Кочевники Восточной Европы

Кочевники Восточной Европы в начале XIII в.

Владимир Иванов

Распад Кимакского каганата, ослабленного внутренними противоречиями, в начале XI в. был ускорен натиском центральноазиатских племен – кунов (команов) и каи – с востока. Следствием этого явилось изменение этнополитической ситуации в областях, прилегающих к каганату с запада – в степном Приуралье и Заволжье. Опираясь на сведения средневековых авторов – ал-Марвази, ал-Бируни, Ибн ал-Асира и др. – исследователи освещают этот процесс в следующей последовательности: обитавшие в северном Китае племена кунов в 30-е годы XI в. подверглись нападению со стороны киданей и, уступая их натиску, двинулись на запад. По дороге они подверглись нападению со стороны племени каи и, будучи вынужденными отступать дальше, обрушились на племя шары (сары) или половцев. Двигаясь далее на запад, группировка кунов и шары вышли к землям кипчаков, лежавшим на пути их миграции, и смешались с ними. Результатом этого взаимодействия явилось утверждение политического господства кипчаков в этом кочевническом объединении, хотя реальной военной силой там оставались куны (команы) и шары [14, с. 346]. Группировка кунов-шары-кипчаков ударила по гузам, кочевавшим в Приаралье и Заволжье, и вынудила их уйти за Волгу [17, с. 124–126; 15, с. 136–138]. Так шары (сары)-кипчаки становятся хозяевами приуральских и заволжских степей.
По-видимому, это не решило основной для них проблемы – поиска нового жизненного пространства – поскольку приуральская степь в то время находилась в завершающей стадии очередной аридизации (усыхания), и ее климатические условия максимально приближались к современным [9]. А это означает резко континентальный климат с частыми засухами и маловодьем рек летом, зимами, хотя и морозными, но с периодическими оттепелями и следующими за ними гололедицами и, как результат, джутом. Поэтому территорию между Уралом и Волгой сары-кипчаки проходят, можно полагать, без остановки. Об этом наглядно свидетельствуют немногочисленные (41 погребение) кочевнические захоронения предмонгольского периода (конец XI-XII вв.), разбросанные на огромной территории Степного Заволжья и Южного Приуралья. Половецко-кипчакская этническая принадлежность населения, оставившего эти курганы, подтверждается археологически фиксируемыми признаками погребального обряда, находящего параллели и аналогии среди памятников половцев (сары-кипчаков) степей Восточной Европы [13, с. 138-141].
Еще в 1960-е годы Г.А. Федоров-Давыдов, опираясь на сведения средневековых авторов (в частности Рашид ад-Дина), связывал курганы XII-XIII вв. в Нижнем Поволжье (саксин) с половцами-команами [26, с. 150]. Вслед за ним Р.Г. Кузеев на основании данных исторической этнографии писал о начале массового переселения кипчаков на территорию современного Башкортостана в XIII веке [16, с. 171-172, 184].
Однако сведения письменных источников (в частности, Ибн-ал-Асира) позволили С.М. Ахинжанову выдвинуть несколько иную гипотезу о времени освоения кипчаками степей Южного Урала. В частности, этот автор считает, что еще в XI в. кипчаки, которым «принадлежали земли почти всего Центрального и Западного Казахстана», имели летние пастбища-джяйляу в низовьях р. Камы, откуда они, по его мнению, уходили зимовать в окрестности Баласагуна [2, с. 51].
В целом же сведения средневековых письменных источников о племенах, обитавших к востоку от Волги вообще, и о сары-кипчаках в частности, настолько скудны и отрывочны, что исследователям приходилось извлекать соответствующую информацию чаще всего методом перекрестного анализа различных документов.
Как самостоятельное этнокультурное образование, отличное от синхронных и соседних племен, кипчаки (тюрки-кипчаки) впервые упоминаются в середине VIII в. на стеле в память Моюн-чура как политические противники древнетюркских племен. А в конце IX-Х вв. арабо-персидские авторы (Ибн Хордадбех, «Худуд ал-Алам») перечисляют кипчаков наряду с основными этнополитическими образованиями: кимаками, огузами и печенегами, расселявшимися в восточной части евразийских степей.
В начале XI в. кипчаки, пережившие период ускоренного социально-политического развития, становятся соседями Хорезма (Бейхаки) и ведут успешные войны за приаральские пастбища с хорезмшахами, вынуждая тех идти на компромиссы и даже на династические браки с кочевниками [1, с. 61]. В то время кипчакские племена составляли конфедерацию с единой материальной культурой и одним уровнем общественного развития. Во главе конфедерации стояли ханы рода Ольбурлик (Эльбари, Иль-бари), занимавшего местность Юйли-боли, которую исследователи локализуют в степях северо-западного Казахстана и Южного Урала [1, с. 61] и которая совпадает с территорией распространения курганов XII-XIII вв. Южного Приуралья.
Кроме кипчаков в конфедерации кочевников заметную роль играли племена йеме-ков (кимаков), обитавшие в западной части Южноуральской степи, включая и степную Башкирию [3, с. 89]. Несмотря на различие этнонимов, средневековые авторы (Махмуд ал-Кашгари) подчеркивали генетическое родство и языковую близость кипчаков и йе-меков [16, с. 43]. Территориально кочевья йемеков также совпадают с районами распространения рассматриваемых памятников Заволжья и Приуралья.
После усиления кипчаков средневековые авторы отмечают два направления миграций кочевников: кипчаков – на запад и северо-запад, а йемеков (кимаков) – на юг и юго-запад [16, с. 43-47].
Ряд исследователей (Б.Е. Кумеков, С.М. Ахинжанов) предполагают присутствие среди кочевников кипчакской конфедерации монголо-язычных племен (байандур, татар, эймюр), появившихся в кимакском и огузском объединении сразу же после падения Уйгурского каганата в 840 г. [17, с. 47; 3]. Я.В. Пилипчук, подробно рассмотревший половецко-кипчакскую этнонимию, также считает, что байандуры (байауты) -монголоязычное племя [19, с. 17–19]. Кроме того, исследователь считает, что в XII в. в состав восточных кипчаков вошло еще одно монголоязычное племя – ольберлик (иль-бари, эль-борилу) [13, с. 261-262].
На присутствие в составе кипчако-половецкого этнополитического объединения каких-то центральноазиатских (монгольских) групп указывают погребения XII – начала XIII в., совершенные под курганами с каменными конструкциями в насыпи: каменная или каменно-земляная насыпь, каменная наброска над могилой, каменное кольцо или оградка вокруг могилы, каменный «панцирь» на земляной насыпи. Подобные курганы спорадически разбросаны по всему пространству восточноевропейских степей, от верховьев Тобола – на востоке до устья Дуная – на западе, и составляют 9,1% от 428 учтенных нами погребений. Эти курганы, а также погребения с захоронением целой туши коня (10,5% от всех кипчако-половецких погребений) могут быть связаны с приходом в Восточную Европу какой-то части кочевников, своим происхождением связанных с тюрко-монгольскими племенами Центральной Азии. Известно, что в доевропейский период своей истории кипчаки-половцы, как этнокультурный массив, формировались сначала под влиянием культуры западных тюрок, а затем кимаков, в составе государства которых – Кимакского каганата – они пребывали в VIII-X вв. Хорошо известно также, что характерным элементом погребальной обрядности как древнетюркских, так и кимакских племен являются каменные сооружения над могилами и захоронения вместе с человеком целой туши коня (остов в могиле) [25, с. 29–45].
В XI в. перечисленные и другие племена (кай, дурут, бурдж-оглы, токсоба и др.) составляли неразрывную органичную часть кипчакского этнополитического союза [19, с. 20-26]. Это явление Р.Г. Кузеев и определял как процесс кипчакизации, ставший «этнической традицией» в эпоху Золотой Орды [16, с. 176].
Таким образом, по данным средневековых письменных источников, степи Южного Приуралья и Заволжья издавна выступают как территория сосредоточения и расселения кипчакских племен. И не случайно после распада Золотой Орды именно Западный Казахстан становится центром формирования государства «кочевых узбеков» [4], а позже – составной частью Среднего жуза, где концентрировалась основная часть семей (13,5 тыс.) казахов племени Кипчак [18, с. 70-75]. Здесь же, в предгорьях Южного Урала, по бассейну р. Сакмары в конце XIV – XV в. селились такие роды башкирских кипчаков, как кара-, ак-, санкем-, суун- и бушман-кипчак [16, с. 185].
Сравнивая по имеющимся историко-этнографическим данным племенной состав кочевников как восточной, так и западной частей евразийских степей со второй половины VII по XIV-XVI вв., мы видим постоянное присутствие в нем основных наиболее крупных племен (кипчаки среди них представляются наиболее устойчивым этнокультурным образованием) и постоянно меняющиеся мелкие этнические объединения. Удельный вес кипчаков в том или ином этнополитическом объединении мог изменяться, но они никогда не растворялись среди других этнических групп.
Доминирующая роль кипчакских племен в степи подтверждается также присутствием кипчакских родоплеменных объединений в составе других этнических массивов Великого пояса степей и его окраин (узбеков, каракалпаков, татар).
Итак, письменные и историко-этнографические источники вполне определенно изображают кипчаков как ведущий субстрат, определявший этнокультурную ситуацию на Южном Урале и в Приуралье в XII–XVI вв.
Разработанная на археологическом материале хронология кочевнических памятников Евразии не позволяет пока детально проследить последовательность и скорость кипчакской миграции в Восточную Европу. Однако помощь в решении этого вопроса оказывают письменные источники, сведения которых дают возможность наметить некоторые этапы этого процесса.
То, что сары-кипчаки/половцы по собственной воле, а не вследствие давления извне в массе своей покинули засушливые степи Заволжья и Южного Приуралья, очевидно. Во-первых, для домонгольского времени в этом регионе других, кроме упомянутых выше, археологических памятников, свидетельствующих о приходе сюда какого-то иного кочевого населения, просто неизвестно. Во-вторых, ближайшими северными соседями сары-кипчаков Волго-Уралья были племена, оставившие в регионе памятники т.н. мрясимовского типа, датирующиеся временем с конца X по начало XIII в. Расположены они в северных районах современного Башкортостана (Каранаевские, Бакалин-ский, Мрясимовские, Бурлинский курганы) и в Зауралье (курганы на оз. Смолино), то есть в лесной зоне. Они представляют собой сравнительно небольшие – 5–8 м в диаметре – земляные насыпи, содержащие от 2 до 32 погребений. Важной этнографической чертой курганов мрясимовского типа являются захоронения черепов и костей ног лошади в полах курганов. В некоторых погребениях зафиксированы остатки берестяной обертки на костях человека. Часто в могилах встречаются плечевые кости лошади, что, по мнению исследователей, является племенным признаком населения, оставившего рассматриваемые памятники [7, с. 16].
Этническая принадлежность «мрясимовцев» по всем археологически фиксируемым признакам – керамика с гребенчато-шнуровым орнаментом, элементы погребального обряда – определяется как угорская [8, с. 25]. К концу XII века памятники мрясимовского типа в регионе исчезают вследствие взаимоассимиляции угров-мрясимовцев, родственных им племен – носителей чияликской культуры – пришедших в Приуралье с севера, из Прикамья, и пришедших сюда же древних башкир, вытесненных из приуральских степей сары-кипчаками. Результатом этого процесса явилось появление в лесостепном Приуралье курганных могильников XIV в., которые по признакам обряда «ничем не выделяются из массы грунтовых раннемусульманских погребальных объектов приуральских племен» [7, с. 20]. Вследствие своей малочисленности и традиционного хозяйственно-культурного типа, неприспособленного к условиям степи, они не могли конкурировать в регионе с кипчаками/половцами.
Все исследователи, изучающие средневековые памятники кочевников Восточной Европы, традиционно вспоминают армянского историка Матфея Эдесского, который под 1050-м годом писал о противоборстве «рыжеволосого народа хардеш» (шары-сары) с племенами кунов и каи (змей) за пастбища в степях Северного Кавказа. А через пять лет русский летописец под 1055 г. сообщает о первом, пока еще мирном, приходе половцев хана Блуша к границам Киевской Руси.
Вслед за русскими этноним «половцы» применительно к новым кочевым племенам восточноевропейских степей стали использовать поляки и чехи («плавцы»), немцы («флавен»), венгры («палоч»). Венгры, впрочем, довольно часто называли половцев кунами-куманами. С.А. Плетнева предполагает, что объясняться это может географией расселения двух близкородственных этносов – кунов-куманов и шары/сары-кипчаков (половцев). Первые кочевали западнее Днепра и были лучше известны византийцам, венграм и другим европейским народам, а вторые кочевали восточнее и, соответственно, лучше были известны русским именно как «половцы» [22, с. 40]. Правда, по мнению некоторых исследователей, этникон «куманы» или «половцы» есть не более чем конструкт хронистов и историков [19, с. 7–14].
Территорию кипчакско-половецких кочевий С.А. Плетнева устанавливала по ареалу распространения каменных статуй («половецких баб»). Среди них исследователь выделила самые ранние – стеловидные плоские изваяния с лицами и некоторыми деталями фигур (руки, женская грудь, сосуд в руках), выполненными в технике низкого рельефа, – аналогичные кимако-кипчакским изваяниям Семиречья. Подавляющее большинство их сосредоточено в степном треугольнике, образованном правобережьем Северского Донца, низовьями Дона и Азовским морем [24, с. 153], где сейчас известно 181 половецкое погребение (77,6% всех известных погребений этого типа).
Совпадение ареала погребений с восточной ориентировкой (одним из характерных признаков именно половецко-кипчакских захоронений), обнаруженных на берегах Северского Донца, Дона, Самары, Орели и Маныча, с ареалом ранних половецких изваяний совершенно определенно указывает на эту территорию, как на «район наиболее раннего заселения половцами южнорусской степи». Отсюда они начинают активно осваивать южнорусские степи.
При определении границ «Половецкого Поля» исследователи не случайно уделяют основное внимание географии каменных изваяний, поскольку они, «являвшиеся частью святилищ в память умерших предков, естественно ставились в местах, где возникали более или менее постоянные половецкие стойбища (зимники и летники) и прокладывались по степи постоянные дороги». То есть концентрация изваяний в данном случае указывает также и на переход половцев ко второй стадии кочевания [21, с. 249, 255]. Сопоставление географии кипчакско-половецких памятников со сведениями письменных источников – русских и византийских – показывает, что в 1091 г. кипчаки завоевывают Придунайские земли [19, с. 57-58] (где наблюдается один из районов локализации типично половецких курганов, между устьем Дуная и Днестра); в самом начале XII в. орда хана Отрака на некоторое время переселяется в Грузию, а после ее возвращения в Степь, по-видимому, и формируется северокавказская локальная группа кипчако-половецких памятников в бассейне р. Кубань. Примерно в это же время половецкие кочевья-«вежи» появляются и в степях Крыма [21, с. 253].
В целом же границы кипчако-половецких «веж» (границы «Половецкого Поля») в степях Восточной Европы, благодаря археологическим памятникам, устанавливаются вполне точно: от устья Дуная и низовьев Днестра до среднего течения Днепра, затем по верховьям Северского Донца, Хопра и Медведицы до южной излучины Самарской Луки. Степное Заволжье и Приуралье являлись восточной периферией «Половецкого Поля», или Дешт-и Кипчака. В этнокультурном плане это было действительно «Половецкое Поле», и все попытки «поселить» в него якобы оставшихся на этой территории огузов и печенегов [5] не подтверждаются результатами сравнительно-типологического анализа памятников печенежского и половецкого времени в степях Восточной Европы [13, табл. 4, 5, 9]. Из чего следует вполне определенный вывод: никакой печенежско-огузско-половецкой этнокультурной общности в степях Восточной Европы в домонгольское время не существовало. Имели место последовательные миграции (вторжения) печенежских, огузских и кипчако-половецких кочевых орд, каждая из которых несла свой набор этнокультурных признаков (и, надо полагать, свой язык), отличающих ее от предшествующих, что и нашло свое отражение в морфологии соответствующих археологических памятников.
Свое господство в южнорусских степях кипчаки-половцы утверждали довольно активно. Уже через шесть лет после хана Блуша другой половецкий хан, Сокал, приводит свою орду «первое на Руськую землю воевать» (Ипатьевская летопись). Начиная с этого времени и до 1235 г. (год крупного сражения между половцами и войском князя Даниила Галицкого у Торческа), политическая история южнорусских степей определялась русско-половецким противостоянием. Регулярные половецкие набеги на русские «украины» чередовались с годами затишья и даже установления союзнических отношений. Последнее особенно характерно для начала периода феодальной раздробленности на Руси.
Детальный дискурс, посвященный истории взаимоотношений кипчаков-половцев с Русью и другими соседями, насыщенный фактологией и хронологией, опубликован в двух больших исследованиях Я.В. Пилипчука [19, 20], что освобождает нас от повторения в общем-то хорошо известных фактов. Поэтому ограничимся только изложением общей этнополитической схемы.
Набеги половцев на Русь, особенно участившиеся в XII в., преследовали одну, вполне конкретную цель – установление постоянных даннических отношений [10, с. 192]. Эти устремления базировались на вполне определенной военно-политической ситуации, которая сложилась в «Половецком Поле» в то время. К концу XI в. территория «Половецкого Поля» была поделена между крупными половецкими ордами («вождест-вами» – по Я.В. Пилипчуку), каждая из которых имела своего хана. Среди них киевским князьям особенно досаждали Приднепровские, Лукоморские и Донецкие половцы, поскольку первые «оседлали» важный для Руси торговый путь «из варяг в греки», а вторые, по сути, отсекли от Киева Тмутараканское княжество в низовьях Кубани. Поэтому вполне естественно, что когда Владимир Мономах, понявший суть и тактику ведения степной войны, решил нанести превентивный удар по половцам; дружины его весной 1103 г. обрушились на Приднепровских половцев и нанесли им страшное поражение. Отражая натиск русских дружин, ханы Тугоркан и Урусоба погибли. В сложившейся ситуации хан Боняк поспешил объединиться с главой донецких половцев – ханом Шаруканом для дальнейших совместных действий против Руси [21, с. 259]. В течение последующих семи лет обе стороны обменивались ударами до тех пор, пока в 1111 г. по инициативе Владимира Мономаха не состоялся большой поход объединенных русских дружин вглубь степи, закончившийся разгромом половецких городков на Донце и рассеянием большинства половецких орд по степи (орда хана Атрака-Отрока ушла даже в Грузию, а «многие орды были полностью разгромлены, и остатки их сформировались в особые группы, названные летописцем «дикими половцами» [21, с. 261]).
Следствием этого погрома явилось разрушение кровнородственных (куренных) связей и распад половецких орд на более мелкие, уже не кровнородственные орды. Так, после похода Владимира Мономаха в степь среди донских половцев появляются орды Токсобичей и Отперлюевичей по левобережью Северского Донца, Нижнедонские – в окрестностях бывшего хазарского города Саркела – Белой Вежи, Ельтукове – в междуречье Дона, Хопра и Медведицы. Последние интересны нам тем, что, по-видимому, именно их северные границы обозначены каменными изваяниями и могильниками, известными по рекам Битюгу и Хопру [27]. Территориально эти памятники смыкаются с аналогичными и синхронными памятниками, расположенными по правобережью Волги в пределах современной Саратовской области, и с памятниками на территории современной Самарской области южнее Самарской Луки [8, с. 217-228], т.е. совсем рядом с южными границами Волжской Болгарии. Половцы-«ельтуковичи» – это ближайшие степные соседи Волжской Болгарии, отчетливо проявившие себя своими набегами на Рязанское княжество во второй половине XII в. [27].
Как складывались болгарско-половецкие политические отношения, мы, к сожалению, не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем из-за отсутствия соответствующих источников.
Вполне естественно, что в условиях практически перманентной войны половцы не имели торговых связей с Русью. Это наглядно отражено в соответствующем археологическом материале [23, с. 90]. Но тот же археологический материал указывает также и на отсутствие активного торгового обмена половцев-«ельтуковичей» с волжскими болгарами. Данное обстоятельство автором этих строк первоначально объяснялось вероятностью враждебного отношения к кипчакам-половцам населения болгарских городов второй половины XI – XIII в., среди которого заметное место занимали потомки кочевников огузо-печенежского круга, вытесненных кипчаками из Волго-Уральских степей [11]. Однако сейчас не менее вероятным представляется и такой фактор, как ментальность кочевников-степняков, индифферентных чуждым для них эстетическим традициям оседлого населения (это подтверждается и практически полным отсутствием в половецких погребениях предметов русского декоративно-прикладного искусства) [12, с. 140-145].
Иначе в рассматриваемое время складывались половецко-византийские отношения. На основании, хотя и отрывочных, археологических данных С.А. Плетнева заключает, что из Византии половцы получали дары или добычу прежде всего в виде дорогих тканей, остатки которых встречаются в некоторых половецких погребениях. Более того, со временем византийское влияние, вследствие постоянных контактов половцев с византийскими купцами и дипломатами в причерноморских городах, начинает сказываться и на изменениях в общественных отношениях половцев [23, с. 103].
В конце XII века в Половецких степях отдельные орды, образовавшиеся после похода Владимира Мономаха, стали сливаться в более крупные объединения. Среди них наиболее крупными были Лукоморская орда хана Тоглыя, кочевавшая по излучинам Азовского и Черного морей и низовьям Днепра, Приднепровская орда (Бурчевичи) ханов Осолука и Изая, кочевавшая по днепровским берегам южнее р. Самары (левый приток Днепра), и донское объединение хана Кончака. Последнее было самым крупным в степях.
Максимальное объединение восточных половцев происходит в самом начале XIII в., когда у южных границ Руси окончательно складываются два крупных союза половецких орд – Днепровской и Донской – «два крупных государственных объединения, которые, несомненно, в будущем должны были слиться в единое государство» [21, с. 60]. Однако появившиеся вскоре на западе Великого пояса евразийских степей монголы внесли свои жесткие коррективы в дальнейший ход половецко-кипчакской истории.
Немногочисленные и разбросанные по степям Заволжья и Приуралья кипчакские кочевые роды в XII – начале XIII в. едва ли могли оказывать сколько-нибудь заметное влияние на ход этнокультурных процессов в регионе. Да если судить по археологическому материалу с прилегающих территорий Южного Урала, и не оказывали.
Таким образом, монголам в ходе их завоевания Восточной Европы в степях Заволжья и Южного Приуралья завоевывать было некого.

1. Ахинжанов С.М. Из истории взаимоотношений кипчаков и Хорезма в XII – начале XIII в. // Археологические исследования в Казахстане. Алма-Ата, 1973.
2. Ахинжанов С.М. Из истории движения кочевых племен евразийских степей // Археологические исследования древнего и средневекового Казахстана. Алма-Ата, 1980.
3. Ахинжанов С.М. Об этническом составе кипчаков средневекового Казахстана // Археологические исследования в Казахстане. Алма-Ата, 1976.
4. Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. М.: Наука, 1965.
5. Вегерчук С.М. Печеніги та половці в Карпато-Причорноморських землях у II ст. // Hayковi праці. Історія. Випуск 116. Том 129.2010. С.6-11.
6. Гарустович Г.Н. Об этнической принадлежности раннемусульманских памятников Западной и Центральной Башкирии // Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа: БНЦ УрО АН ССР, 1988. С.130-139.
7. Гарустович Г.Н. Население Волго-Уральской лесостепи в первой половине II тысячелетия нашей эры: автореф. дис…. канд. ист. наук. Уфа, 1998.27 с.
8. Гарустович Г.Н., Ракушин А.И., Яминов А.Ф. Средневековые кочевники Поволжья (конца IX – XV века). Уфа, 1998.
9. Демкин В.А., Демкина Т.С. Археологическое почвоведение: новое направление в изучении древней и средневековой истории природы и общества // Археология восточноев ропейской степи. Электронный ресурс: www.sgu.ru/files/nodes/41059/05.pdf
10. Егоров В.Л. Русь и ее южные соседи в X–XIII веках // Отечественная история. 1994. №6.
11. Иванов В.А. Культурные связи средневековых кочевников Евразии (по материалам декоративно-прикладного искусства) // Древнетюркский мир: история и традиции. Казань, 2002.
12. Иванов В.А., Крыласова Н.Б. Взаимодействие леса и степи Урало-Поволжья в эпоху средневековья (по материалам костюма). Пермь, 2006. 162 с.
13. Иванов В.А., Гарустович Г.Н., Пилипчук Я.В. Средневековые кочевники на границе Европы и Азии. Уфа: Изд-во БГПУ, 2014. 396 с.
14. Кляшторный С.Г. Кимаки, кипчаки и половцы // История татар с древнейших времен. Т.1. Казань, 2002. С.328-346.
15. Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, 1992.
16. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. М.: Наука, 1974.
17. Кумеков Б.Е. Государство кимаков IX–XI вв. по арабским источникам. Алма-Ата, 1972.
18. Муканов М.С. Этнический состав и расселение казахов Среднего Жуза. Алма-Ата, 1974.
19. Пилипчук Я.В. Дешт-и-Кипчак на стыке цивилизаций. Уфа: Уфимск. фил. МГГУ им. М.А.Шолохова, 2015.247 с.
20. Пилипчук Я.В. Етнополітичний розвиток Дашт-і Кипчак у ІХ– ХІІІ ст. Київ, 2012. 288 с.
21. Плетнева С.А. Донские половцы // «Слово о полку Игореве» и его время. М.: Наука, 1985. С. 242-281.
22. Плетнева C. А. Половцы. М.: Наука, 1990.
23. Плетнева С.А. Отношения восточноевропейских кочевников с Византией и археологические источники // С А. 1991. №3.
24. Плетнева С.А. Кочевники Южнорусских степей в эпоху средневековья. Воронеж, 2003.
25. Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.: Наука, 1981.
26. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордыских ханов. М.: МГУ, 1966.
27. Цыбин М.В. Половцы и Рязанская земля // Археология Восточноевропейской лесостепи. Вып. 13. Воронеж, 1999.