Влияние Черной смерти

Влияние Черной смерти на Золотую Орду: политика, экономика, общество, цивилизация

Юлай Шамильоглу

Данное исследование рассматривает вопрос политических, социальных, экономических и культурных трансформаций в Центральной Евразии, вызванных Черной Смертью в золотоордынский период (XIII-XIV века). Черная Смерть была второй из трех главных волн смертельной пандемии, порожденной бактерией Yersinia pestis. Первой волной была чума времен Юстиниана, продлившаяся с середины VI по середину VIII веков [см. мою статью: 46]. Третьей волной была современная чума, начавшаяся в конце XIX века [см. об исследованиях современной чумы в: 32]. В настоящее время предполагается, что географическим местом возникновения чумы было Цинхай-Тибетское нагорье. Чума, переносимая грызунами и блохами, питающимися кровью как грызунов, так и человека, достигла озера Иссык-Куль в 1338-1339 годах. Арабские авторы со Среднего Востока сообщают нам, что эпидемия началась в Средней Азии и свирепствовала там в течение 15 лет. Русские источники указывают на то, что она поразила города Золотой Орды, включая Сарай и Астрахань. После этого болезнь появилась в Крыму в 1346 году [см. источники в моих статьях: 52; 3, с. 686-690; 50]. Оттуда эпидемия достигла Константинополя, и затем – Александрии в Египте и Сицилии в Италии [см. мою статью о Черной Смерти в Константинополе: 51]. Болезнь широко распространилась по Среднему Востоку, Европе и далее. Она опустошала эти мировые регионы многочисленными волнами в течение многих лет, тогда как на территориях Золотой Орды волны Черной Смерти продолжались, по всей видимости, до XV века. В данном исследовании я возьму за отправную точку некоторые темы, рассмотренные Дэвидом Херлихи и другими исследователями средневековой Европы и Среднего Востока [см.: 27; 15; 22; 18] , и разберу дополнительные темы, основываясь на моих собственных изысканиях Золотой Орды, с целью представить некоторые соображения и предоставить общий обзор политических, экономических, социальных и культурных последствий Черной Смерти на территориях Золотой Орды и ее государств-наследников.
Предшествующий рост населения, противопоставленный депопуляции периода Черной Смерти.
Считается, что население Западной Европы находилось в стадии роста до прибытия Черной Смерти в середине XIV века. Согласно Херлихи, к 1300 году многие сообщества средневековой Европы достигли больших размеров: например, население Тосканы достигало двух миллионов жителей. Исследователи также считают, что высокие цены на зерно и возникновение голодов также предоставляют косвенные свидетельства перенаселенности. В Лангедоке засвидетельствованы 27 лет удовлетворительного продовольственного снабжения, но 20 лет его нехватки в течение 1302-1348 годов. В Северной Европе 1314-1317 годы были периодом неурожаев, традиционно называемым «Великим Голодом». Голод был засвидетельствован и во Флоренции в 1346–1347 годах, накануне прибытия Черной Смерти: только 20% получали хлеб, остальные искали пропитание в сельской местности. И действительно, как указывал Херлихи, некоторые исследователи рассматривали то, что обнаружилось с прибытием Черной Смерти, как «Мальтузианский кризис» перенаселенности [см.: 27, с. 31-33. По поводу кризиса в начале XIV века см. также очерки в: 19].
Можем ли мы описать параллельную ситуацию для территории Золотой Орды, а именно то, что и она была подвержена перенаселенности в период перед прибытием Черной Смерти? Сложно сделать это обобщающее заявление. Действительно кажется, что там присутствовало значительное кочевническое население, прибывшее в западные части Центральной Евразии из отдаленных восточных областей вместе с монгольскими завоеваниями первой половины XIII века. Учитывая присутствие изобильных пастбищ вдоль нижнего течения Волги и других речных систем, возможно, более качественное питание способствовало росту местного населения. Мы также знаем о росте урбанных центров, вероятно, также отражающем увеличение населения.
В связи с прибытием Черной Смерти на золотоордынские территории в 40-х годах XIV столетия, точная хронология которой, как и маршрут ее передвижения, возможно, никогда не будут выяснены, нам следует допустить высокую степень смертности в этих регионах. Рассмотрение ее последствий в Западной Европе можем помочь нам представить, каковым могло быть ее влияние в Центральной Евразии. Как указывалось выше, накануне прибытия Черной Смерти население Тосканы достигло приблизительно двух миллионов жителей. После Черной Смерти и всего того, что случилось после ее прибытия, Тоскана смогла достичь того уровня населения, который наблюдался в начале XIV века, только после 1850 года. В некоторой степени демографическое воздействие Черной Смерти представляется противоречивым, поскольку в некоторых областях смертность могла превышать 90%, тогда как другие области по соседству могли совершенно избежать ее разрушительного воздействия [см. о дискуссии в: 15, с. 245 ff.]. Многие исследователи считают, что население Европы уменьшилось на одну треть в начальный период примерно в 1346-1350 годах [35, с. 149-150]. Наиболее высокую оценку предложил Бенедиктов, согласно которому смертность от чумы достигла 60% повсюду в Европе, и целые сообщества были совершенно уничтожены [см.: 15, с. 380–384].
Невозможным окажется найти вслед за этим схожие прямые свидетельства для территорий Золотой Орды, но мы можем прибегнуть к дополнительным косвенным свидетельствам для составления более полной картины. Несколько арабских источников, которые я цитировал в другом месте, предоставляют некоторые из немногих оценок, которые можно найти в источниках по населению, погибшему во время вспышки Черной Смерти на территории Золотой Орды. Отчет Макризи упоминает уменьшение населения в степном регионе до прибытия Черной Смерти на Средний Восток [33, ii/3, с. 773-774; 22, с. 40-41]. Ибн ал-Варди пишет, что поселки и города обезлюдели, когда эпидемия достигла «земли Узбека» (bilād Uzbak) в раджаб 747 / октябрь-ноябрь 1346 года. Он также ссылается на отчет одного кади в Крыму о 85 тысячах умерших [23, особенно с. 448] . Дополнительные подкрепляющие свидетельства исходят из соседних русских территорий на севере, благодаря русским летописям, сообщающим о многочисленных случаях чумы в городах по всей Руси, сопровождавшихся высоким уровнем смертности [см. о Черной Смерти на Руси в: 1; 11; 31, особенно с. 55-61; 30; 12, с. 12-15]. Косвенное свидетельство предоставляется также резким приростом числа могильных плит с несторианскими тюркскими надписями, написанными сирийским письмом, около озера Иссык-Куль и параллельным приростом количества надгробных плит в Среднем Поволжье с мусульманскими тюркскими надписями на волжско-булгарском языке, написанными арабским письмом (см. ниже).
Исходя из всего того, что мы знаем о Европе и Среднем Востоке в этот период, потери населения должны были быть существенными, – если даже не экстремальными, – и в общих чертах восстановление населения становится заметно только в середине или конце XV века. Тем не менее, не ясным остается вопрос, был ли популяционный кризис XIV-XV веков строго связан со смертностью, или же он также касался факторов, повлиявших на снижение репродуктивной способности [см.: 27, с. 2].
Депопуляция и политическая дестабилизация.
Наиболее заметным и трагичным следствием резкого снижения населения, связанного с Черной Смертью, была дезинтеграция политической системы Золотой Орды. Политическая система Золотой Орды основывалась на политических и брачных союзах между ханом, потомком Чингиз-хана, и лидерами четырех высоко статусных племен. Лидеры этих четырех «правящих племен» – четыре улусбека (известные как четыре карачибея во время поздних золотоордынских ханств XV–XVIII веков) – составляли государственный совет, решавший избрание и иногда смещение чингизидского хана, как и другие государственные дела [см. мои работы по поводу этой системы: 55; 54; 48]. Изначально модель преемственности власти основывалась на принципе «наследования по боковой линии» с условием того, что сыновья первого поколения потомков Чингиз-хана могли править по порядку убывания, основывавшемуся на их возрасте. Очевидно, что у последующих поколений этот принцип (или культурная предпосылка) основывался на генеалогии и сохранялся в той или иной степени, но в Золотой Орде столь же очевидным стало то, что племенная элита стала со временем избирать хана без строгого соблюдения изначального принципа преемственности власти. Вследствие этого выбор преемственной линии представляется неоднократно смещавшимся взад и вперед между разными наследственными линиями. В самих племенах также существовало наследственное управление, которое представляется переходившим от отца к сыну (хотя нет уверенности в том, основывалось ли оно аналогично на том же принципе наследования по боковой линии).
Каковы были результаты волн чумы на территории Золотой Орды, начавшиеся с 40-х годов XIV столетия? Надо сказать, что самым поразительным аспектом политической системы Золотой Орды в 40-50-х годах XIV столетия была невероятная степень ее фактической политической стабильности. Я ожидал бы более раннего крушения политической системы в течение 40–50-х годов XIV столетия. У меня вызывает удивление то, что только после смерти Бердибека политический строй Золотой Орды кажется не только рухнувшим, но и совершенно обрушившимся. При каких обстоятельствах действительно умерли как Джанибек (1357), так и Бердибек (1359)? Могли ли они стать жертвами Черной Смерти, как это случилось с Великим князем Симеоном несколькими годами ранее? Трудно установить это с полной достоверностью, но то, что последовало за смертью Бердибека, было абсолютным и полным крушением политической стабильности на территориях Золотой Орды.
До 1359 года на территориях Золотой Орды, по-видимому, функционировала организованная, стабильная и отлаженная политическая система. После 1359 года, в связи с падением централизованной власти, «анархия» является единственным словом, которым можно описать то, что происходило на золотоордынских территориях. Мы встречаем в источниках череду десятков имен претендентов, соперничавших между собой, такие как: Кульна, Навруз, Хызр, Тимур Ходжа, Орду Мелик, Кильдибек, Мурад, Пу-лад, Азиз, Абдулла, Хасан и многие, многие другие. Хотя в современных исследованиях нет ясности по этому поводу, очевидным является то, что в то время, как некоторые из них были Чингизидами, другие были племенными предводителями, боровшимися за контроль над Золотой Ордой на западе, то есть над Улусом Джучи, известным также как Белая Орда (как хорошо известно, термин «Золотая Орда» появился позже и вероятно был использован в первый раз в XVI веке, став наиболее распространенным названием этого государства в современных исследованиях). В то же время авторитетные лица из восточной Синей Орды также могли бороться за контроль над Белой Ордой.
Как мы можем объяснить действие механизма, при помощи которого Черная Смерть оказала такое влияние на Золотую Орду? Объяснение этого кроется в системе упорядоченной преемственности власти, формировавшей основу политической организации Золотой Орды. Как указывалось выше, система наследования по боковой линии формировала изначальную основу метода, определявшего преемственность власти среди первого поколения Чингизидов после смерти Чингиз-хана (лежала ли система четырех улусбеков также и в основе первых курилтаев, избиравших преемников Чингиз-хана, мы никогда не узнаем). В следующие десятилетия, очевидно, та же система хана вместе с четырьмя племенными предводителями применялась при избрании и устранении чингизидских ханов Золотой Орды. Наиболее известным среди этих племенных лидеров был эмир Ногай (ум. 1299), хотя он несомненно был не единственным племенным предводителем, о котором нам известно из источников. Когда волна бубонной чумы пронеслась по золотоордынским территориям, в особенности начиная с 1359 года, политическая система Золотой Орды обрушилась. Судя по всему, со смертью Бердибека, совпавшей с периодом нескольких лет активности Черной Смерти в Золотой Орде в конце 50-х – начале 60-х годов XIV столетия, упорядоченное наследование власти стало невозможным. Попытка извлечь объективную синхронную информацию о правильном генеалогическом порядке наследования власти среди Чингизидов была, вероятно, безнадежной задачей, поскольку если кто-либо умирал, не став ханом, его наследники теряли право стать ханами в будущем. Но кто знал, кто был еще жив или кто уже умер? Каждое племя также имело внутреннее управление и должно было столкнуться с тем же кризисом верховной власти, что и Чингизиды. Вследствие этого, с развалом политического строя, одно лицо за другим избиралось и возводилось в ханы, чтобы погибнуть или быть свергнутым. Возможно, что четыре главных племени не могли более собираться и функционировать в качестве государственного совета. Если действительная власть хана опиралась на брачные связи между ханом и его потомками с одной стороны, и племенными предводителя и их потомками с другой, то эта система также оказалась подорванной на длительное время.
Вследствие этого западный Улус Джучи (Белая Орда) впадал все глубже и глубже в анархию. По какой-то причине восточный Улус Орды (Синяя Орда) представляется подвергнувшимся меньшему влиянию Черной Смерти (возможно, поскольку он был более кочевническим), или же он просто имел счастье избежать худших последствий последующих волн бубонной чумы. Другой возможностью могло быть то, что он испытал бубонную чуму ранее и уже начал восстанавливаться демографически. Мы можем увидеть то, что он был в состоянии доминировать над западными территориями до тех пор, пока они сами не стали восстанавливаться в середине XV века.
Напротив, несмотря на то, что Великий князь Симеон и другие представители правящей элиты умерли от Черной Смерти в Москве в 1353 году, мы не можем сказать, что Московия и другие русские княжества вверглись бы в анархию. Совсем наоборот, поскольку основой государства были имения, а не генеалогия, фундамент русских княжеств не был подорван. Ответом на масштабы депопуляции, характерной для русских княжеств со второй половины XIV века до конца XV столетия, была концентрация политической власти в руках немногих индивидуумов с окончательной кульминацией «собирания русских земель» Иваном III (пр. 1462–1505) [см., в особенности, дискуссию в: 11, с. 37-38]. Это означало, что русское государство со своей растущей силой выступило против ряда ханств XV–XVI веков, которые были намного меньше и слабее, чем ранняя Золотая Орда перед ее распадом в 1359 году.
Бубонная чума как биологическое средство ведения войны.
Один эпизод, связанный с приходом Черной Смерти в Каффу, часто упоминается в качестве первого примера использования биологического оружия в боевых действиях людей . После того, как Yersinia pestis достигла земли Узбека и поразила золотоордынские города, она наконец прибыла в Крым, откуда итальянские торговые центры в Крыму стали пунктами передачи Черной Смерти на Средний Восток и в Европу. Итальянские купцы были изгнаны из Таны (Азак) в 1343 году и оказались осажденными в укрепленном городе Каффа в 1343 и снова в 1345-1346 годах. Согласно одному из наиболее известных источников о Черной Смерти в Каффе – «Истории болезни» (Historia de Morbo) Габриеле де’Муссис [см.: 26, с. 45-57; и пересмотренный перевод в: 16, особенно с. 17-18, 20], бесчисленное количество татар («тартар») и сарацин были поражены болезнью в 1346 году, которая приводила к внезапной смерти. Большая часть этих провинций, царств, городов и поселений оказались лишены своих жителей. Болезнь распространилась среди татар, когда они осаждали генуэзскую колонию Каффы (совр. Феодосия) в Крыму. В это время Каффа включала тех итальянских торговцев, которые бежали из Таны, итальянской колонии в устье Дона. Неожиданно тысячи татарских воинов стали умирать от внезапной опухоли подмышкой или в пахе и от следовавшей за этим лихорадки. Хотя татарские воины сняли осаду, они стали помещать на катапульты тела своих товарищей, павших жертвами болезни, и бросать их в генуэзскую крепость Каффы. Итальянцы пытались сбросить в Черное море как можно больше тел, но гниющие трупы наполнили воздух смрадом и отравили водные запасы. Вследствие их стойкого сопротивления, и, возможно, благодаря ослабленному положению осаждающей армии, генуэзцам удалось снять осаду. Многие генуэзцы бежали после этого в Константинополь, принеся с собой инфекцию. Я изложил в другом месте в равной степени катастрофическое воздействие Черной Смерти на Анатолию и предположил, что подъем Османской империи может быть объяснен последствием Черной Смерти [см. мою статью: 51]. К 1347 году чума достигла Италии и Египта из Константинополя. Вскоре Черная Смерть стала свирепствовать по всей Европе и Среднему Востоку.
Экономический кризис.
Внезапный демографический кризис, которому подверглось средневековое европейское общество, имел глубокие экономические последствия [см. обзор этих последствий, например, в: 14; 22, с. 255-280; 27, с. 39-57; 18]. Дэвид Херлихи различает кратковременные и длительные последствия Черной Смерти. Он видит кратковременное влияние в потрясении, вызвавшем чрезвычайные нарушения в регулярной экономической жизни и прервавшем нормальный режим работы и предоставления услуг . Широкий спектр рабочих мест и профессий умерших оказались незанятыми не только из-за смерти тех, кто их занимал, но и потому, что другие бежали из города, ища спасения в сельской местности, как в «Декамероне» Бокаччо, поскольку люди не видели другой возможности для собственного спасения. Это привело к запустению многих городов либо из-за гибели их населения, либо из-за его бегства. Те, кто остались, иногда отказывались исполнять свою работу, предпочтя вместо этого насладиться всем, чем можно, от жизни, прежде чем придет их очередь умереть. Как описывал Гийом де Машо в 1349 году, по причине огромных потерь населения (согласно ему, девяносто девять из ста) в сельской местности не хватало оставшихся людей для содержания крупных ферм, и нельзя было найти достаточно работников даже за зарплату, превышавшую в несколько раз уровень до чумы. Поля были невспаханными, урожаи оставались несобранными, и стада одичали, оставшись без присмотра.
Высокий уровень смертности привел к внезапному росту спроса на определенные профессии. Могильщики стали пользоваться большим спросом. Возможно, что до появления Черной Смерти могильщики во Флоренции не получали вознаграждения, тогда как с прибытием Черной Смерти эта работа стала оплачиваемой и пользовалась высоким спросом. Врачи также пользовались высоким спросом для лечения больных, как и священники для исполнения похоронных ритуалов для умерших. Поскольку эти профессии также теряли своих высококвалифицированных представителей из-за эпидемии, их ряды пополнялись теми, кто имел низкую квалификацию или не имел ее вовсе. Болезнь аналогично оборвала карьеру многих ремесленников и умельцев, чьи ряды нуждались в пополнении. В более долгосрочной перспективе квалифицированные профессии нуждались в пополнении новыми членами в повышенном темпе в сравнении с периодом до Черной Смерти, с приходом которой средняя длительность их карьеры стала короче. Рост зарплат был частью общего периода инфляции в связи с ростом цен на зерно, которые наконец стали снижаться в 1375 или 1395 году. В то время как зарплаты росли, аграрные арендные платы снизились. Херлихи предполагает, что дешевизна земли вытеснила дорогую рабочую силу, приведя, например, к расширению пастбищ в ущерб возделываемым полям.
Как мы могли бы использовать эту поучительную информацию об экономическом влиянии Черной Смерти на средневековую Европу для истории Золотой Орды? Мы можем смело предположить, что оседлые регионы Золотой Орды также испытали подобную участь. Отчет с оценкой о 85 тысячах погибших в Крыму предполагает, что и другие города Золотой Орды оказались подвержены высокому уровню смертности. Мы располагаем непосредственными сообщениями о том, что и другие города оказались под ударом, как, например, отчет о волне 1364 года, возникшей в Сарае [31, с. 57]. Однако по Золотой Орде мы просто не располагаем той изобилующей подробностями информацией, имеющейся в распоряжении по средневековой Европе. Тем не менее, существуют любопытные фрагменты косвенных свидетельств, вписывающихся в общую со средневековой Европой схему.
Я отметил, что бегство из городов было распространенным ответом на вспышку чумы в Европе. Хотя мы не располагаем прямыми свидетельствами бегства в Золотой Орде, любопытный случай Гюлистана может представить косвенное свидетельство потрясению, причиненному Черной Смертью. Меллингер считает, что два типа монет, из которых первые чеканились в Сарае в 746/1345–1346 году (их чеканка продолжилась с 752/1351-1352 по 754/1353 годы), а вторые чеканились в 749/1348-1349 году, отражают хаос, причиненный Черной Смертью в Золотой Орде. Он также предполагает, что основание монетного двора в Гюлистане в 752/1351-1352 могло быть реакцией на чуму (Меллингер и я пришли к этому заключению независимо друг от друга) [см.: 36, особенно с. 178–180]. В этом случае Гюлистан, название которого буквально значит «сад роз» (как и название популярного романтического эпоса, возможно, впервые переведенного на тюркский в Золотой Орде) , может рассматриваться как прибежище, сравнимое с пристанищем Бокаччо в сельской местности вдали от Флоренции.
Потрясение от волн Черной Смерти в разные годы могло привести к тому, что, как и повсюду в Европе, возделывание полей, сбор урожаев и уход за стадами могли быть заброшены. Это могло повлиять на продовольственное снабжение городского населения, как и, возможно, кочевников. Поэтому не должно вызывать удивления то, что русские источники по этому периоду содержат много сообщений о голоде [см. таблицу в: 31, с. 58-61]. Мы также можем ожидать того, что в городах появилась нужда в большем числе могильщиков, как и повышенная необходимость в лекарях и мусульманских духовных лицах. Также и число умельцев и ремесленников могло сильно уменьшиться. Хотя мы не располагаем прямыми свидетельствами этому, факт того, что письменный язык Волжской Булгарии перестал использоваться в качестве литературного языка после 1358 года (см. ниже), предполагает, что люди, знавшие этот язык, или ученые и духовные лица, которые могли писать на нем тексты на надгробиях, на которых эти надписи были написаны, или, возможно, резчики по камню, которые физически высекали надписи на надгробьях, не могли более удовлетворить спрос в достаточном объеме. Возможно, что помимо повышенного спроса на работу, которая не могла его удовлетворить, имелись еще и другие неотложные задачи, которые имели тенденцию к вытеснению других; или, может быть, зарплаты выросли настолько высоко, что люди не могли позволить себе надгробных надписей.
В то же время не ясно, является ли сравнение Золотой Орды со средневековой Европой более уместным, или же сравнение со средневековым Египтом могло бы быть более закономерным. В Европе повышение зарплат привело к удешевлению земли и увеличению капиталовложений для предоставления земледельцам волов и семян с целью сделать возделывание земли более привлекательным для работников. Напротив, в средневековом Египте была централизованная система землевладения с отсутствовавшими землевладельцами, жившими в городах. Египетская система не могла приспособиться к массивной депопуляции и продолжала пребывать в кризисе, в то время как в Англии система местного сельского землевладения восстановилась полностью к 1500 году [см.: 18]. Была ли система Золотой Орды скорее централизованной системой землевладения с отсутствовавшими землевладельцами или же системой местного землевладения? Это вопрос, требующий дальнейшего изучения.
Хотя мы должны предполагать наличие инфляции, мы не располагаем по ней большим объемом непосредственной информации. Будущие исследователи, возможно, будут способны реконструировать историю цен на золотоордынской территории в течение XIII-XV веков с перспективой понимания влияния Черной Смерти на цены. Однако это будет крайне сложно сделать, поскольку наиболее изобильную информацию предоставляют итальянские колонии в Крыму, чьи рынки, находившиеся под влиянием всего Средиземноморья, проявляли огромные сезонные колебания. Согласно Балару, о торговле зерном более всего известно после 1350 года, что делает более сложной оценку цены на этот товар до и после вспышки Черной Смерти [о торговле пшеницей в черноморском и других регионах см.: 13, ii, с. 749–768]. Однако предположение о наличии инфляции подкрепляется нумизматическими свидетельствами. При содействии моего коллеги, Леонарда Недашковского, я предположил, что введение более легкого образца серебряного дирхема в рамках денежной реформы Токтамыша в 782/1380-1381 году (что впервые был осуществлено в Нижнем Поволжье) может рассматриваться прямым свидетельством инфляции в этот период [см.: 45].
Мы не должны забывать о том, что одним из значительных отличий между государствами Западной Европы и Золотой Ордой было то, что, несмотря на ее существенный объем аграрного экспорта в итальянские морские республики, золотоордынская территория была местом обитания огромных табунов лошадей и стад овец, и другого домашнего скота, выращиваемых кочевниками-скотоводами. Именно по несомненной причине того, что кочевники менее подвержены эпидемическим заболеваниям (хотя и не обладают иммунитетом против них), нас не должно удивлять то, что крупные кочевнические конфедерации все еще сохранились, несмотря на коллапс городских центров Золотой Орды (см. ниже). В то же время, если использовать пример Западной Европы как руководство, уменьшение сельского аграрного населения могло привести к сокращению площади возделываемой земли. Это могло привести к более обширному использованию возделываемых ранее сельскохозяйственных земель для выращивания стад животных кочевниками-скотоводами или местными оседлыми жителями, для которых уход за скотом требовал менее интенсивного труда, чем возделывание больших полей, оставшихся после этого невспаханными (см. ниже).
Социальный кризис.
Нет сомнений в том, что Черная Смерть породила в средневековой Европе крупнейший социальный кризис, невиданный с VI-VIII веков . Поскольку Черная Смерть не переставала свирепствовать, люди перестали обращаться с больными и умершими как с человеческими существами. С больными обращались «не лучше собаки» или отсылали их в чумные бараки. Существовали опасения передачи болезни от трупов, и местная администрация наказывала утаивавших больных. Умершие стали представлять непреодолимую проблему, поскольку у городов и общин возникли трудности с тем, что делать с большим число умерших или даже с расходами на копание для них могил. Сократившееся число духовных лиц привело к тому, что для умерших стало сложнее организовать приличествующие похороны. С многочисленными трупами, в конце концов, обращались не лучше, чем с тушами коз. В долгосрочной перспективе, факт того, что в некоторых регионах Европы демографическая структура изменилась, привел к тому, что в живых осталось необычное число молодых и старых людей. Это означало, что пропорция лиц, находившихся на иждивении, увеличилась по отношению к числу производительных сил, дополнительно увеличив бремя кормильцев семьи. Очевидно, что некоторые дети должны были осиротеть, тогда как некоторые пожилые люди остались без родственников, которые могли бы за ними ухаживать.
Практически невозможно подтвердить документально этот комплекс проблем для золотоордынских территорий. На основании отчета по Крыму становится ясным, что там было большое количество умерших. Использование монголами умерших в качестве оружия (см. выше) соответствует описанию обращения с трупами как с тушами коз, но, конечно, это может больше отражать монгольскую военную тактику, нежели то, что они свыклись со смертью гражданских лиц вокруг них. Как было показано выше в разделе по экономике, исчезновение надгробий с надписями на волжско-булгарском языке могло быть связано с неспособностью мусульманского населения в Среднем Поволжье хоронить своих умерших должным образом, как было принято ранее. На более высоком уровне, а именно на уровне элиты, анархия, которой оказалась подвержена традиционная политическая система Золотой Орды, означала то, что генеалогические линии правящих родов и предводителей племен были прерваны, как мы видели в источниках (см. выше).
Урбанизация и деурбанизация.
Хотя средневековая Европа испытала существенное сокращение своего населения из-за Черной Смерти, мы не говорим о деурбанизации средневековой Европы, даже если оказалось, что многие поселки были покинуты вследствие Черной Смерти [см.: 58, с. 52; и https://en.wikipedia.org/wiki/Abandoned_village]. Очевидно, что поселки, города и урбан-ные центры были отличительной чертой европейской экономики, основанной на оседлом образе жизни и сельском хозяйстве. Однако в ареале евразийских степей очевидным было то, что до Нового времени эта зона не характеризовалась поселками, городами и урбанными центрами, скорее, отличительной чертой этой зоны было кочевническое пастбищное животноводство. Урбанные центры были характерны для Крыма, Хорезма и Среднего Поволжья, но степные пастбища, на которых доминировали кочевнические конфедерации, вероятно, не могли предоставить достаточных условий безопасности для основания сельскохозяйственных поселений. Только с экспансией Российской империи в Новое время мы можем увидеть всеобъемлющую аграрную колонизацию этой зоны.
Я утверждал в другом месте, что основание Монгольской мировой империи создало условия безопасности для путешествия купцов через Евразию. Это становится весьма очевидным из, например, отчета Гийома де Рубрук [37]. Также и Золотая Орда обеспечивала безопасность торговой сети, широко известной в нынешние времена под названием «Шелковый путь». Коммуникационная сеть Монгольской мировой империи (ям) нуждалась в регулярной сети станций с обслуживающим персоналом для смены лошадей [см.: 38, с. 103-107]. Также и купцы нуждались в регулярных станциях и караван-сараях. Это, вероятно, привело к развитию ряда городов на протяжении путей перевозки и торговли. В связи с постоянно растущим объемом торговли золотоордынская элита, начиная с хана Бату, стала основывать постоянные города на южной и северной оконечностях пути ежегодной миграции их стад – соответственно, Сарай-Бату и, вероятно, Укек [см. мою статью: 38]. Сарай-Бату и позднее Сарай-Берке стали важными политическими, торговыми и культурными центрами. Важное описание урбанных центров в Золотой Орде предоставлено в 30-х годах XIV столетия Ибн Баттутой, меньше чем за одно десятилетие до первой вспышки бубонной чумы на золотоордынских территориях в начале 40-х годов XIV века. С увеличением экспорта зерна в итальянские торговые республики произошло расширение сельскохозяйственного производства, вероятно, включавшего степные зоны вокруг Укека, благодаря безопасности, обеспеченной Золотой Ордой. Это неизбежно привело к росту числа аграрных поселений в этой зоне. Недашковский также изучает города, основанные в регионе вокруг Укека (пригород современного Саратова) [6; 39; 5]. Это также видно из карты поселений, основанных в XIII-XIV веках, предложенной Егоровым [2, с. 232-233 (карты находятся между этими страницами)].
Принимая во внимание скудность источников по Золотой Орде после вспышки Черной Смерти, мы можем лишь констатировать существование прямых и косвенных свидетельств Черной Смерти при ознакомлении с Хорезмом, Крымом, Сараем, Волжской Булгарией и, более обобщенно, небольшими и крупными городами Золотой Орды, как указывалось в другом месте. Трудно быть более определенным, поскольку наши источники не дают никакой дополнительной информации о большом числе поселений и маленьких и крупных городов в степной зоне. Очевидно, что поселения и маленькие и крупные города продолжали существовать в традиционной области оседлого проживания. Однако в Среднем Поволжье мы видим, что после очевидного упадка или гибели Волжской Булгарии ок. 1358 года (судя по исчезновению надписей на волжско-булгарском языке, см. ниже), Казанское ханство было основано почти в 100 км севернее от расположения города, который теперь известен как Булгар. Вполне возможно, что это случай, когда место волжско-булгарского города, бывшего прежде политическим центром региона, было покинуто. Не следует исключать того, что причиной этому могло быть то, что он был тем или иным образом «помечен» как место смерти. В этом случае он был бы сравним с селениями, заброшенными в средневековой Европе.
В самой степной зоне мы, вероятно, также можем говорить о разрушении и деурбанизации. Великий османский путешественник XVII века Эвлия Челеби предоставляет нам обзор тех городов, которые он посетил в 1664 году, во время одного из своих визитов бывших золотоордынских территорий [25, vii, с. 473 ff.; 24, vii, с. 368 ff.]. При описании каждого города он неоднократно повторяется, что Токтамыш сравнял с землей всякий из этих городов [25, vii, с. 479, 485, 488, 490, 492, 522, 566; 24, vii, с. 371, 376, 378, 380, 402, viii, 23]. В его отчете Сарай (вероятно, Сарай-Бату, принимая во внимание его близость с Каспийским морем) все еще малоразвит (hâlâ o kadar imar değildir) и представляется маленьким городом с девятью тысячами злополучных домов из дерева с крышами, покрытыми камышом и тростником (hepsi dokuz bin tahta, saz ve kamış ile örtülü uğursuz evlerden ibarettir). Кроме того, его жители говорят на столь многих разнообразных языках, что должны общаться при помощи переводчиков, и это также предполагает, что многие из них прибыли туда только недавно [25, vii, с. 479-480; 24, vii, с.372]. Мы также узнаем из его описания, что значительное число кочевников и полукочевников живет среди того, что Эвлия Челеби называет «руинами» (harabeler) этого региона. Принимая во внимание, что в этот период население уже значительно восстановилось, общим впечатлением, которое может сложиться у каждого, представляется то, что это не полноценное урбанное население. Даже если мы можем порой поставить под сомнение надежность описания Эвлии Челеби, степень упадка городской традиции в сравнении со временем визита Ибн Баттуты в 30-х годах XIV столетия, или ее фактическое прерывание безусловно представляют собой тематику, заслуживающую дальнейшего исследования, основывающегося на поздних источниках.
Перенаселенность и миграция.
В связи с существенной депопуляцией повсюду на золотоордынских территориях (которая, конечно, не обязательно была единообразной), мы можем увидеть несколько феноменов, связанных с передвижением людей в те области, которые неожиданно обезлюдели или, по крайней мере, оказались ослаблены с политической и военной точки зрения. Первым примером может послужить экспансия Литвы на юг, вплоть до Черного моря. Как показал Пеленски (хотя и не упоминая бубонной чумы), Литва резко расширила свои территории во второй трети XIV века. Она расширилась в Белоруссии и в пяти Украинских землях (завоевание Чернигова в три стадии, начиная с 1345 года; Сиверия; завоевание Киева и Киевщины к 1361-1363 годам; Переяславль после Киева; и основная часть Подолии в первой половине 60-х годов XIV столетия) [41, особенно с. 308]. Литва одержала крупную победу над войсками Золотой Орды в битве на Синей Воде в 1362 году [41, с. 309-311] и даже установила контроль над северным побережьем Черного моря при Витольде (пр. 1392-1430) [41, с. 318]. Эта территориальная экспансия совпадает со временем свирепствования бубонной чумы, приведшей к существенной депопуляции и политической дестабилизации в период, называемый Пеленски «Смутным временем» в Золотой Орде, который последовал за смертью хана Джанибека. Возможно, что Черная Смерть могла не затронуть Литвы настолько глубоко, как она сделала это с территориями Руси и Золотой Орды . Это тема, заслуживающая дальнейшего рассмотрения.
Также возможно, что территории восточной половины Золотой Орды (то есть Синей Орды) оказались затронутыми не так глубоко, как это случилось с западными территориями (то есть с Белой Ордой), или, возможно, восточные территории стали восстанавливаться быстрее. Теперь уже ослабленная Золотая Орда начинает испытывать серию нападений с востока, когда Урус-хан и позже Токтамыш возглавляют кампании против территорий западной половины Золотой Орды [см. рассмотрение источников по этому разделу в моих работах: 54, с. 179-204; 3, с. 690; 50, с. 113-114; 48, с. 16-17]. На данный момент мы оставим в стороне вопрос о происхождении Токтамыша. Как я утверждал в другом месте, мы можем видеть из одного позднего источника, что, когда Токтамыш исполнял роль правителя западных территорий де факто или де юре в 80-х и части 90-х годов XIV столетия, он получил поддержку четырех «правящих племен», состоявших из ширинов, аргынов, баринов и кипчаков. Важно, что эти четыре племени мигрировали на эту территорию в конце XIV века вместе с Токтамышем. Эти же четыре племени сформируют позже основу для Крымского и Казанского ханств и части Касимовского ханства. Для оценки важности этой информации следует учесть, что, согласно одному источнику, четырьмя племенами «Великой Орды» кочевников XV века были кияты, мангыты, сики-вуты и конграты. Если позволить себе рассматривать кочевническую Великую Орду как последний остаток ранней Золотой Орды (точнее западной Белой Орды) и ее непосредственным продолжением, то эти четыре племени (кияты, мангыты, сикивуты и конграты) должны были быть четырьмя ранними племенами западных территорий Золотой Орды (то есть Белой Орды). Это предоставляет нам второй пример передвижения населения в область, опустошенную бубонной чумой [ср.: 35, с. 170-171].
Третьим и последним примером, который я бы предложил, могло бы быть передвижение кипчакского тюркоязычного населения в Среднее Поволжье. Если мы можем взять волжско-булгарские надписи в какой-либо мере в качестве показателя, превалирующее население Волжской Булгарии говорило на волжско-булгарском языке, относящемся к западной или булгарской ветви тюркских языков, единственным современным родственником которого является чувашский язык. Я отмечал в другом месте и возможность того, что волжско-булгарский язык использовался в качестве «религиозного» языка носителями кипчакских тюркских языков и, возможно, даже носителями тех тюркских языков, которые относились к другим ветвям тюркских языков [53] (что мы никогда не будем знать наверняка). Факт того, что на протяжении XV-XVI веков мы видим сильный подъем кипчакского тюркоязычного населения, основываясь на кипчакском тюркском языке (староказанском татарском языке), использовавшемся на надгробных плитах этого периода и в официальной корреспонденции Казанского ханства, указывает нам на переселение туда кипчакского тюркского населения, вероятно, включавшего кочевников-ногаев. Это не только может быть третьим примером переселения населения в регион, опустошенный бубонной чумой, но и послужить примером феномена, описанного Херлихи, расширения пастбищ в ущерб возделываемым полям. Конечно, всякое кочевническое население, переселявшееся в Среднее Поволжье в конце концов становилось оседлым.
Культурный и технологический упадок.
Как я утверждал в другом месте, я уверен, что мы видим исчезновение нескольких тюркских литературных языков в середине XIV века вследствие Черной Смерти. В дальнем восточном крае золотоордынских территорий, вокруг озера Иссык-Куль, существовала община тюрок-христиан, использовавших сирийский алфавит в своих погребальных надписях. Надгробные плиты несторианских захоронений вокруг этого места свидетельствуют, что вспышка чумы здесь случилась в 1338–1339 годах [см. полное описание этих надписей и дополнительную библиографию в: 57]. На протяжении этих двух лет здесь появляется необычно большое число надгробных плит, и некоторые из надгробных плит указывают на то, что лицо, захороненное здесь, умерло от чумы [см.: 9, особенно с. 305-305; 21; 11, с. 31-38]. Второй подъем числа надгробных плит приходится на 1341 год, вероятно, отображая вторую волну чумы, хотя этот факт не упоминается в надгробных надписях [на это было указано в: 20, с. 39–40]. Я предположил, что факт того, что сирийские тюркские надписи в основном исчезли после этого периода, был следствием чумы [см. мою статью: 53, особенно с. 161-162]. Корпус, описанный Хвольсоном за период 1226-1373 годов, включал 37 надписей за период 1338– 1339 годов, тогда как за период 1342-1373 годов там была только одна надпись 1347 года, после чего следующая и последняя надпись появляется через 26 лет [см.: 9, с.306] . Согласно Текеру, самая ранняя из этих надписей датируется 1186 годом, а последняя – 1345 годом [57, с. 99]. Принимая во внимание более поздние находки, Клейн констатирует, что надгробные плиты датируются 1250-1342 годами, за исключением Алмалыка (у казахско-китайской границы в регионе Талды-Кургана), где последние надписи датируются 70-ми годами XIV столетия [29, особенно с. 214].
Вторым языком, исчезнувшим вследствие Черной Смерти, был волжско-булгарский – западный тюркский язык, чьим единственным сохранившимся родственным языком является чувашский. Волжско-булгарский язык известен по надписям на надгробных плитах Среднего Поволжья, начиная с XIII века [см. об этих надписях в: 44; 8. О связи волжско-булгарского языка с чувашским см. также: 43, o. 13-123; 42]. Самая ранняя надпись на волжско-булгарском языке в самом городе Булгаре датируется 1271 годом, тогда как самая последняя датируется 1356 годом [4, с. 120]. Вдобавок к надписям на волжско-булгарском там также были погребальные надписи на стандартном тюркском диалекте, который может рассматриваться в качестве предшественника современного татарского языка в Среднем Поволжье [см.: 7, с. 5-15] . Аналогично ситуации около озера Иссык-Куль несколькими годами ранее, увеличение числа надгробных плит с надписями на волжско-булгарском языке и стандартном тюркском диалекте приходится на 1358и 1359 годы . После 1358 года там нет новых надписей или других текстов на волжско-булгарском языке, и есть только ограниченное число надписей на стандартном тюркском диалекте в годы, последовавшие за этой датой [см., например, две надписи, датирующиеся 1382 и 1399 годами, в: 7, nos. 18, 19]. Кроме того, в этом регионе свидетельствуется общее уменьшение числа и разнообразия надгробных плит после 1358 года [см. рассмотрение этой темы в: 4, с. 120-126].
Я представлю один завершающий пример, а именно прерывание использования литературного языка в Золотой Орде после 1358 года. Последним литературным трудом в Золотой Орде был «Нахдж ал-Фарадис» (Nehcü’l-Feradis). Уже в XIX веке Шига-бутдин Марджани описал один манускрипт «Нахдж ал-Фарадис» (ныне потерянный), скопированный в Сарае в 749/1358 году. Этот манускрипт приписывал работу некоему Махмуду, уроженцу Булгара, нашедшему убежище в Сарае, чье родовое имя (нисба), Кердери связывало его с городом Кердер в Хорезме. Другой манускрипт сообщает, что он умер тремя годами позже, 25 марта 1360 года. Манускрипт под редакцией Экманна (и др.), завершенный 6 джумады I, 761 / 25 марта 1360 года, указывает на различные источники, из которых он черпал информацию, и в конце указывает автора – Мухаммед б. Мухаммед б. Хасрев ал-Харезми [17, с. 95; 40, с. 309. См. также: 34, с. 8]. После смерти этого автора в 1360 году мы больше не видим других литературных или религиозных работ, написанных на золотоордынском языке, а только погребальные надписи. Вместо этого, мы встречаем новые литературные или религиозные работы, написанные на чагатайском языке в Средней Азии, только в начале XV века.
Все это можно использовать в качестве доказательства предположения о том, что, как и в случае латинского литературного языка в Европе, бубонная чума привела к технологической регрессии, прервав развитие многочисленных тюркских литературных языков на золотоордынских территориях [я утверждал это в: 49, i, с. 501-507].
Рост религиозности.
Следующим следствием Черной Смерти, которое я рассмотрю здесь, является повышенная религиозность. Люди, жившие во время чумы, были напуганы ее прибытием и рассматривали ее как знак недовольства Бога по отношению к ним. Они пришли к заключению, что были плохими мусульманами, и стремились искупить свои грехи. Некоторые люди отказались от своей собственности или совершали благочестивые деяния. Это в равной степени относилось и к тюркам-мусульманам Золотой Орды. Как указывалось (выше), в 1358 году (в год чумы) в Золотой Орде было создано исламское тюркское литературное произведение с арабским титулом «Нахдж ал-Фарадис» и тюркским подзаголовком Uştmaxlarnıŋ açuq yolı, означавшим «Чистый путь в небеса». Эта работа представляет собой руководство по исламской религии, и ее титул предполагал, что всякий ее читающий (и, возможно, мы можем прибавить, что всякий написавший подобную работу) получал гарантию попасть на небеса. Отчего еще набожный мусульманин имел был повод для беспокойства, если только не из-за ясного указания на неминуемое Божественное наказание? [см. параллельные свидетельства из Анатолии в: 51, с. 268]. Также выясняется, что эта работа была скопирована прямо перед смертью самого автора. Я бы утверждал, что создание такой религиозной литературы и ее копирование были благочестивыми актами, совершенными для того, чтобы вернуть себе благосклонность Бога и с целью отогнать от себя болезнь. Это подтверждается подзаголовком работы: почему еще они были обеспокоены тем, попадут ли они на небеса? Этому также есть, по крайней мере, один параллельный пример из Анатолии – религиозная поэма начала XV века Сулеймана Челеби в честь рождения Пророка Мухаммеда (mawlid) под названием «Vesilet ün-necat» или «Путь к спасению» .
Существовало еще одно последствие Черной Смерти для религии и религиозности, а именно разительное усиление связи между правителем и религиозным классом. Конечно, этот тот случай, когда и более ранние правители, как хан Узбек, уже находились в тесной связи с религиозной элитой [28, ii, 482 ff.]. Позже, с развалом золотоор-дынского государства, прервались и ясные линии наследования династического и племенного верховенства, как и система четырех беев. Многие личности соперничали в праве быть возведенными в ханы. С этого времени происхождение от Чингиз-хана не было более достаточным для гарантии политической легитимности. Лидеры суфийских орденов, активных на протяжении XIII-XIV веков, оказались теперь в положении, позволившим им предложить ислам в качестве второго источника политической легитимности. Черная Смерть открыла новую эру, в которую чингизидские политические лидеры оказались намного более сплочены с исламскими религиозными лидерами. Отдельный суфийский шейх предоставлял кандидату в ханы исламскую легитимность, дополнявшую его чингизидское происхождение. Взамен, кандидат в ханы, достигнув успеха, мог наделить поддержавшего его суфийского шейха и его орден громадным авторитетом и, как в случае Средней Азии, богатыми поместьями. В данном отношении Черная Смерть была одним несомненным фактором, способствовавшим разительному росту влияния суфийских орденов после второй половины XIV века.
Рост населения после Черной Смерти.
Несмотря на то, что Черная Смерть привела к очевидной и полномасштабной депопуляции, в конце концов, население стало расти снова. В Европе это восстановление стало ясно наблюдаться во второй половине XV века. Кон, например, отмечает, резкое увеличение числа сохранившихся публикаций (incunabula) в Европе в 70-х годах XV века, что мы можем воспринять как возможное отражение роста населения в этот период [см.: 27, с. 11]. Возможно, мы можем увидеть в основании Казанского ханства в конце 30-х годов XV столетия, Крымского ханства в 40-х годах XV столетия, Касимовского ханства в 50-х годах XV столетия и Сибирского ханства в Тюмени в конце XV века косвенное свидетельство восстановления населения, достаточного для организации управления изолированными регионами тех западных территорий, которые когда-то входили в состав обширнейшего из всех возможных государств. Ведь когда Улуг-Мухаммед направился на север в Казань, он должен был взять с собой определенное число военных сил, что было бы возможно только при приросте населения. Нам следует искать больше свидетельств росту населения в середине XV века на территориях поздней Золотой Орды. Кипчакизацию Среднего Поволжья также следует рассматривать как следствие миграции носителей кипчакского тюркского языка в этот регион в связи с тенденцией, обратной прежнему уменьшению населения (см. выше), хотя мы можем с уверенностью предположить, что сокращение кочевнического населения было менее серьезным в сравнении с уменьшением оседлого населения.
Заключение.
Очевидно, что первичные источники по золотоордынским территориям XIV-XV веков не предоставляют столько подробностей о Черной Смерти и ее политических, экономических, социальных и культурных последствиях, сколько мы находим в избыточном количестве для Европы. Даже по Среднему Востоку имеется намного более детальная информация в сравнении с тем, что мы находим для территорий Золотой Орды. Тем не менее, я надеюсь, что я оказался способен показать, что политические, экономические, социальные и культурные изменения с середины XIV по середину XV века соответствуют тому, что мы могли бы ожидать найти на территории и среди населения, переживших следующие друг за другом волны бубонной чумы. Разумеется, в отношении некоторых последствий я больше доверяюсь предположениям, чем достоверным данным. Однако по моему твердому убеждению, знакомство со сведениями о Черной Смерти и ее хорошо задокументированных последствиях в Европе и на Среднем Востоке в этот же самый период позволяет найти прямые и существенное количество косвенных свидетельств для изучения тени Черной Смерти, покрывшей это государство и его население. Если мы примем эти и другие теоретизированные последствия в качестве назревших вопросов для исследования, я уверен, что будущие исследователи окажутся способны собрать намного больше свидетельств в подтверждение последствий, кратко изложенных здесь.

1. Дербек Ф.А. История чумных эпидемий в России с основания государства до настоящего времени // Серия докторских диссертаций, допущенных к защите в Императорской военно-медицинской академии в 1904–1905 учебном году. № 14. СПб., 1905. С. 14–25.
2. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985. 245 с.
3. История татар с древнейших времен в семи томах: III. Улус Джучи (Золотая Орда). XIII – середина XV в. Казань, 2009. 1056 с.
4. Мухаметшин Д.Г., Хакимзянов Ф.С. Эпиграфические памятники города Булгара. Казань, 1987. 128 с.
5. Недашковский Л.Ф. Золотоордынские города Нижнего Поволжья и их округа. М., 2010. 351 с.
6. Недашковский Л.Ф. Золотоордынский город Укек и его округа. М., 2000.224 с.
7. Хакимзянов Ф.С. Эпиграфические памятники Волжской Булгарии и их язык. М., 1987. 191 с.
8. Хакимзянов Ф.С. Язык эпитафий Волжских Булгар. М., 1978. 205 с.
9. Хвольсон Д. Предварительные заметки о найденных в Семиреченской области сирийских надгробных надписях // Записки Восточного Отделения Императорского Русского Археологического Общества. № 1. СПб., 1886. С. 84-109, таблица (после 160), 217-221,
303-308.
10. Alibek K., Handelman S. Biohazard: The Chilling True Story of the Largest Covert Bio logical Weapons Program in the World – Told from Inside by the Man Who Ran It. New York, 1999.xi + 319p.
11. Alef G. The Crisis of the Muscovite Aristocracy: A Factor in the Growth of Monarchical Power // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 15. Wiesbaden, 1970. P. 15-58 [re
printed in Rulers and Nobles in Fifteenth-Century Muscovy (London, 1983), V].
12. Alexander J.T. Bubonic Plague in Early Modern Russia. Public Health & Urban Disaster. Baltimore, 1980. xvii + 385 p.

13. Balard M. La Romanie génoise (XIIe – début du XVe siècle), i-ii. Rome, 1978.
14. Bean J.M.W. The Black Death: The Crisis and its Social and Economic Consequences // The Black Death: The impact of the 14th-century plague. Papers of the 11th annual conference of the Center for Medieval & Early Renaissance Studies / ed. Daniel Williman. Binghamton, 1982. P. 23-38.
15. Benedictow O.J. The Black Death, 1346-1353: The Complete History. Woodbridge, Suffolk, 2004. xvi + 433 p.
16. The Black Death / ed.-trans. Rosemary Horrox // Manchester Medieval Sources Series. Manchester-New York, 1994. P. 14-26.
17. Bombaci A. Histoire de la littérature turque / trans. I. Mélikoff. Paris, 1968. viii + 437 p.
18. Borsch S.J. The Black Death in Egypt and England: A Comparative Study. Austin, 2005. xii+ 195 p.
19. Campbell B.M.S. Before the Black Death: Studies in the ‘Crisis’ of the Early Fourteenth Century. Manchester, 1992. viii + 232 p.
20. Chwolson D. Syrisch-nestorianische Grabinschriften aus Semirjetschie. Neue Folge. St.-Pétersbourg, 1897. 62 s.
21. Chwolson D. Syrisch-nestorianische Grabinschriften aus Semirjetschie // Mémoires de l’Académie Impériale des sciences de St.-Pétersbourg. T. VII, 37:8. St.-Pétersbourg, 1890. P. 129-130.
22. Dols M. The Black Death in the Middle East. Princeton, 1977. xvii + 390 p.
23. Dols M. Ibn al-Wardī’s Risālah al-naba’ can al-waba’, A Translation of a Major Source for the History of the Black Death in the Middle East // Near Eastern Numismatics, Iconography, Epigraphy and History. Studies in Honor of George С Miles / ed. D.K. Kouymjian. Beirut, 1974. P. 443–455.
24. Evliya Çelebi. Günümüz Türkçesiyle Evliya Çelebi Seyahatnamesi / trans. Seyit Ali Kahraman and Yücel Dağlı. Istanbul, 2011.
25. Evliya Çelebi Seyahatnamesi, i-x / ed. Mehmed Zillioğlu. Istanbul, 1985.
26. Henschel A.W. Document zur Geschichte des schwarzen Todes. Repertorium für die gesammte Medicin, ii / ed. Heinrich Haeser. Jena, 1841.
27. Herlihy D., Cohn S.K. Jr. The Black Death and the Transformation of the West. Cambridge, MA, 1997. 117 p.
28. Ibn Battuta. Rihla / trans. H.A.R. Gibb // The Travels of Ibn Battuta, A.D. 1325-1354, i-iii. Works Issued by the Hakluyt Society. Cambridge, 1958-1971.
29. Klein W. Syriac Writings and Turkic Language According to Central Asian Tombstone Inscriptions //Hugoye: Journal of Syriac Studies. Vol. 5:2. Washington, 2002. P. 213-223.
30. Langer L.N. Plague and the Russian Countryside: Monastic Estates in the Late Fourteenth and Fifteenth Centuries // Canadian-American Slavic studies. Vol. 10. Pittsburgh, 1976.
P. 351-368.
31. Langer L.N. The Black Death in Russia: Its Effects Upon Urban Labor // Russian History. Vol. 2. Leiden, 1975. P. 53-67.
32. Little L.K. Plague Historians in Lab Coats // Past and Present. Vol. 213. Oxford, 2011. P. 267-290.
33. Maqrīzī. As-sulūk li-macrifat duwal al-mulūk / ed. M.M. Ziada. Cairo, 1958. Mäxmüd äl-Bolgari. Nähcel-färadis / ed. Fänüzä Nurieva. Kazan, 2002.
34. McNeill W.H. Plagues and Peoples. Garden City, 1976. viii + 369 p.
35. Mellinger G. The Silver Coins of the Golden Horde: 1310-1358 // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. 7. Wiesbaden, 1987-1991. P. 153-211.
37. Mission to Asia / trans. A Nun of Stanbrook Abbey, ed. С Dawson. London, 1955/Toronto, 1980. xxxix + 246 p.
38. Morgan D. The Mongols. New York, 1987. xviii + 238 p.
39. Nedashkovsky L.F. Ukek: The Golden Horde city and its periphery. An analysis of the written, numismatic and artefactual evidence for the city of Ukek and the Jochid state on the Volga, 12th to 15th centuries // British Archaeological Reports S1222. Oxford, 2004. i + 253 p.
40. Nehcü’l-ferādīs. Uştmahlarnıng açuq yolı (Cennetlerin açık yolu) / ed. János Eckmann etalia, ii: Metin, Türk Dil Kurumu Yayınları 518. Ankara, 1995. x + 312,444 + xiv p.
41. Pelenski J. The Contest between Lithuania-Rus’ and the Golden Horde in the Fourteenth Century for Supremacy over Eastern Europe // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. 2. Wiesbaden, 1982. P. 303-320.
42. Róna-Tas A. The Periodization and Sources of Chuvash Linguistic History // Chuvash Studies / ed. A. Róna-Tas. Budapest, 1982. P. 113-169.
43. Róna-Tas A. Bevezetés a csuvas nyelv ismeretébe. Budapest, 1978. 480 o.
44. Róna-Tas A., Fodor S. Epigraphica Bulgarica: a volgai bolgár-török feliratok // Studia Uralo-Altaica. T. 1. Szeged, 1973. 189 o.
45. Schamiloglu U., Nedashkovsky L.F. Coins Tell Their Own Story: Numismatic Evidence for the History of the Golden Horde and the Later Golden Horde //The Golden Horde & its Successors. Second International Conference in Memory of Ayaz Ishaki, Saadet Chagatay, and Tahir Chagatay. Conference Pamphlet, April 22-24, 2005. Istanbul: Ayaz-Tahir Turkistan Idil-Ural
Foundation, 2005. P.60-61.
46. Schamiloglu U. The Plague in the Time of Justinian and Central Eurasian History: An Agenda for Research // Central Eurasia in the Middle Ages. Studies in Honour of Peter B. Golden / ed. Osman Karatay and István Zimonyi // Turcologica 104. Wiesbaden, 2016. P. 293-311.
47. Schamiloglu U. The Rise of Urban Centers in the Golden Horde and the City of Ükek // Proceedings of the conference on the Historical and Archeological Heritage of the Golden Horde on the Territory of Saratov’s Volga Region: Uvek – Past, Present and Future. Saratov, Russia, June 2015.
48. Schamiloglu U. The Origins of Kazakh Statehood: From the Golden Horde to the Kazakh Khanate // Qazaq xandığınıŋ qurıluınıŋ 550 jıldığına oray uyımdastırılğan «Qazaq xandığı: tarix, teoriya jäne bügingi kün» attı xalıqaralıq ğılımi-teoriyalıq konferentsiya Materialdarı. 5-6 mausım 2015 jıl, Almatı qalası. Almatı, 2015. P. 15-18.
49. Schamiloglu U. Ortaçağ Dillerinden Modern Dillere: Avrupa ve Türk Dünyasında Yeni Edebi Dillerin Varlığa Gelmesi // IV. Dünya Dili Türkçe Sempozyumu Bildirileri. 22–24 Aralık 2011, Muğla, i-ii / ed. Mehmet Naci Önal. Ankara, 2012.
50. Schamiloglu U. The Black Death in the Golden Horde and the Later Golden Horde and its Consequences // Национальная история татар: Теоретико-методологические проблемы. Выпуск 2, Bibliotheca Tatarica. Казань, 2011. P. 98-117.
51. Schamiloglu U. The Rise of the Ottoman Empire: The Black Death in Medieval Anatolia and its Impact on Turkish Civilization // Views From the Edge: Essays in Honor of Richard W. Bulliet / ed. Neguin Yavari, Lawrence G. Potter, and Jean-Marc Oppenheim. New York, 2004. P. 255-279.
52. Schamiloglu U. Preliminary Remarks on the Role of Disease in the History of the Golden Horde // Central Asian Survey. Vol. 12:4. Oxford, 1993. P. 447-457.
53. Schamiloglu U. The End of Volga Bulgarian // Varia Eurasiatica. Festschrift für Profes sor András Róna Tas. Szeged, 1991. P. 157-163.
54. Schamiloglu U. Tribal Politics and Social Organization in the Golden Horde. Ph.D. dis sertation. Columbia University, 1986.286 p.
55. Schamiloglu U. The Qaraçı Beys of the Later Golden Horde: Notes on the Organization of the Mongol World Empire // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. 4. Wiesbaden, 1984. P. 283-297.
56. Seyf-i Sarayi. A Fourteenth Century Turkic Translation of Sa‘dl’s Gulistān (Sayf-i Sarāyī’s Gulistān bi’t-turkī) / ed.-trans. A. Bodrogligeti. Budapest, 1969.
57. Thacker T.W. A Nestorian Gravestone from Central Asia in the Gulbenkian Museum, Durham University // The Durham University Journal. Vol. 59. Durham, 1967. P. 94-107.
58. Wunderli R. Peasant Fire: The Drummer of Niklashausen. Bloomington, 1992. xii +156 p.