Джучиев улус в XV-XVI

Джучиев улус в XV-XVI вв.: инерция единства

Вадим Трепавлов

В истории многих народов Евразии период XV-XVII вв. отмечен распадом Улуса Джучи и образованием на его месте новых государств. Представляется, что институциональные связи между частями бывшей Золотой Орды в то время были выстроены в некую систему. Эта система основывалась, во-первых, на инерции прежнего единства распавшегося Джучиева улуса; во-вторых, на царственных прерогативах фамилии Джучи, не ограниченных конкретными постордынскими юртами и стольными резиденциями; в-третьих, на относительной этнической однородности населения на громадном пространстве Дешт-и Кипчака и некоторых сопредельных регионов .
Историки уже высказывали сходные суждения. Так, М.А. Усманов писал о единстве правящего дома Джучи для всего бывшего золотоордынского пространства, отчего крымские ханы приглашались в Казань, казанские принцессы выходили замуж за Гире-ев, а ногайские княжны – за правителей Казани [19, с. 43].
Д.М. Исхаков предполагает относительно однотипное устройство ханств, где существовали юрты правящих племен и представители этих племен могли свободно перемещаться из одного ханства в другое, оседая на территории соответствующих родовых владений [6, с. 7-9].
А. Гайворонский видит попытки восстановления единства Ордынского государства в активной политике крымского хана Менгли-Гирея по отношению к его татарским соседям и соперникам. Самым главным успехом его на этом поприще был разгром Большой Орды в 1502 г., присоединение части ее территории и увод населения в Крым [1, ч. II]. Правда, развить эту политику в дальнейшем его сыну Мухаммед-Гирею не удалось, т.к. вскоре после взятия Астрахани в 1523 г. он был убит ногаями, и претензии Крыма на главенство в бывшей Золотой Орде впоследствии уже были чисто номинальными.
И.В. Зайцев убедительно продемонстрировал тесные культурные связи между поволжскими ханствами, Крымом, Ногайской Ордой и Средней Азией, показал, что, «несмотря на политический развал, постзолотоордынские государства представляли собой единое культурное пространство, связанное общностью традиций, языка, науки, литературы и образованности» [4, с. 33].
Следует подчеркнуть, что речь должна идти об инерции, пережитках единой государственности, т.к. в действительности никаких центростремительных процессов в государствах-наследниках Золотой Орды не было заметно. Хотя и возможно, что ностальгия по ордынским временам существовала. По ряду источников можно судить, что «золотым веком» считался апогей стабильности великой державы – ханствования Узбека и Джанибека.
Вероятно, современные историки излишне абсолютизируют (или модернизируют) межгосударственные отношения, в том числе границы между юртами XV-XVI вв. В историографии утвердилось мнение о четком делении Джучиева улуса на два крыла с загадочными, «плавающими», трудно атрибутируемыми цветовыми обозначениями. Из источников, повествующих о событиях XIII в. (Гийом де Рубрук, Рашид ад-Дин), можно вывести существование там двух автономных ханств и ханов. Однако относительно следующего столетия такой же ясной картины уже нет. То есть продолжают действовать беки правого и левого крыльев, но насколько эта принадлежность соотносится с реальным разделением государства, непонятно.
В трудах тюркских хронистов XVI-XVII вв. (Абу-л-Гази, Кадыр Али-бека, Уте-миш-хаджи, анонимных авторов «Дафтар-и Чингиз-наме») крыльевая территориальная структура практически не отразилась. Разве что у Утемиш-хаджи говорится о выделении Чингиз-ханом Саину~Бату правого крыла по Итилю, а Иджану~Орду – левого крыла по Сыр-Дарье, да приводится похожая на легенду история о распределении юрт разного цвета между его внуками – сыновьями Джучи [20, с. 92, 93]. Однако у того же Утемиш-хаджи отношения между правителями и жителями крыльев вовсе не напоминают сосуществование двух соседних государств.
Представляется, что в истории Улуса Джучи однажды наступило время, когда деление его на крылья превратилось в номинальную абстракцию, обозначение ранга племен и их предводителей. Возможно, такую перемену следует связывать с чрезвычайным усилением правого крыла государства в первой половине XIV в. Начало данному процессу было положено, очевидно, при хане Токте, который выдал Баяну ярлык на царствование в левом крыле в 701 (1301-1302) г. [12, с. 68]. Затем последовали попытка совместных действий Узбека и Баяна против Хулагуидов, свержение войсками Узбека сыгнакского хана Мубарака (который попытался выйти из повиновения Сараю), правление Тинибека б. Узбека в Сыгнаке, ярлык Джанибека Чимтаю и военная поддержка последнего в борьбе за Сыгнак… [подробно см.: 18, с. 147-158]. В той ситуации были проигнорированы номинальные принципы старшинства левой стороны над правой и первенства потомков Орду-эджена перед потомками Бату. Произошло фактическое объединение территории государства под верховенством сарайских правителей. Это иллюстрируется борьбой восточной аристократии именно за столицу на Нижней Волге во второй половине XIV в. Впоследствии, в XVI в., когда на фоне полного распада ханства правого крыла довольно сильными стали выглядеть восточно-джучидские монархи, у иноземных наблюдателей (Иран) сложилось впечатление, что главный трон Джу-чидов находится на востоке Дешт-и Кипчака: «Касим-хан (казахский – Авт.)… стал царем Дешта …. Хакк-Назар-хан, сын Касим-хана, после отца его сел на царство и теперь является повелителем Дешта» [17, с. 212].
Более близкие к татарским владениям и, несомненно, более компетентные русские современники не распространяли единство Орды на столь долгий срок. В летописных списках «царей ардиньских», составленных во второй половине XV в., последним из ханов назван «Зеди-салтан» [8, т. 23, с. 168], т.е. Джелал ад-Дин б. Токтамыш, или «Зе-ди-салтан Булхартан» [8, т. 28, с. 143] .
Крымцы смотрели на преемственность власти, естественно, с собственных позиций и выстраивали свою цепь правителей. В 1506 г. на пиру у короля польского и великого князя литовского Александра Ягеллона послы крымского хана вспоминали о традиционных связях между татарами и литовцами, приводя имена предшественников своего государя Менгли-Гирея: «Тактамыша, Чжелегдиня, Перберди, Кебек, Керемъберди, Кадерберди (все это – искаженные имена сыновей Токтамыша -Авт.), Магметъ Силехмат (т.е. Улуг-Мухаммед и Сеид-Ахмед – Авт.), Ажи Кгиреи, Мордовлат (Нурдевлет – Авт.), Менди Кгиреи» [24, c. 53]. Таким образом, к легитимным монархам не причислялись ни ставленники Идегея 1400-1410-х гг., ни ханы Большой Орды – потомки Кучук-Му-хаммеда, ни тем более правители отколовшихся от Орды областей в Среднем Поволжье и за Волгой. В представлении бахчисарайских политиков законная ордынская власть находилась с середины XV в. в руках Хаджи-Гирея («Ажи Кгирея») и его потомков.
Самостоятельные государства, которые образовались на территории Улуса Джучи, обычно обозначались в тюркских языках как «юрты», в московских и литовских источниках это – «орды». В историографии замечен хронологический рубеж, после которого русское обозначение Джучиева Улуса как Орды сменяется Ордами во множественном числе. Это договорная грамота Ивана III с его братом, волоцким князем Борисом Васильевичем от 13 февраля 1473 г.: «А Орды (вместо прежнего «Орда» – Авт.), брате, ведати и знати нам, великим князем. А тобе Орды не знати …. А коли яз в Орды не дам, и мне у тобя не взяти» [3, с. 226]. Подобные обороты встречаются в межкняжеских докончаниях 70-80-х гг. XV в., причем в этих документах множественность татарских юртов уже не оставляет сомнения («Орды ведати», «Орд не знати», «в Орды не дам»), т.к. не совпадает с формой родительного падежа единственного числа «Орды не знати» (как в цитированной выше грамоте 1473 г.).
Правда, в отдельных документах того же периода встречаются и фразы с одной «Ордой»: «А Орда знати и ведати нам, великим князем, а тобе Орды не знати … , а коли яз князь велики выхода в Орду не дам, и мне и у тобя не взяти» [3, с. 279 – договор между Иваном III и князем Михаилом Андреевичем Верейским и Белозерским 1482 г.; почти то же см.: с. 333 – договор между великим князем рязанским Иваном Васильевичем и его братом Федором 1496 г.]; «А коли ти будет к Орде послати, и тебе послати по думе с нами… а без нашие ти думы в Орду не слати» [3, с. 297 – московско-тверской договор 1484-85 г.]. Но это представляется механическим повтором клишированных оборотов, выработавшихся в течение прошлых десятилетий, до 1473 г., или же (что менее вероятно) выделением Большой Орды среди прочих юртов в качестве получателя выхода.
В соглашении между сыновьями Ивана III, заключенном по его требованию в 1504 г., перечислены те татарские государства, которые считались на Руси самостоятельными: «выходы в ординские, и в Крым, и в Асторохань, и в Казань, и во Царевичев городок…» [3, с. 366; то же см. в духовной грамоте Ивана III того же года: с. 362]. Следовательно, к тому времени оформились Крымское, Казанское, Астраханское и Касимовское ханства; Ногайская Орда тогда считалась «казачьим» образованием без определенного статуса; с Сибирским (Тюменским) юртом и Казахским ханством Москва в то время почти не поддерживала отношений [подробнее см.: 2, с. 165-167; 23, с. 212,223].
Однако межгосударственное разграничение постордынского пространства являлось в определенной степени условным. Одним из показателей такой условности служит статус правящих династов. Ни один хан в Казани, Хаджи-Тархане, Чинги-Туре, Сыгнаке, узбекских и казахских кочевых ставках не обозначал свое географическое местонахождение. В глазах подданных и в исходящих официальных документах это был просто «хан» – не казанский, не тюменский и т.п. Исключение составляют Гиреи. Их пышная титулатура с перечислением подвластных территорий и народов, с одной стороны, обнаруживает явное подражание османам, но с другой, демонстрирует притязания и нереализованные амбиции этой периферийной ветви Джучидского дома. Прочие правители на бывших землях Улуса Джучи считали свою принадлежность к «золотому роду» Чингизидов достаточным основанием для декларирования своих монархических прерогатив без привязки к конкретному стольному городу и тем более к общности подвластных подданных («узбекский», «казахский»).
Деградация золотоордынской государственности при всех ностальгических реминисценциях сопровождалась постепенным и неизбежным угасанием харизмы правящего рода. Чингизиды повторили судьбу многих царских домов: как только династия теряет престол, ее монополия на власть перестает признаваться. Период конца XIV − первой половины XV в. был, очевидно, переходным, когда государственная власть начала Чингизидами утрачиваться, и в реальной политике происхождение от Чингиз-хана уже переставало играть решающую роль.
Такой переход проявлялся по-разному. Во-первых, появились «гурганские» династии, когда для доступа к трону оказывалось достаточным породнение с «золотым родом» по женской линии.
Во-вторых, дорогу к власти проложила себе нединастическая аристократия – беки тюркских племен, которые до середины XIV в. были почти не заметны в политике (см. выше). В течение XV в. феномен возрастающего социального авторитета племенных предводителей оформился в виде постоянного института карачи-беков – лидеров ведущих элей, которые составляли непременный совещательный орган при правящем хане в поздней Золотой Орде, Крымском ханстве и Касимовском царстве.
В-третьих, правление осуществлялось от лица безвластных марионеток-Чингизидов. Многие из них не известны историкам – настолько они были незаметны и ничтожны. Предназначение их заключалось только в том, чтобы своей сакральной персоной и молчаливым присутствием освящать, оправдывать всевластие действительного правителя.
Институт таких подставных ханов практиковался в 1360-70-х гг. в западной части правого крыла Улуса Джучи («Мамаевой Орде»). В 1390-1410-х гг. Золотой Ордой от имени безвластных монархов управлял беклербек Идегей. В середине XIV – начале XV в. это явление получило распространение в Чагатайском улусе и в государстве Ти-муридов, где марионеточных Чингизидов возводили на трон местные эмиры. Аналогичное явление возродилось впоследствии в Хивинском ханстве, где оно получило характерное название «ханбази» (игра в ханы).
Однако при этом повсюду сохранялось признание высокородности, иерархического старшинства «золотого рода» – даже после отхода его от верховной власти. Общеизвестны торе у казахов. Дом Османов тоже признавал свой номинально младший статус по отношению к Чингизидам (в частности, к своим вассалам крымским ханам); правда, в реальной, повседневной политической практике это никак не проявлялось. Память о царственных правах Чингизова рода проявилась во время башкирских восстаний второй половины XVII – первой половины XVIII в. Предложения принять башкир под свою власть получали тогда, наряду с турецкими султанами и калмыцкими тайшами, крымские и казахские ханы, «казачествующие» царевичи-Кучумовичи.
Воспоминание о единстве и родстве всех Джучидов поддерживалось некоторое время на постордынском пространстве, иногда проявляясь в неожиданных ситуациях. Так, Менгли-Гирей официально называл братом, т.е. равноправным монархом, не только казанского хана Мухаммед-Эмина, живущего, по выражению крымского правителя (в русском переводе), «на своем государстве», но и своего злейшего врага, большеор-дынского Ахмеда – правда, уже после его смерти, в общении с польским королем [14, с. 29; 15, с. 108]. Впрочем, сам Джучи остался в исторической памяти скорее лишь как генеалогическое звено между его отцом и сыновьями. Указания на общность Джучидов в источниках чрезвычайно редки (см., например, ссылку на традиционные посольские связи с Москвой «Ечуевых детей», т.е. потомков Джучи, в грамоте шибанидского хана Абд ал-Фатха Ивану III [11, с. 33]; или отзыв крымского хана Саадет-Гирея об астраханском монархе Хусейне: «С тым мы есмо от [о]дного отца дети» [13, л. 895(896)] – общим «отцом» (предком) для этих представителей разных ответвлений огромного клана мог быть, очевидно, только старший сын Чингизов).
В сознании жителей тюркских юртов сохранялось представление о былом центре единого государства, освященном сакральным образом второго Джучиева сына – Бату (Саин-хана). Захват ставки большеордынского хана расценивался его соперниками-победителями как обретение священного Саинова трона. Именно таким образом в XV – начале XVI в. Джучиды трактовали свои успехи в борьбе с Большой Ордой: «Ино мне счястье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саинской есми стул взял» (тюменский хан Ибрахим – Ивану III, 1494 г., по поводу разгрома хана Ахмеда в 1481 г.); «Отца (предка – Авт.) нашего Саина царя золотой столец в руках в нас» (царевич Ахмед-Гирей, сын победителя Большой Орды Менгли-Гирея – королю Сигизмунду, 1514 г.) [10, с. 46; 13, л. 539]. Главной заслугой мангытского бека Ваккаса (вторая четверть XV в.) восточные хронисты считали то, что для своего патрона, хана Абу-л-Хайра, он «дважды завоевал трон Саин-хана», после чего с именем Абу-л-Хайра начала читаться хутба, чеканиться монета, и его персоной «украсился трон Саин-хана» [7, с. 67, 155]. Причем все упомянутые троны~столы~стольцы (ханские резиденции) находились в разных местах, что указывает на условность и символичность данного понятия в идеологических конструктах позднесредневекового Дешт-и Кипчака.
Возможно, общеджучидскую символическую ценность сохранял и династический некрополь (курук) в районе города Сарайчика на Яике.
Однако при всех реликтах единства Золотой Орды нельзя не видеть все более нараставшую тенденцию к отдалению постордынских государств друг от друга. Процесс дезинтеграции оказался сильнее. В различных юртах образовались местные ханские династии, которые рассматривали свои владения только как собственное достояние, вне связи с рухнувшей общеджучидской державой. Так, Гиреи заявляли свои династические права на Касимов после воцарения там выходцев из Большой Орды: раньше-де «наш род был на Мещере», а ныне «не наш род на Мещере государь» [16, с. 378]. Подобные ожидавшиеся претензии крымцев относительно Казани русскому послу предписывалось парировать утверждением, будто «изначала Казань юрт не их, а были на Казани опришные (т.е. особые, отдельные -Авт.) цари» [16, с. 696].
В посланиях тюркских аристократов XVI в. неоднократно встречаются наименования юртов посредством эпонимов – как правило, государей, положивших начало правящей в данном юрте династии. Если в XIII–XIV вв. в качестве эпонимов использовались исторические персонажи относительно недавнего прошлого (Джучи, Берке, Узбек) и при этом одинаково значимые для всех частей империи, то впоследствии таковыми становились лица, которые, во-первых, давным-давно отошли в мир иной и, во-вторых, действовавшие в довольно локальных пространственных пределах.
Так, Крымское ханство неоднократно предстает в источниках как «Тохтамышев царев юрт», т.е. владение потомков, наследников и династических преемников хана Токтамыша ; Астраханское ханство – «Темир-Кутлуев царев юрт», т.е. от хана Тимур-Кутлука; Казахское ханство – «Урусов царев юрт» и «Бараков царев Казатцкой юрт», т.е. от золотоордынских и кок-ордынских ханов Уруса и Барака.
В отношении Казанского ханства подобная номинация встречается в виде «Алиба-ев и Алтыбаев юрт» (по именам беков-правителей первой половины XV в. [см.: 9, с. 47, 82]) и «Магмет Киреев царев юрт». Контекст последнего обозначения следующий. В 1552 г. «вся земля Казанская» без консультаций с Москвой призвала к себе на престол жившего у ногаев астраханского царевича Ядгар-Мухаммеда. Ногайский мирза Исмаил в послании к своему патрону и союзнику, царю Ивану IV, указывал, в частности, что такое приглашение в принципе нелегитимно, и казанцы не вправе распоряжаться своим троном, поскольку «юрт не их – Магметкиреев царев юрт был» [10, с. 105].
Здесь явно фигурирует крымский хан Мухаммед-Гирей I, царствовавший в 1515-1521 гг. Вероятно, из-за родства с местной династией через свою мать, ханшу Нур-Султан, именно он считал Казанский юрт своим наследственным достоянием. Во всяком случае это следует из его письма к астраханскому хану: «Казань была юрт наш, а теперь он (великий князь московский Василий III – Авт.) посадил там султана из своей руки (речь о хане Шах-Али – Авт.)» [22, с. 85]. Примечательно, что казанская знать разделяла такую трактовку. После смерти хана Мухаммед-Эмина (конец 1518 г.) в Бахчисарай прибыло посольство «ото всих казанцовъ» с обращением к Мухаммед-Гирею: « … Отчина ваша Казань, и вы съ своихъ детеи або з братьи которого одного обравши и до нас пришлите, нехаи в нас царемъ будеть» [13, л. 796] .
Подобное обращение к Мухаммед-Гирею в начале 1520-х гг. поступило даже от казахских беков, погрязших в распрях и раздорах: «…Тыи князи вси козацкии зо всим воиском своим за меня ся закладывают и мне хотят служити, и с тым до мене человека своего прислали» [13, л. 865(866)]. Впрочем, в отношениях Крыма с восточными юртами это был единичный эпизод.
Все это отражало процесс оформления и закрепления за отдельными аристократическими группировками (в том числе семьями, позднее династиями) нового типа земельных держаний – процесса, начавшегося в Золотой Орде в XIV в. [см.: 21, с. 111, 112,135-138].
Завоевание соседнего юрта теперь расценивалось уже не как восстановление некоего единства, а как объединение самостоятельных владений. «С вашим юртом (Крымом – Авт.) наш юрт как бы один учинил… святой Ахмат царь», – писал в 1487 г. крымскому царевичу Нурдевлету хан Большой Орды Муртаза б. Ахмед [15, с. 108], вспоминая, очевидно, большеордынские завоевания Крыма в 1471 и 1476 гг. В начале XVI в. Гиреи, хотя и ввели в свой титул формулу «Великой Орды великий хан», впоследствии, наряду с «Великой Ордой», стали упоминать в титуле и Крым. Следовательно, здесь имела место не только претензия на управление всем Улусом Джучи («Великой Ордой»), но и напоминание о завоевании Большой (resp. Великой) Орды в 1502 г. О восприятии этих двух владений как раздельных уже после 1502 г. свидетельствует присяга крымского посла, данная Александру Ягеллону в 1506 г. от лица хана Менгли-Гирея «со всими солтаны, братьею и с(ы)ны своими, и со всими вланы и кн(я)зи, и со всими мурзы, и со всими людьми обеюх (так – Авт.) ордъ, Заволское и Перекопъское, которые подъданы ему (курсив наш -Авт.)» [24, с. 53].
Правда, разгромив Большую Орду, Менгли-Гирей все-таки включил ее в состав своих владений. Но в других подобных случаях в завоеванном юрте назначался младший и зависимый от победителя государь (Джанибек – ставленник большеордынского Ахмеда в Крыму в 1476 г.; Бахадур-Гирей – ставленник крымского Мухаммед-Гирея в Астрахани в 1523 г.; в определенном отношении в этом же ряду находился Мухаммед-Эмин, посаженный на казанский престол Иваном III после взятия Казани московскими воеводами в 1487 г.).
Распад Улуса Джучи сопровождался и соответствующими этнокультурными процессами. Этническая консолидация, формирование золотоордынской татарской народности явно наблюдалась в правом крыле Улуса, где существовали развитая городская цивилизация и мощные очаги старой оседлой культуры (Булгария, Крым, Молдавия), действовали оживленные межрегиональные связи. Однако сначала эпидемия чумы, а затем войны и миграции кочевников с востока прервали этот процесс. Носители архаичных социальных и культурных норм, «узбеки» левого крыла свято соблюдали племенной строй в своей среде и стимулировали ретрибализацию на западе Джучиева улуса. В наследовавших ему государствах (Казанском, Крымском, Сибирском и, возможно, Астраханском ханствах) стали формироваться локальные этнические общности на основе золотоордынского, ранее относительно единого татарского этноса.
Среди важнейших консолидирующих факторов было сохранение прежних социально-политических структур, клановой системы, объединявшей военно-служилую знать, а также общая религия – ислам. Мусульмане Золотой Орды (видимо, в особенности аристократия и кочевники) были объединены не только самим фактом принятия ислама, но и через особый институт сеидов. Далеко не случайно, что в ряде постзолотоордынских ханств сеиды – главы местного мусульманского духовенства – возводили свои генеалогии к общим предкам, жившим в эпоху Улуса Джучи [5, с. 21]. Однако в реальной политике XV-XVII вв. ислам не играл заметной роли, оставаясь на уровне официальных идеологем и не препятствуя междоусобным конфликтам.

1. Гайворонский А. Повелители двух материков. Т. I. Крымские ханы XV–XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды. Киев; Бахчисарай: Майстерня книги, 2007. 368 с.
2. Горский А.А. Москва и Орда. М. Наука, 2000. 214 с.
3. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. Подг. К печ. Л.В.Черепнин. Под ред. С.В.Бахрушина. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. 585 с.
4. Зайцев И.В. Крымская историографическая традиция XV–XIX веков. Пути развития: рукописи, тексты и источники. М.: Восточная литература, 2009. 304 с.
5. Исхаков Д.М. Проблемы становления и трансформации татарской нации. Казань: Мастер-Лайн, 1997. 248 с.
6. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV-XVI вв. Казань: Татар. кн. изд.во, 2009. 142 с.
7. Материалы по истории казахских ханств XV–XVIII в. (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Сост. С.К.Ибрагимов и др. Алма-Ата: Наука, 1969. 654 с.
8. Полное собрание русских летописей. Т. 23. Ермолинская летопись. СПб.: Тип.
М.А.Александрова, 1910. 253 с.; т. 28. Летописный свод 1497 г. Летописный свод 1518 г. (Уваровская летопись). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963.413 с.
9. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой (1576 г.). М.: Институт российской истории РАН, 2003. 96 с.
10. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1549. Сост.
Б.А.Кельдасов и др. Махачкала: Дагест. кн. изд-во, 1995. 360 с.
11. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551–1561 гг. Сост.
Д.А.Мустафина, В.В.Трепавлов. Казань: Татар. кн. изд-во, 2006. 391 с.
12. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. 2. Пер. с перс. Ю.П.Верховского. Ред.
И.П.Петрушевский. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960.248 с.
13. Российский государственный архив древних актов. Ф. 389 «Литовская метрика», оп. 1, д. 7.
14. Сборник Муханова. СПб.: Тип. Э.Праца, 1866. 545 с.
15. Сборник императорского Русского исторического общества. Т. 41. Памятники дипломатических сношений Московского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, Ногайцами и Турцией, за время Великих Князей Иоанна III и Василия Иоанновича. Ч. 1 (годы с 1474 по 1505). Напеч. под наблюд. Г.Ф.Карпова. СПб.: Тип. Ф.Елеонского и К°, 1884. 674 с.
16. Сборник императорского Русского исторического общества. Т. 95. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Ногаями и Турцией. Ч 2 (годы с 1508 по 1521). Под ред. Г.Ф.Карпова, Г.Ф.Штендмана. СПб.: Печатня С.П.Яковлева, 1895.804 с.
17. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Пер. В.Г.Тизенгаузена. Т. 2. Извлечения из персидских сочинений. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
18. Ускенбай К.З. Восточный Дашт-и Кипчак в XIII – начале XIV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань: Фэн, 2013.288 с.
19. Усманов М.А. Соседи называли их «татарами» // Родина. 1997. № 3-4. С. 40-44.
20. Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. Факсимиле, пер., транксрипция, текстол. примеч., иссл. В.П.Юдина. Алма-Ата: Гылым, 1992. 296 с.
21. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во МГУ, 1973. 180 с.
22. Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. М.: Инсан, 1991. 320 с.
23. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. Ч. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. 472 с.
24. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 8 (1499-1514). Parengé E.Baliulis, A.Firkovičus, D.Antanavičius. Vilnius: Mokslo ir enciklopediju leidykla, 1995. 710 s.