Монгольская империя

Монгольская империя и ее роль в мировой истории

Николай Крадин

На протяжении длительного времени история монголов и их деяния приковывают к себе внимание исследователей многих стран. Монголы создали одну из самых крупных империй в мировой истории. Их походы и завоевания, а также последствия оказали огромное влияние на историю человечества. Наконец, ключевой интригующий вопрос этой темы, которым озадачивались многие исследователи: как и почему из небольшого, мало кому известного народа возникла огромная мировая империя, а потом почти также стремительно исчезла с авансцены мировой истории?
Далекими предками монголов были отуз-татары (кит. шивэйцы). Они обитали на территории восточной Монголии и Забайкалья [6]. Среди названий шивэйских племен упоминаются такие этнонимы, как татань (дадань) и мэнъу (мэнгу). После крушения Уйгурского каганата в середине IX в. постепенно монгольские номады заселили большую часть монгольских степей. На рубеже I-II тыс. в китайских летописях они выступают под обобщенным этнонимом цзубу. Существует легенда о прародине, согласно которой когда-то давно предки монголов бежали в недоступную местность Эргуне-кун («Крутой хребет», возм. производно от Аргунь). Постепенно они там размножились, стали мастерами кузнечного дела. Собрав много дров и принеся жертвы, они расплавили гору и смогли выйти в степи [19, кн. 1, с. 154].
На рубеже XII–XIII вв. в монгольских степях обитали самые различные народы. В восточной части территории современной Монголии, в долинах Онона и Керулена кочевали племена, которые условно можно назвать монголами. В их числе были дарлекины, нируны, тайджиуты, хонкираты и др. К востоку от них, в Забайкалье и Внутренней Монголии, обитали татары. В центральной Монголии в предгорьях Хангая и в долинах Орхона и Толы проживали кереиты. Их вождество во главе с ханом Тоорилом (Ван-ханом) было одним из наиболее могущественных объединений кочевников в указанный период. В северной Монголии по берегам Селенги жили меркиты. Западную часть Монголии занимали найманы. Многие исследователи относят их не к монголоязычным, а к тюркоязычным кочевникам [6; 11; 17; 40].
Быт и культура средневековых кочевников монгольских степей мало чем отличались от образа жизни номадов более раннего времени [4; 11; 13; 38]. Они разводили так называемые «пять видов скота» (таван хошуу мал) – лошадей, верблюдов, овец, коз, крупный рогатый скот. Наиболее ценным животным, мерилом богатства номада считался конь. Овцы, в целом, занимали 50-60% общего поголовья. Примерно 15-20% стада составляли лошади и крупный рогатый скот. Оставшаяся часть приходилась на коз и верблюдов, которых в структуре стада было меньше всего [9]. Кочевники также занимались охотой, имели зачатки земледелия. Особенно важное значение имела облавная охота, которая являлась хорошим способом выработки военных навыков. Номады разделялись на две группы и охватывали в кольцо многокилометровую территорию. Постепенно сжимая кольцо, кочевники загоняли в круг множество диких животных.
В монгольском обществе существовало половозрастное разделение труда и гендерное доминирование. В обязанности мужчин входило наблюдение за домашними животными, изготовление стрел, луков, прочей утвари. Остальное время они занимались охотой, стрельбой из лука, ходили в военные походы. На женские плечи выпадала вся остальная ноша – работа по дому, доение и обработка продуктов скотоводства, воспитание детей. Когда мужчины отсутствовали, они выполняли и их работу. Однако роль женщины в монгольском обществе не была сводима к положению домашней рабыни. Женщины могли иметь большее влияние в публичной жизни. Особенно высока была роль вдовы после смерти мужа. Достаточно напомнить, какое влияние на сыновей имела Оэлун – жена Есугай-баатура и мать Чингиз-хана, а также впоследствии другие ханши.
У монголов существовали различные формы семьи. Для небогатых скотоводов, по всей видимости, это была так называемая малая нуклеарная семья, состоящая из родителей и малолетних детей. Старшие сыновья при женитьбе получали свою долю скота и имущества. Младший сын (отчигин) оставался с родителями, чтобы заботиться о них в старости. Ему же впоследствии доставался родительский гэр (юрта), имущество и домашний скот. Для более богатых монголов была характерна так называемая расширенная полигиническая семья. Богатые, кто мог заплатить калым, имели по нескольку жен. Во время набегов и военных походов можно было также заиметь наложниц, которые параллельно выполняли работу по домашнему хозяйству. Кочевники монгольских степей были шаманистами, верили в культ Неба (Тэнгри). Кроме «Вечного синего Неба» они почитали богиню Земли (Этуген), духов огня, гадали по бараньим лопаткам. Ке-реиты и найманы были знакомы с христианством.
Обычно кочевники кочевали айлом – группой из 5–10 семей. При необходимости номады могли объединяться в более крупные объединения (курень), но с экологической точки зрения это было нецелесообразно, т.к. резко возрастала нагрузка животных на пастбища. Многие этнографы фиксируют, что для этих уровней характерны минимальные конфликты между членами группы. Как только возникает напряжение внутри коллектива, недовольные сразу откочевывают. Айлы группировались в таксоны более высокого уровня – линидж (урук), экзогамный род (обок) – племя, вождество (иргэн, улус). Для народов того времени характерно совпадение этнической и потестарной терминологии. Одни и те же термины могли обозначать как какую-то этнополитическую группу, так и составляющие ее сегменты [22].
Монгольское общество было знакомо с неравенством и иерархией. Во главе племен и вождеств стояли ханы, которые имели дружины нукеров. Социальное господство в монгольском обществе конструировалось в соответствии с терминологией родового общества как противопоставление между старшим и младшим родственниками («отец – сын», «старший брат – младший брат»), генеалогического, в том числе и фиктивного, неравенства между отдельными линиджами и сегментами («белая» и «черная» кость), маркированием более низких по статусу родственников терминами рабства (богол) [11; 22; 38].
Племена кочевников постоянно нападали друг на друга с целью угона скота, захвата в плен женщин и детей. Анонимный монгольский летописец красочно охарактеризовал «темные времена» монгольского средневековья: «Звездное небо поворачивалось – была всенародная распря. В постель свою не ложились – все друг друга грабили (забирали добычу). Вся поверхность земли содрогалась – всесветная брань шла» [7, §254].
Именно в таких условиях родился будущий основатель монгольской империи Чингиз-хан. Его отцом был один из потомков могущественного предводителя монголов первой половины XII в. Хабул-хана по младшей линии – Есугай-баатур. Матерью являлась Оэлун из племени олхонутов. Она была отдана в жены одному из меркитов, однако Есугай силой умыкнул ее и сделал своей супругой. При рождении ребенка нарекли именем Темучжин в честь одного из поверженных его отцом врагов.
В девятилетнем возрасте отец повез Темучжина свататься к хонкиратам, где ему в качестве невесты была выбрана Борте – дочь местного вождя Дай-сечена. На обратном пути Есугай встретил татар, которые напоили его отравленным питием. После его смерти Темучжин был вынужден вернуться домой к матери. К этому времени большинство сподвижников Есугая решили бросить его семью и откочевать, поделив его стада. Это был типичный вариант распада вождества у кочевников скотоводов. Измена соплеменников нанесла юному Темучжину глубокую психологическую травму. Впоследствии он всегда с подозрением относился к родственникам, даже к самым близким, и стремился опираться на верных друзей и преданных воинов-нукеров [31, с. 193–194]. На долю матери Темучжина и семьи выпала нелегкая судьба – выжить без скота в суровых условиях монгольского климата. Оэлун пришлось заниматься собирательством, а самим ребятишкам – ловить рыбу. Неслыханное дело для кочевников, потомки которых и до сих пор с подозрением относятся даже к рыбным деликатесам.
Именно в этот период развился конфликт между Темучжином и Бектером – его сводным братом от другой жены Есугая. Возможно, оба подростка чувствовали, что кто-то из них должен был со временем возглавить семью. Конфликт закончился драмой. Бектер был застрелен из лука. Это преступление не было оставлено без внимания со стороны дальних сородичей. Темучжин был захвачен тайджиутами и в качестве наказания закован в колодки. Проявив чудеса смекалки и храбрости юноша смог убежать их плена и вернуться в семью.
Через некоторое время он совершил еще один храбрый поступок – погнался за конокрадами и отбил табун своих лошадей. В этом ему помог юноша из соседнего кочевья – Боорчу. Фактически он стал первым нукером Темучжина и в будущем одним из его ближайших сподвижников. Вдохновленный этой победой Темучжин отправился к Дай-сечену за невестой. В качестве приданого Борте получила роскошную соболиную доху. Эта доха была отвезена Темучжином в ставку кереитов и поднесена в качестве дара вождю конфедерации кереитов Тоорилу (Ван-хану). Взамен сметливый юноша попросил покровительства. Растроганный Ван-хан вспомнил о былой дружбе с Есугаем и пообещал молодому человеку поддержку.
Однако Темучжину недолго пришлось наслаждаться объятиями юной супруги. На его лагерь внезапно напали меркиты, которые долгие годы вынашивали план мести Есугаю или его родственникам. Темучжин был вынужден бросить молодую жену и скрываться в чащобе священной горы Бурхан-халдун. Вот тут-то и понадобилась дружба с сильным покровителем. Темучжин обратился за помощью к Ван-хану и другому влиятельному монгольскому вождю Джамухе. Джамуха был его ровестником и побратимом (монг. анда). Еще в детстве мальчики обменялись подарками и пообещали друг другу хранить верность всю жизнь.
Меркиты не ожидали набега и были разгромлены. Коалиции досталась богатая добыча. Но Темучжину была нужна только его возлюбленная. Это один из самых трогательных эпизодов его биографии. Однако так случилось, что к моменту освобождения из плена Борте ожидала первенца. Несмотря на щекотливость ситуации Темучжин признал Джучи (букв. «гость») своим сыном.
Некоторое время после победы над меркитами Темучжин кочевал вместе с другом детства Джамухой. Как в детстве они спали, укрываясь одним одеялом. Однако постепенно между ними началась конкуренция за первенство, и Темучжин откочевал от анды. Впоследствии они стали врагами. Еще через некоторое время сподвижники Темучжина решили короновать его на ханство. Именно тогда он получил новое имя-титул Чингиз-хан. Вокруг него стали собираться верные нукеры. Первый эмбриональный «аппарат» состоял всего из 26 дружинников, а его возглавляла тройка ближайших сподвижников Чингиз-хана – Боорчу, Чжельме и Субутай-баатур.
К сожалению, история ранних монголов от середины 1180-х гг. до 1204 г. не имеет точной хронологии. Разные источники по-разному описывают ход событий. Можно реконструировать только наиболее важные из них, однако их даты и даже последовательность до сих пор являются предметом дискуссий. Известно, что вскоре после размолвки, во время набега за скотом был убил младший брат Джамухи. Это стало причиной вооруженного конфликта между побратимами. Чингиз-хан был разбит, но он сумел даже из поражения извлечь пользу. Джамуха в качестве устрашения приказал сварить живьем в котлах 70 вождей племени чоносов. Это оттолкнуло многие племена, которые откочевали от него к анде. К этому времени Чингиз-хан прослыл справедливым и весьма щедрым вождем, который раздавал своим сподвижникам большую часть добычи. Кроме того, его опора на верных нукеров, а не на родственников, давала возможность выходцам из других племен достичь высокого положения.
Дальнейшая история – это калейдоскоп набегов и войн между различными вожде-ствами и племенами номадов. Несколько раз Чингиз-хан был на грани полного разгрома. Однако он смог выстоять. Пали его враги. Сначала погиб Ван-хан. Потом была разгромлена коалиция найманов и Джамухи. Джамуха бежал, но вскоре был предан своими нукерами. Чингиз-хан жестоко расправился с изменниками и предал анду почетной казни – ему сломали позвоночник без пролития крови.
В 1206 г. на берегу Онона Чингиз-хан был провозглашен правителем Монгольской державы (Еке Монгол Улс). Он попытался разрушить традиционную племенную систему и создать принципиально новую структуру, основанную на фундаменте личной преданности. В результате была введена десятичная система (деление воинских подразделений на десятки, сотни и тысячи). Всего первоначально было создано 95 «тысяч». Они являлись как военными, так и административными подразделениями имперской конфедерации. Старую родовую структуру сохранили племена давних сподвижников Чингиз-хана, а также те вождества, которые добровольно вошли в состав имперской конфедерации. Остальные были перетасованы и включены в новые «тысячи». Правым крылом командовал Боорчу, под командованием которого находилось 38000 воинов. Левое крыло находилось под руководством Мухали. Вместе с центром оно составляло 62000 чел. [19, кн. 2, с. 266-278].
Чингиз-ханом также была создана дружина (кешик) в 10000 воинов. Дружинникам была поручена охрана ханских покоев, имущества и ставки, руководство дворовой челядью, обеспечение ханского стола продовольствием, участие в ханских облавных охотах и т.д. Дружина являлась своеобразной кузницей кадров для будущей имперской администрации. В известной степени дружинников можно рассматривать как эмбрион офицерского корпуса армии и аппарата управления.
Родственники оказались обделенными. Матери на пару с младшим родным братом Чингиз выделил 10000 юрт, брату Хасару – 4000; сыновьям: Джучи – 9000, Чагатаю -8000, Угэдэю и Толую – по 5000. При этом к ним были приставлены специальные наместники, которые должны были докладывать о каждом шаге Чингиз-хану. Причина этого коренилась в упомянутых выше событиях далекого детства, когда он столкнулся с изменой родственников, бросивших его семью после смерти отца. Помня об этом, Чингиз-хан неизменно старался опираться не на родственников, а на своих верных нукеров [7, § 242, 243].
Судебные дела были поручены Шиги-Хутуху. Чингиз-хан также провозгласил новые правила поведения, которые обычно называют Ясой. Однако среди современных исследователей нет единства относительно того, что представляла собой Яса [30; 35]. Ее подлинник неизвестен. Имеются только различные пересказы и упоминания восточных авторов Джувейни, Рашид ад-Дина, Макризи, Ибн Баттуты. По всей видимости, Яса не была писаным сводом законов подобно раннесредневековым «варварским» Правдам (Вестготской, Салической, Русской и др.). Она представляла собой свод различных установлений, правил и табу, установленных Чингиз-ханом с некоторыми дополнениями в правление Угэдэя. Данный текст был недоступен для общего пользования. Согласно Джувейни: «Эти свитки называются Великой Книгой Ясы и лежат в казне старших принцев. Когда хан садится на трон, или будет собирать великой войско, или соберутся принцы и [станут советоваться] о делах государства и управления, то приносят те свитки и в соответствии с ними осуществляют все решения; и к построению войска или разрушению стран и городов как там предписано» [36, с. 25].
В 1210 г. чжурчжэньские посланники потребовали от Чингиз-хана уплаты дани (Формально монголы являлись вассалами имерии Цзинь.) Однако реальное соотношение сил между Севером и Югом сильно изменилось, и этот эпизод был использован как повод к войне. В следующем году монголы вторглись в границы Цзинь сразу двумя армиями. С этого времени началась эпоха великих монгольских завоеваний. У чжурчжэней было 1,2 млн. солдат. Чингиз-хан имел 139 «тысяч». Следовательно, соотношение сил было примерно 1:10. Однако чжурчжэньская армия была рассредоточена по отдельным гарнизонам, а монголы могли использовать эффект концентрации сил на главном направлении удара. Они перешли за Стену и взяли Западную столицу. Первые же победы привели к увеличению численности монгольского войска за счет перебежчиков.
Обычная тактика монголов сводилась к следующему. Монгольское войско выстраивалось в несколько линий. Первые линии составляли тяжеловооруженные всадники. Сзади находились конные лучники. В начале битвы легкая кавалерия с флангов или через интервалы между передовыми подразделениями выезжала вперед и начинала засыпать противника стрелами. Стена сплошного потока из сыпящихся с неба стрел была хорошим психологическим оружием (особенно если часть стрел была снабжена специальными свистунками) и могла принести вред плохо вооружённой пехоте. Однако эффективность такой стрельбы была достаточно невысока для вооруженного броней противника [5, c. 213].
Коронной тактической уловкой монголов было знаменитое ложное отступление, когда они высылали вперед несколько подразделений, которые должны были имитировать столкновение с врагом, а потом сделать вид, что отступают. После того, как враг бросался в преследование, в надежде поживиться легкой добычей, монголы растягивали его коммуникации. Затем в дело вступали лучники, которые засыпали противника тучей стрел. Монголы предпочитали тактику дистанционного боя до получения решающего преимущества над противником. Возможно, это было обусловлено тем, что основную часть войска составляли легковооруженные лучники. Завершала сражение снова тяжелая кавалерия, которая сначала выдвигалась на легких рысях, а потом сминала уставшего и потерявшего строй противника [18, c. 52].
Каждый монгольский воин должен был иметь с собой полный комплекс снаряжения, включая защитное и наступательное вооружение, веревки, транспортных животных и проч. Если при осмотре войска обнаруживалась недостача, виновный сурово наказывался вплоть до смертной казни. Чингиз-хан ввел жесткую дисциплину и круговую поруку. Если с поля боя убегал один человек, наказывали весь десяток. Эта система была жестокой, но оказалась очень эффективной [18, c. 50-51; 36, с. 31].
Монголы исповедовали тактику тотальной войны, масштабное запугивание противника с целью подавления его боевого духа и деморализации. Если города не сдавались им без единого выстрела, они не брали никого в плен, кроме искусных ремесленников [16, c. 67]. Для осадных работ использовалось местное население (хашар – букв, «толпа»), которое заставляли приводить в действие гигантские механизмы, собирать камни, заготавливать деревья, строить осадные сооружения [19, кн. 2, с. 207; 16, с. 67].
В начале военных действий против чжурчжэней монголы испытывали недостаток опыта и специальных средств в осаде городов. В ходе первой кампании против тангутов они так неудачно пытались затопить водой столицу тангутского государства, что в результате вода прорвала построенную плотину и затопила монгольский лагерь. Однако монголы были хорошими учениками в военном деле. Они стали использовать на военной службе чжурчжэньских, китайских и мусульманских инженеров и ремесленников, что быстро привело к ощутимым последствиям. Очень скоро они освоили самые передовые военные технологии – строительство осадных башен, в том числе с катапультами, а также различных метательных орудий, стреляющих стрелами, камнями и пороховыми зарядами, стали проводить крупномасштабную артподготовку перед штурмом, осуществлять возведение плотин для затопления вражеских городов и рытье подкопов под крепостные стены и т.д. [18, с. 53-54].
Относительно превосходства монгольского войска над армиями других средневековых государств существуют разные мнения. Широко распространена точка зрения, что кочевники являются «природными воинами». Кочевники отличались выносливостью и неприхотливостью, зоркостью, прекрасно ориентировались на местности, с детства овладевали искусством управления лошадью и стрельбы из лука. Монгольский лук был самым мощным луком эпохи средневековья. Долгие тренировки в период облавных охот обусловили высокую маневренность и координированность монгольских воинских подразделений, способность быстро перестраиваться и легко перемещаться по территории военных действий. В этом они наголову превосходили своих противников [5, с. 91].
В то же время необходимо учитывать два важных обстоятельства. Что касается умения владения оружием ближнего боя, то обычные кочевники, как правило, уступали в этом профессиональным воинам оседло-земледельческих государств (военное сословие, дружинники, специально обученные воинские подразделения – мамлюки, янычары и др.). Кроме того, фактор умения ориентироваться на местности и передвигаться с большим количеством заводных лошадей был преимуществом для кочевников только в степных зонах или в непосредственной близости от них (как на Руси). Иное дело, если боевые действия велись в непривычных условиях. Здесь номады теряли фактор «своего поля» и им приходилось играть по правилам своего противника. Так было на море во время двух походов юаньской армады против Японии. Так было и на Ближнем Востоке, где они потерпели поражение от мамлюков.
Монгольская армия была основана на так называемой десятичной системе – делении войска на подразделения численностью в десять (арбан), сто (зуут), тысяча (мян-ган) и десять тысяч (тумен) воинов. «Чингиз-кан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один, который называется сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число называется у них тьма» [18, с. 49]. «Каждый из эмиров тумана, тысячи и сотни должен содержать в полном порядке и держать наготове свое войско с тем, чтобы выступить в поход в любое время, когда прибудет фирман и приказ, безразлично ночью или днем!» [19, кн. 2, с. 264].
Открытие принципа иерархии (в том числе и «десятичной» системы) сыграло в свое время в истории военного дела не менее важную роль, чем, например, изобретение колеса для развития техники. Войско, имевшее более организованную структуру (при прочих факторах) обладало значительным тактическим преимуществом в сравнении с войском, не имевшим никакой или худшую военную организацию. Военная история дает бесчисленное множество примеров, когда малочисленные армии побеждали превосходящих противников только из-за того, что имели лучшую организацию. Возможно, сейчас вышесказанное может показаться банальностью, но не стоит забывать, что речь идет о племенном обществе, для которого базисные принципы социальной организации были совсем другими, отличными от основ государственного общества.
Жесткая военная иерархия предполагает строгую дисциплину. Этот принцип внутренне был чужд племенным вождям с их сепаратизмом. Иоанн де Плано Карпини писал, что если во время сражения «из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются» [18, с. 49-50].
Десятичная система и круговая порука не предполагает необходимости содержания специальных контролеров. «Смотр и учет войск ведется так, что отсутствует нужда в записывании результатов проверки (дафтар-и арз) и содержании специальных лиц и их помощников, – свидетельствует Джувейни, – Так как все поделены на десятки, и один человек назначен командиром над другими девятью; из десяти начальников десятков один получает звание «команандира сотни», а вся сотня ему подчинена. И так с каждой тысячей, и точно так же с десятью тысячами человек, над которыми назначен начальник, называемый «командующим тумена». В соответствии с этим правилом, если возникнет необходимость и понадобится человек или вещь, то дело передают темнику, а тот, соответственно, – тысячнику, и так далее до десятников. В этом есть истинная справедливость; каждый человек трудится как другой, и между ними не делают разницы, не принимая во внимание ни богатство, ни власть» [36, с. 31; ср.: 5, c. 90–91].
Судя по «Тайной истории монголов», численность войска Чингиз-хана в 1206 г. составляла не менее ста тысяч всадников. В §202 перечисляются 95 тысячников, которым он доверил свои воинские подразделения. Кроме того, в источнике сказано, что здесь не учтены так называемые лесные народы. На момент смерти основателя державы левое крыло состояло из 38 тысяч, правое – из 62 тысяч. С учетом тысячи личных телохранителей, называемой гол, а также 40 тысяч, которые были розданы ближайшим родственникам, общая численность воинских подразделений составляла уже 141 тыс. всадников [19, кн. 2, с. 266–278]. При всей условности подобных расчетов видно, что количество номадов, привлеченных к активным военным действиям, несмотря на потери в предыдущих кампаниях, возросло примерно в полтора раза. Данное обстоятельство может быть объяснимо только тем, что по мере расширения степной державы, увеличивались и ее людские ресурсы. Погибшие в сражениях воины заменялись рекрутами из новых присоединенных к Улусу владений.
Если исходить из того, что взрослые мужчины составляют примерно пятую часть населения, то общее количество кочевого населения монгольских степей в 1220-е годы должны было быть не менее 700 тыс. чел. В период расцвета империи численность номадов возросла, при этом часть их ушла в Европу, Среднюю Азию и Иран. По данным на 1290 г. собственно монголов в государстве Юань было около 1 млн. чел., примерно столько же выходцев из Западной и Средней Азии (сэму, сэмужэнь), 10 млн. чел., проживавших на территории Северного Китая (ханьжэнь) и 60 млн. жителей Южного Китая (нанжень).
Разделение на десятичные воинские подразделения не было единовременным актом. Да это было и невозможно. Любое воинское подразделение по мере участия в боевых действиях требует докомплектации или переформирования. По всей видимости, провозглашение десятичной системы в качестве основы структуры Еке Монгол Улс’а в 1206 г. явилось политической декларацией о намерениях. В реальности же так называемые мянган часто по своей численности были больше одной тысячи воинов. Достаточно обратиться к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Тысяча джалаиров, которой управлял Мухали, состояла из 3 тыс. чел. Тысяча Бааритая-курчи-нойона составляла 10 тыс. бааринов, а тысяча Ная-нойона – 3 тыс. бааринов. Тысячные подразделения хон-киратов состояли из 5 тыс. чел., онгутов – из 4 тыс. чел., джалаиров – из 2 тыс. чел. Тысяча братьев Кэхтая и Бучина также состояла из 3 тыс. чел., а тысячи кара-киданей и чжурчжэней – соответственно из 10 тыс. воинов каждая, и др. [19, кн. 2, с. 269–274].
Более того, известны случаи переформирования «подразделений-племен», когда менялся их иерархический статус. «Тысяча, состоящая из племен ойрат. Их было [собственно] четыре тысячи, однако в подробностях [они] не известны. Эмиром и повелителем [падишах] их был Кутука-беки. Когда он подчинился Чингиз-хану, все ойратское войско по [установившемуся] обычаю утвердили за ним, а эмирами-тысяцкими были те люди, которых он хотел. После него [этими тысячами] ведали его сыновья» [19, кн. 2, с. 269]. Этот текст определенно свидетельствует о том, что ойратский мянган состоял из большего числа воинов, а потом на его основе было сформировано объединение более высокого иерархического уровня. Схожая информация содержится в том же источнике касательно войска Бааритая-курчи-нойона [19, кн. 2, с. 269].
Существовали два варианта мобилизации монгольского войска. В первом случае все мужчины тех или иных племенных и клановых подразделений приравнивались к воинам и должны были участвовать в военных походах. По всей видимости, этот способ комплектации использовался на ранних этапах существования Монгольской империи. Другой вариант предполагал, что в зависимости от необходимости проводился набор рекрутов в монгольское войско от каждого из племен и вождеств. Так в 1235 г. из каждого монгольского «десятка» один воин был призван для похода на западные страны и один – на Сун. Из населения бывшей чжурчжэньской империи рекрутировался один человек от десяти дворов для похода на Сун и Коре [2, с. 354]. Для похода против Бату в 1247 г. Гуюк призвал по одному человеку от ста душ [2, с. 300; 28, с. 21]. Согласно «Юань ши», в период господства монголов в Китае все мужское население от 15 до 70 лет было привлечено к воинской службе. Однако в реальности возраст призыва, в зависимости от потребностей, мог варьировать от 15 до 20 лет [37, с. 17]. Мобилизация проводилась секретно, так чтобы никто из посторонних не смог узнать об этом. Марко Поло свидетельствует, что когда Хубилаю понадобилось собрать большую армию, это было сделано настолько быстро и тайно, что никто о происходящем даже не заподозрил [5, c. 100].
По мере завоеваний монголы включали в состав своих армий завоеванные народы. В результате, чем больше они завоевывали, тем более сильной становилась мощь их вооруженных сил. Первые кампании принесли огромную добычу. Чжурчжэньский император заплатил большую контрибуцию в 10 тыс. лян серебра и 10 тыс. слитков золота. После этого Чингиз-хан обратил свой взор на запад, на владения хорезмшаха. В сентябре 1219 г. 150 тыс. монгольских всадников подошли к Отрару. Крепость была взята через пять месяцев. С течением времени пали и другие города Средней Азии -Бухара и Самарканд (1220), Гургандж (1221). В 1226-1227 гг. было повержено тангутское государство Си Ся.
В 1227 г. во время осады столицы тангутского государства Чингиз-хан умер. По одной версии незадолго перед этим он расшибся, упав с лошади. По другой, он скончался от скоротечной болезни. По третьей, на него наслал порчу правитель тангутов. Существует также экзотическая легенда, что он, подобно вождю гуннов Аттиле, пал от руки юной пленной тангутской царевны. Место погребения Чингиз-хана также неизвестно. Согласно одним данным, он был погребен на Алтае. По другой версии, его похоронили на родине около священной горы Бурхан-Халдун. Буддистские монахи считают местом его погребения Ордос.
Похороны были произведены втайне. Согласно преданию, после траурной церемонии все участвовавшие в ней были убиты, а над могилой прогнали табун лошадей, чтобы никто и никогда не нашел место захоронения Завоевателя Вселенной. Несмотря на легендарный и противоречивый характер приведенных сведений, факт остается фактом – погребение ни одного из великих ханов и ближайших родственников не найдено археологами до наших дней.
Несмотря на стремление Чингиз-хана разрушить племенную систему, это оказалось не под силу даже ему. На первом же курултае после смерти Чингиз-хана в 1228 г. наиболее важные решения принимали его братья и сыновья. Хаганом монгольской империи был провозглашен третий сын Чингиз-хана Угэдэй (1229-1241).
Выбор преемника был сделан Чингиз-ханом еще при жизни. Он обсуждал со своими ближайшими соратниками и родственниками возможную кандидатуру будущего правителя. Фигура его первенца Джучи была не совсем легитимна в силу сомнительного происхождения. Второй сын Чагатай оказался слишком импульсивен и вызывал опасения. Четвертый сын Толуй являлся отчигином и должен был наследовать дом родителей. Наиболее приемлемой для всех оказалась кандидатура третьего сына Угэдэя. Угэдэй был спокойным и уравновешенным, отличался щедрым нравом и любил развлечения.
Однако самое главное достоинство Угэдэя оказалось в его способности не мешать ходу развития естественных процессов. Он пил вино, охотился и развлекался со своими многочисленными женами, а в это время монгольские воины брали новые города, присоединяли новые страны. При нем империя раскинулась от Волги до Амура. Общая хронология наиболее важных военных походов монголов выглядит следующим образом. С отдельными перерывами продолжалось завоевание Северного Китая. В 1233 г. монгольские тумены дошли до Приморья и завоевали чжурчжэньское государство Восточное Ся, а в следующем году окончательно пала династия Цзинь. Последний оплот империи, город Цайчжоу, был взят. Чжурчжэньский император повесился, приказав сжечь свое тело, чтобы оно не досталось врагам.
В 1231-1232 гг. был совершен поход на Корейский полуостров, и была повержена династия Силла. В 1230-1240-х гг. было совершено несколько успешных походов на территорию Ирана. С 1234 г. возобновилась война в Китае, на этот раз против династии Сун. Уже через три года сунцы согласились платить ежегодно 200 тыс. слитков серебра и 200 тыс. кусков шелка. Хаган Мунке возобновил в 1251 г. военные действия, однако только при Хубилае в 1279 г. весь Китай был завоеван [подробнее о походах см.: 23; 39].
В 1235 г. состоялся курилтай, определивший судьбы многих народов Старого Света. Было принято решение продолжить завоевания в Европе и в Азии. В 1236 г. была завоевана Волжская Булгария. Зимой следующего года монгольское войско вторглось на территорию Руси. Рязань, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, один за другим пали в ходе нашествия Батыевой рати. Потери были немалыми, и монголы несколько лет собирали силы для нового похода. В 1239 г. был захвачен Чернигов, а осенью 1240 г. осажден и взят штурмом Киев. В январе 1241 г. монголы вторглись в Польшу и Венгрию. Этот поход привел в ужас население европейских стран, и их спасла только смерть монгольского хагана Угэдэя [о походах на Русь см.: 25].
Активная экспансионистская политика была обусловлена тем, что стабильность Монгольской империи напрямую зависела от умения ханов организовывать внешние источники поступления прибавочного продукта. Чингиз-хан еще в молодости проявил себя щедрым вождем. Дети и внуки превзошли своего великого родителя в щедрости. Джувейни пишет, что Угэдэй затмил всех предшествующих степных ханов. Все захваченное в военных походах он по-царски раздавал своим сподвижникам, даже не требуя, чтобы это было предварительно внесено в специальную опись [20, c. 19, 35, 41, 53, 55, 58, 59, 62, 63; 36, с. 188-189, 198,202].
Ему приписываются слова, сказанные о стяжательстве: «Те, кто в этом усердствует, лишены доли разума, так как между землей и зарытым кладом нет разницы, – оба они одинаковы в [своей] бесполезности. Поскольку при наступлении смертного часа [сокровища] не приносят никакой пользы, и с того света возвратиться невозможно, то мы свои сокровища будем хранить в сердцах и все то, что в наличности и что приготовлено, или [то, что еще] поступит, отдадим подданным и нуждающимся, чтобы прославить свое доброе имя» [20, c. 49; 36, с. 204].
В период правления Угэдэя начинает складываться бюрократический аппарат огромной империи. Надо сказать, что для кочевников институт казны и государственной финансовой системы воспринимался как непонятный и чужеродный для правителей кочевой империи. Они не стремились накапливать богатства в своих кладовых, чтобы использовать их как дополнительный властный ресурс. Напротив, щедрость – это то качество, которое кочевники ожидали от своих степных вождей. Не случайно ханы стремились раздавать все свои богатства, чтобы привлечь на свою сторону племена номадов. По этой причине Чингизиды периодически сталкивались с тем, что ханская казна оказывалась пустой. Именно поэтому, когда после возвращения из похода в Среднюю Азию выяснилось, что на складах нет ни зерна, ни шелка, сторонники провоенной партии предложили Угэдэю уничтожить все население Северного Китая, а земледельческие поля превратить в пастбища. Только благодаря заступничеству Елюя Чуцая удалось предотвратить этот широкомасштабный геноцид. Однако разногласия между двумя придворными партиями остались. Сторонники другой группировки, которую возглавлял Елюй Чуцай, придерживались мнения, что налоги являются наиболее действенным средством получения доходов от завоеванных территорий.
Елюю Чуцаю удалось аргументировать монгольскому хагану, что гораздо выгоднее обложить завоеванное население налогами. Именно тогда Елюй Чуцай произнес свои знаменитые слова: «Хотя [Вы] получили Поднебесную, сидя на коне, но нельзя управлять [ею], сидя на коне» [цит. по: 14, c. 44-45, 73, 106, 190]. Увидев, какие это может дать результаты, Угэдэй назначил Елюя Чуцая председателем государственного секретариата (кит. чжун-шу шэн). Фактически этот киданин стал верховным канцлером имперского правительства. Здесь вырабатывались наиболее важные решения и готовились указы для распространения их на места, выдавались пайцзы, печати и другие атрибуты имперской власти. Однако вплоть до воцарения Хубилая этот орган не имел четкой организационной структуры.
На первых порах Елюю Чуцаю удалось наладить устойчивую налоговую систему. Помимо стандартных поземельных налогов были введены различные повинности и дополнительные поборы. Большим бременем стала обязанность снабжать провиантом монгольских гонцов и должностных лиц, передвигающихся по территории империи. В немалой степени успехи были обусловлены тем, что Чуцай стал активно формировать государственный аппарат из числа бывших конфуцианских бюрократов. Он аргументировал Угэдэю это тем, что они обладали большими знаниями и административным опытом. Для оптимизации налогообложения в 1233 и 1234 г. на территории Северного Китая были проведены переписи.
Когда Елюй Чуцай предлагал ввести налоги, он думал не только о наполнении ханской казны, но и о восстановлении экономики страны. К концу жизни Угэдэя влияние набожного конфуцианца упало. Зимой 1239/40 г. мусульманский купец Абд-ар-Рахман предложил отдать ему налоги на откуп, пообещав удвоить поступления в казну. Несмотря на яростное противодействие Чуцая, Угэдэй и его окружение согласились. В 1236 г. под давлением кочевой аристократии Угэдэй роздал значительную часть завоеванной территории Северного Китая в уделы (фэнь ди). Елюй Чуцай также не смог воспрепятствовать этому. Ему удалось добиться лишь того, чтобы приставить для надзора к каждому из монгольских вождей специальных контолеров.
По приказу Угэдэя в завоеванные страны были направлены должностные лица (баскаки) и сопровождавшие их писцы (битикчи). Слово баскак тюркского происхождения (тюрк. бас- – давить). Это калька монгольского термина даругачи (монг. дару- -давить). Дословно оба слова обозначают человека, который ставит печать от имени хагана. Судя по всему, в функции даругачи входил достаточно широкий круг административных, военных и судебных полномочий.
Для укрепления инфраструктуры империи в 1235 г. была создана ямская служба. Примерно через каждые 40 км располагались почтовые станции (в разных регионах это расстояние могло варьировать). От каждой тысячи должны были выделяться смотрители почтовых станций (ям). Они обеспечивали гонцов и других должностных лиц свежими лошадьми, пищей и кровом. Это давало возможность гонцам, быстро меняя лошадей, преодолевать в день по 350-400 км [5, c. 121-122; 36, с. 33].
Пришло время перенести ставку из Восточной Монголии в новое место. Было принято решение о строительство в долине Орхона столицы, которая получила название Каракорум (монг. Хархорин). Местоположение новой столицы было обусловлено в первую очередь геополитическими преимуществами. Отсюда было гораздо удобнее контролировать и Китай, и торговые пути через Ганьсу, и совершать походы на Джунгарию и Восточный Туркестан. Важное место в создании столицы сыграла необходимость концентрации в одном месте ремесленников из завоеванных стран. В течение первых десятилетий существования империи монголы провели масштабную мобилизацию человеческих ресурсов. После захвата Хорезма в Монголию было угнано 100 тыс. ремесленников. Следующая волна насильственной депортации мастеров была связана с походами на государство Цзинь, в результате чего в Каракорум было привезено много искусных ремесленников и мастерового люда, которые занимались украшением внутренних покоев дворца и производством для него утвари и различных украшений.
Все представители элиты получили приказание построить в городе дворцы и дома. В 1235 г. был построен дворец Угэдэя, называвшийся Ваньангун – «дворец мира на десять тысяч лет». Перед этим дворцом находилось знаменитое винное дерево, сделанное мастером Гийомом из Парижа. Перед деревом стояли четыре серебряных льва, из пастей которых изливался кумыс. От ствола дерева отходили четыре трубы в форме позолоченных змей. Из этих труб лились различные алкогольные напитки. Ветки и листья были сделаны из серебра. На самом верху находился ангел с трубой [18, c. 158-159].
Дворцовый комплекс был пристроен с юга к городским стенам. Сам город имел форму близкую к прямоугольнику (в южной части – к равнобедренной трапеции). Длинные стороны (около 2,5 км) были ориентированы по линии северо-восток – юго-запад. С северной стороны длина вала равнялась 1,6 км. С южной стороны – около 1,3 км. Город был разделен на несколько участков. В одной зоне располагались усадьбы аристократии и хаганский дворец, в другой были расселены чжурчжэньские и китайские ремесленники, третья была занята мусульманскими купцами. В городе существовало не менее четырех рынков, церкви и кумирни различных конфессий.
Монголы проповедовали религиозную терпимость. Сам Чингиз-хан и его ближайшие потомки не отдавали предпочтения ни одной из мировых религий, с уважением относясь ко всем существующим. Во многих государствах религиозные служители (даосы, буддисты, православные) были освобождены от налогов. Возможно, отчасти это было продиктовано прагматическими задачами, чтобы обеспечить свое правление в завоеванных странах. Нельзя исключать и другое обстоятельство – таким способом Чингизиды стремились максимально застраховать себя от вреда со стороны любых потусторонних сил [8; 15].
Монгольские завоевания способствовали началу масштабных миграционных процессов, новых культурных контактов, зарождению новых вкусов и моды, формированию космополитизма. Монгольские императоры были покровителями китайских искусств. Юаньский двор был центром сосредоточения культуры различных цивилизаций. Элементы китайской живописи и декоративного искусства вошли в среднеазиатское искусство – так же, как среднеазиатская парча попала на Дальний Восток. Национальные кухни многих стран обогатились блюдами и кулинарными рецептами других народов. В Китае при династии Юань элита стала активным потребителем блюд из баранины, а рис был оттеснен на второй план. Из Ближнего Востока лапша попала в Китай и Италию, где стала одним из основных национальных блюд [33].
Европейцы познакомились с технологией перегонки спирта (вероятно, при посредничестве арабов), не говоря уже о таких принципиальных для Запада открытиях, как компас, порох и книгопечатание. Влияние монгольского мира прослеживается в военном деле и даже в одежде. В Европе вошло в моду так называемое «татарское платье». Монголы стимулировали распространение медицинских идей по территории Евразии. Они также оказали влияние на распространение различных религий, способствовали развитию картографии, изучению языков и составлению словарей [10; 27; 28; 32].
После монгольских завоеваний принципиальным образом изменилась геополитическая расстановка сил в Старом Свете. В восточной части исламского мира региональные центры сместились от Багдада к Тебризу, в Средней Азии – от Баласагуна к Алмалыку, в Восточной Европе – от Киева к Сараю и затем к Москве, в Китае – от Кайфына к Пекину. Монголы снова объединили весь Китай в одно государство, и введенное при них административное деление сохраняется до сих пор. Более того, они заложили фундамент для создания китайской государственности в современных границах – включая Тибет, Синьцзян, Внутреннюю Монголию и Маньчжурию. Сегодня китайская историография настойчиво подчеркивает многоэтничный состав юаньского общества как важнейший вклад в национальное строительство КНР [32, с. 354-355].
Значительное влияние монголы сыграли в российской истории. Благодаря их посредничеству из Китая на Русь пришла практика падения ниц при обращении к правителю – челобития и наказания неплательшиков налогов ударами палок по пяткам. Монголы заложили основу для последующего возвышения Московского царства, которое выступало впоследствии как преемник Золотой Орды, и создания последующей России, о чем много писали в своих работах сторонники евразийства. Созданная монголами почтовая служба сохранилась впоследствии в Китае, Иране и России. Монгольские военные учреждения нашли свое продолжение в Китае минского и цинского времени. Русские князья использовали принципы военного строительства, стратегию и тактику монголов вплоть до появления огнестрельного оружия [3; 12].
Подобные заимствования были многочисленны в Монгольской империи. Это создавало возможности для расширения все новых и новых связей, формированию новых мод и вкусов. Однако не нужно забывать, что монголы не ставили своей целью создать сеть глобальных информационных коммуникаций. Они были одержимы идеей покорения мира и, следовательно, многие результаты их контактов с другими культурами и цивилизациями оказались непреднамеренными. Транзиты высоких технологий в большей степени были следствием политической воли правителей Монгольской империи, нежели следствием внутреннего развития экономики и торговли. В результате сформировались обширные и постоянные сети культурных и технологических контактов между ремесленниками, инженерами, художниками и другими представителями интеллектуального труда разных народов и государств. Все это стало основой для плодотворного технологического и культурного обмена, способствовало претворению в жизнь новых возможностей и уникальных открытий, которым через несколько столетий было суждено перевернуть весь мир [10; 11; 24].
Монголы также способствовали распространению и проникновению различных религий. Правда, при этом, в конечном счете, в выигрышном положении оказался ислам: Ильханы – в Иране, Чагатаиды – в Средней Азии, Джучиды – в Дешт-и Кипчаке рано или поздно приняли веру в Аллаха. Возможно, это было обусловлено определенной предрасположенностью кочевников именно к исламу – религии воинов и торговцев.
Еще одним следствием масштабного культурного обмена стало визуальное расширение горизонтов Евразии и развитие картографии. В определенной степени это подтолкнуло европейцев к поискам новых морских путей в Индию и привело впоследствии к Великим географическим открытиям. Важный вклад внесли монголы в развитие языкознания. Империя была многонациональной державой, и монголы использовали различные языки для управления завоеванными территориями. Они создавали специальные школы для подготовки переводчиков, стимулировали процесс создания многоязычных словарей, которые начинают появляться в XIII-XIV вв. в разных странах, связанных с торговлей по Великому Шелковому пути от Китая до Европы [32, с. 352, note 44]. Мы уже не говорим о многочисленных языковых заимствованиях монгольских слов в различных языках и стимулированных монголами языковых взаимодействиях. Только в русский язык посредством контакта с кочевниками вошли такие слова, как аргамак, базар, деньги, казна, таможня, табун, тьма, ямщик.
Подытоживая сказанное, представляется несомненным, что главное значение Монгольской империи для мировой истории заключалось в том, что монголы замкнули цепь международной торговли в единый комплекс сухопутных и морских путей [1; 26]. Это создало условия для массовой мобилизации и перемещений человеческих масс и целых народов, сформировало беспрецедентные условия для крупномасштабных обменов товарами, идеями и технологиями. Впервые все крупные региональные составляющие средневековой мир-системы (Европа, мир ислама, Индия, Китай и Золотая Орда) оказались интегрированными в единое информационное, макроэкономическое и культурное пространство. Данный феномен смело можно назвать средневековой или монгольской глобализацией XIII–XIV вв.

1. Абу-Луход Ж. Переструктурируя миросистему, предшествующую новому времени // Время мира. Вып. 2. Новосибирск, 2001. С. 449-461.
2. Бичурин Н.Я. История первых четырех ханов из Дома Чингизова. СПб.: Типография Карла Крайя, 1829.457 с.
3. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь: ЛЕАН, М.: АГРАФ, 1997.480 с.
4. Жуковская Н.Л. Кочевники Монголии. М.: Вост. лит., 2002.247 с.
5. Книга Марко Поло. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1956. 376 с.
6. Ковычев Е.В. К истории ранних монголов в Забайкалье // Известия лаборатории древних технологий. Вып. 9. Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2012. С. 129–146.
7. Козин С.А. Сокровенное сказание: Монгольская хроника 1240 г. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941.611с.
8. Коллмар-Пауленц К. Новый взгляд на религиозную идентичность монголов // Монгольская империя и кочевой мир. Вып.1. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. С. 444–464.
9. Крадин Н.Н. Кочевники Евразии. Алматы: Дайк-Пресс, 2007.416 с.
10. Крадин Н.Н. Актуальные проблемы истории Монгольской империи // Исторический вестник. 2014. Т. 10 (157). С. 10-43.
11. Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. Империя Чингиз-хана. М.: Восточная литература РАН, 2006. 557 с.
12. КривошеевЮ.М. Русь и монголы. 2-е изд. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. 468 с.
13. Марков Г.Е. Кочевники Азии. М.: Изд-во МГУ, 1976. 316 с.
14. Мункуев Н.Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. Надгробная надпись на могиле Елюй Чу-цая. М.: Наука, 1965. 224 с.
15. Мэй Т. Монголы и мировые религии в XIII веке // Монгольская империя и кочевой мир. Вып.1. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. С. 424-443.
16. Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»). Пер., комм. Н.Ц. Мункуева. М.: Наука, 1975. 286 с.
17. Нанзатов Б.З. Расселение и племенной состав номадов Центральной Азии в предчингизовское и чингизовское время // Монгольская империя и кочевой мир. Вып.3. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008. С. 377-462.
18. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1957. 270 с.
19. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1-2. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 219 с., 315 с.
20. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. II. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960.253 c.
21. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. III. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1946. 340 c.
22. Скрынникова Т.Д. Харизма и власть в эпоху Чингиз-хана. 2-е изд. СПб.: Евразия, 2013. 384 с.
23. Татаро-Монголы в Азии и Европе. 2-е изд. М.: Наука, 1977. 504 c.
24. Холл Т. Монголы в мир-системной истории // Монгольская империя и кочевой мир. Вып.1. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. С. 136-166.
25. Хрусталев Д.Г. Русь и монгольское нашествие (20-50 гг. XIII в.). 2-е изд. СПб.: Евразия, 2015. 416 с.
26. Abu-LughodJ. Before European hegemony: The World-System A. D. 1250-1350. New York: Oxford University Press, 1989. 464 p.
27. Allsen T. Commodity and Exchange in the Mongol Empire: a Cultural History of Isla mic Textiles. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. 156 p.
28. Allsen T. Culture and Conquest in Mongol Eurasia. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. 264 p.
29. Allsen T. The Circulation of Military Technology in the Mongolian Empire // Warfare in Inner Asian History (500-1800). Leiden: Brill, 2002. P. 265-293.
30. Ayalon D. The Great Yasa of Chinggis khan. A Reexamination (Part’s A, B. Ca, C2) // Studia Islamica. Vol. 33. 1971. P. 97-140; 1971. Vol. 34. P. 151-180; 1972. Vol. 36. P. 113-158; 1973. Vol. 38. P. 107-156.
31. Barfield T.J. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China. 2nd ed. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1992. 325 p.
32. Biran M. The Mongol Transformation: From the Steppe to Eurasian Empire // Eurasian Transformations, Tenth to Thirteenth Centuries. Leiden, 2004. P. 339-361.
33. Buell P., Anderson E., Perry Ch. A Soup for the Qan: Chinese Dietary Medicine of the Mongol Era as Seen in Hu Szu-hui’s Yin-shan Cheng-yao. London: Brill, 2000. 662 p.
34. Chambers J. The devil’s horsemen: The Mongol invasion of Europe. 2nd ed. London, 1988. 208 p.
35. de RachewiltzI. Some reflection on Činggis Qan’s Yasay // East Asian History. Vol. 6. 1993. P. 91-104.
36. Genghis Khan. The history of the World-Conqueror by ‘Ala ad-Din ‘Ata-Malik Juvaini. Translated by J.A. Boyle. Manchester: Manchester University Press, 1997. 763 p.
37. Hsiao Ch’i-ch’ing. The Military Establishment of the Yüan Dynasty. Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1978. 314 p.
38. Krader L. Social Organization of the Mongol-Turkic Pastoral Nomads. The Hague, 1963.
39. May T. The Mongol Art of War. Barnsley: Pen & Books Ltd, 2007. 214 p.
ToganI. Flexibility and limitation in Steppe Formations: The Kerait Khanate and Chinggis Khan. Leiden: Brill, 1998.204 p.