в итоге вплоть до монгольского завоевания они заняли фактически все ключевые посты.

1. Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас’уда / Пер. А.К. Арендса. Ташкент, 1962. 748 с.
2. Агаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX–XIII вв. Ашхабад, 1969.296 с.
3. ал-Асир ибн. «Ал-Камил фи-т-тарих» «Полный свод по истории». Избранные отрывки / Пер. П.Г. Булгаков, Ш.С. Камолиддин. Ташкент, 2006. 560 с.
4. Ахинжанов С.М. Кипчаки в истории средневекового Казахстана. Алматы, 1995. 296 с.
5. Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории тюркских народов // Бартольд В.В. Сочинения. Т. V. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. М., 1968. С. 19-192.
6. Бартольд В.В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период// Бартольд В.В. Сочинения. Т. II. Ч. 2. Работы по отдельным проблемам истории Средней Азии. М., 1964. С. 265-302.
7. Бартольд В.В. Очерк истории туркменского народа // Бартольд В.В. Сочинения. Т. II. Ч. 1. Общие работы по истории Средней Азии. Работы по истории Кавказа и Восточной Европы. М., 1963. С. 547-623.
8. Бартольд В.В. [Рец. на] Н.А. Аристов, Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности // Бартольд В.В. Сочинения. Т. V. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. М., 1968. С. 266-279.
9. Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Бартольд В.В. Сочинения. Т. I. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. М., 1963. С. 45–597.
10. БуниятовЗ.М. Государство Хорезмшахов-Ануштегинидов, 1097–1231. М., 1986. 248 с.
11. Дафтари Ф. Краткая история исмаилизма. Традиции мусульманской общины /Пер.: Л.Р. Додыхудоева, Л.Н. Додхудоева. М., 2004.273 с.
12. Джувейни. Чингиз-хан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитонова. М., 2004. 690 с.
13. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985. 224 с.
14. Закирова И.Г Народное творчество периода Золотой орды: мифологические и исторические основы: автореф. дис…. д-ра филол. наук. Казань, 2011. 61 с.
15. Кадырбаев А.Ш. Китайские источники монгольской эпохи о внешнеполитических связях тюркских кочевников Казахстана – Кипчаков и канглы с народами Центральной Азии и Дальнего Востока (XII – начало XIII в.) // Тринадцатая научная конференция «Общество и государство в Китае»: тез. докл. Ч. 2. М., 1982. С. 132-136.
16. Казаков Е.П. Об этнокультурных компонентах народов Восточной Европы в Волжской Булгарии (по археологическим материалам)// Татарская археология. 1997. № 1. С. 61-77.
17. Джамал ал-Карши. ал-Мухлакат би-с-сурах // История Казахстана в персидских источниках. Алматы, 2005. Т. 1.416 с.
18. Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964. 214 с.
19. Коновалова И.Г. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы: текст, перевод, комментарий. М., 2006. 328 с.
20. КудряшовК.В. Половецкая степь: Очерки исторической географии. М., 1948. 170 с.
21. Кумеков Б.Е. Государство кимаков IX–XI вв. по арабским источникам. Алма-Ата, 1972. 156 с.
22. Материалы по истории киргизов и Киргизии / Отв. ред. и авт. введ. В.А. Ромодин. Вып. 1. Из арабских, персидских и тюркских исторических и географических сочинений X–XIXвв.М., 1973.280 с.
23. Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. I. Арабские и персидские источники. (VI–XV вв.) / Под ред. С.Л. Волина, А.А. Ромаскевича, А.Ю. Якубовского. М.; Л., 1939. 612 с.
24. Ан-Насави Шихаб ад-Дин Мухаммед. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны / Пер. З.М. Буниятова. Баку, 1973. 450 с.
25. ан-Насави Шихаб ад-Дин Мухаммед. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны / Критич. текст, пер. с араб., предисл., коммент., примеч. и указ. З.М. Буниятова. М., 1996. 804 с.
26. Пилипчук Я.В. Саксин: этническая и политическая история // Восток (Oriens). 2013. №4. С. 108-113.
27. Плетнева С.А. Половцы. М.: Наука, 1990. 210 с.
28. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. 2-е изд. СПб., 1908. XVI с., 938 стб., 87, iv с.
29. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153 гг.)/ Публ. О.Г.Большакова и А.Л. Монгайта [пер. с араб., вступ. ст. и примеч. О.Г. Большакова; ист. коммент. А.Л. Монгайта]. М., 1971. 134 с.
30. Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука / Пер. А.И. Малеина; ред., вступит. ст. и прим. Н.П. Шастиной. М., 1957. 270 с.
31. Расовский Д.А. Половцы. Черные клобуки: печенеги, торки и берендеи на Руси и в Венгрии (работы разных лет). М., 2012. 240 с.
32. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1 / Пер. с перс. Л.А. Хетагурова. М.; Л., 1952. 221 с.; Т. 1. Кн. 2 / Пер. с перс. О.И. Смирновой. М.; Л., 1952. 315 с.; Т. 2 / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л., 1960. 260 с.
33. Руденко К.А. Процессы этнокультурного взаимодействия в Волго-Камье в конце X–XIV вв. по археологическим данным: автореф. дис. … д-ра ист. наук. Ижевск, 2004. 47 с.
34. Садр ад-Дин ‘Али ал-Хусайни. Ахбар ад-Даулат ас-Селджукиййа (Зубдат ат-таварих фи ахбар ал-умара ва-л-мулук ас-селджукиййа) («Сообщения о Сельджукском государстве». «Сливки летописей, сообщающих о сельджукских эмирах и государях») / Пер. З.М. Буниятов. М., 1980. 519 с.
35. Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков (Общетюркские и межтюркские основы на гласные). М., 1974. 768 с.
36. Султанов Т.И. Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть. М., 2007.448 с.
37. Тарих-и Систан. (История Систана) / Пер. Л.П. Смирнова. М., 1974. 574 с.
38. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. XII, 563 с.
39. [Тизенгаузен В.Г.] Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л., 1941. 308 с.
40. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.; Л., 1948. 328 с.
41. УсмановМ.А. Татарские исторические источники XVII-XVIII вв. Казань, 1972. 224 с.
42. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. М.: МГУ, 1966. 274 с.
43. Умняков Н.И. «История» Фахрэддина Мубаракшаха. [Рец. на] Ta’rikh-i-Fakhru’d-Dīn Mubārāk-shāh being the historical Introduction to the Book ot Genealogies of Fakhru’d-Dīn Mubārāk-shāh Marvar-rūdi completed in a.d. 1206. Edited from a unique Manuscript by E. Denison Ross, Director of the School of the Oriental Studies. London, 1927. XX+84 pp. 8° («James G. Forlong Fund» Series, № 4) // Вестник древней истории. 1938. № 1(2). С. 108-115.
44. Мухаммед ал-Хамави. Ат-Тарих ал-Мансури («Мансурова хроника») / Изд. П.А. Грязневич. М., 1960. 521 с.
45. Храпачевский Р.П. Военная держава Чингиз-хана. М., 2005. 557 с.
46. Храпачевский Р.П. Половцы-куны в Волго-Уральском междуречье (по данным китайских источников). М., 2013. 126 с.
47. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года / Критический текст, пер. с латыни «Истории Тартар» брата Ц. де Бридиа С.В. Аксенова и А.Г. Юрченко; экспозиция, исследование и указатели А.Г. Юрченко. М., 2002. 478 с.
48. Allsen T. Prelude to the Western Campaigns: Mongol Military Operations in the Volga-Ural Region, 1217-1237 // Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1983. T. III. P. 5-24.
49. Baha ad-Din Mohammad ibn al-Bagdadi. at-Tavassul ila at-Tarassul («Книга искания доступа к деловой переписке»). Тehran, 1937. 389 s.
50. Bosworth C.E., Clauson G. Al-Xwārazmī on the Peoples of Central Asia // Journal of the Royal Asiatic Society (New Series). 1965. Vol. 97. Iss. 2. P. 2-12.
51. Bretschneider E. Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources. Fragments to wards the Knowledge of the Geography and History of Central and Western Asia from the 13th to the 17th century. London, 1910. Vol. I. With a Map of Middle Asia. XII, 334 p.; Vol. II. With a Reproduction of a Chinese Medieval Map of Central and Western Asia. X, 352 p.
52. Cambridge History of Iran / Ed.: J.A. Boyle. Cambridge, 1968. Vol. 5. 763 p.
53. Clauson G. An Etymological Dictionary of Pre-Thirteenth-Century Turkish. Oxford, 1972.xlviii,989p.
54. Divanü Lûgat-it-Türk ve Tercümesi/ Çev. B. Atalay. Ankara, 1985. CiltI. 530 s.; Cilt III. 329 s.
55. Djuveini. Tarih-e jahan goshay. Vol. 1-2. Leiden, 1912.
56. Djuvаini. The History of the World-conqueror. Vol. 1-2 / Trad. J.A. Boyle. Manchester, 1959.
57. Doerfer G. Türkische und mongolische Elemente im Neupersischen unter besonderer Berücksichtigung älterer neupersischer Geschichtsquellen vor allem der Mongolen- und Timuridenzeit. Bd. III. Türkische Elemente im Neupersischen. Wiesbaden, 1967. 670 S.
58. Ein türkisch-arabisches Glossar, nach der Leidener Handschrift / Hrsg. und erläutert: M.Th. Houtsma. Leiden, 1894. 114, 57 (Lithographie) S.
59. Das Geschenk aus des Säldschukengeschichte von dem wesir Muhammad b. Muham mad b. Muhammad b. Abdallah b. al-Ni’tam al-Husaini al-Jazdi / Ed. Karl Sussheim. Leiden, 1909. 244 s.
60. Golden P.B. Cumanica II: The Ölberli (Ölperli): The Fortunes and Misfortunes of an Inner Asian Nomadic Clan // Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1986 [1988]. T. VI. P. 5-29.
61. Golden P.B. Cumanica IV: The Cumano-Qıpčaq Clans and Tribes // Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1995-1997. Vol. IX. P. 99-122.
62. Golden P.B. The Polovci Dikii// Harvard Ukrainian Studies. 1979-1980. №3–4. P. 296-309.
63. Histoire des campagnes de Gengis Khan, Chêng-wou ts’in-tchêng lou/ Traduit et annoté: P. Pelliot et L. Hambis. Leiden, 1951. T. I. XXVII, 485 p.
64. Histoire des seldjoucides de l’Iraq par al-Bondari d’apres Imad ad-din al-Katib al- Isfahani // Recueil de textes relatifs a l’histoire des seldjoucides. / Ed. M.Th. Houtsma. Vol. II. Leiden, 1889.324 s.
65. Hudud al-‘Ālam: «The Regions of the World», A Persian Geography 372 A.H. – 982 A.D. / Transl. and expl. by V. Minorsky; with the preface by V.V. Barthold. London, 1937. xx, 524 p.
66. Ibn Isfandiyar. Tarih-i Tabaristan. Tehran, 1941. J.1–4.
67. Kafesoğlu I. Harezmsahlar devleti tarihi (485-617/1092-1229). Ankara, 1956.420 s.
68. Hamdallah Kazvini. Tarihi gouzide / Trad. Y. Le Strange. Paris, 1903. Vol. I. 732 p.
69. KöprülüM.F. Türk Etnolojisine Ait Tarihi Notlar: Uran Kabîlesi// Belleten. 1943. CiltVII. Sayı 26. S. 227-243.
70. Marashi Zahir ad-Din. Tarikh-e Tabaristan va Ruyan va Mazandaran. Tehran, 1966. 393 s.
71. Mohammad ibn Ibrahim. Tavvarih-e al-e saljouk // Recueil de textes relatifs à l’histoire des seldjoucides. / Ed. M. Th. Houtsma. Vol.I. Berlin, 1886. 211s.
72. ün-Nesevî Ahmed Şehabeddin. Celâlüttin Harezеmşah / Mütercimi: Necip Âsım [Yazıksız]. İstanbul, 1934. 158 s.
73. An-Nasavi Nur ad-Din Muhammad Zeydary. Sirat-e Jelal-e ad-Din ya Tarih-e Jelali / Trans. Mohammad Ali Naseh. Tehran, 1945. 354 s.
74. Natanzi Moin ad-Din. Montahab at-tavarih-e Moini. Tehran, 1957. 492 p.
75. Nishaburi Zahir ad-Din. Salguk-name. Tehran, 1953. 100 s.
76. Le Tuhfat al-albāb de Abū Hamid Al-Andalusī Al-GarnatI, par G. Ferrand // Journal Asiatique. 1925. T. CCVII. P. 1-148, 193-304.
77. MarquartJ. Über das Volkstum der Komanen// BangW., MarquartJ. Osttürkische Dialektstudien. Berlin, 1914. S. 25-238.
78. Ravandi Mohammad. Rahat as-sudur va ayat as-sorur. Tehran, 1955. 575 s.
79. Pelliot P. A propos des Comans// Journal Asiatique. 1920. XI série. T. XV. №1. P. 125-185.
80. Pelliot P. Notes sur le «Turkestan» de M.W. Barthold // T’oung Pao. Second Series. 1930. Vol. XXVII. № 1. P. 12-56.
81. PritsakO. The Polovcians and Rus// Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1982. T.II. P. 321-380.
82. Pulleyblank E.G. A Lexicon of Reconstructed Pronunciation in Early Middle Chinese, Late Middle Chinese, and Early Mandarin. Vancouver, 1991. 488 p.
83. Tabakat-i-NasirT: A General History of the Muhammadan Dynasties of Asia, Including Hindustan; from A.H. 194 (810 A.D.) to A.H. 658 (1260 A.D.) and the Irruption of the Infidel Mughals into Islam / by Minhāj-ud-dīn, Abū-‘Umar-i-‘Usmān; transl. from original Persian manu scripts by H.G. Raverty. London, 1881. Vol. I. xlix, 518 p.
84. Zeki Validi Togan A. Ibn Fadlan’s Reisebericht. Leipzig, 1939. XXXIV, 337,45 S.