Языки офиц делопр-ва

Языки официального делопроизводства и канцелярская культура Золотой Орды

Ленар Абзалов

Становление Монгольского государства как крупного и полиэтничного образования, в рамках которого формировался Улус Джучи, естественным образом определило многоязычие ее делопроизводства. Монгольский язык, будучи языком правящей династии, являлся основным официальным языком империи. Наряду с монгольским языком широкое распространение находит уйгурский или тюркский язык , который изначально приобретает статус официального языка. Широкое применение уйгурского языка определялось: этнокультурной близостью тюрко-монгольских племен, совместно проживавших на протяжении многих столетий в степях Центральной Азии; этническим составом улуса Чингиз-хана, где значительную часть населения составляли тюркоязычные племена; влиянием тюркоязычных уйгуров, отличающихся высоким уровнем культурного развития по сравнению с остальными народами, первоначально вошедшими в состав владений Чингиз-хана и, занявших ключевые позиции на гражданской службе, и неслучайно наблюдательный Гийом де Рубрук писал: «югуры являются главными писцами среди них».
В Монгольской империи функциональная сфера того или иного языка определялась этнолингвистическими условиями развития чингизидских канцелярий. Уже изначально улус Чингиз-хана включал в себя значительное количество тюркоязычных племен, увеличивающихся по мере продвижения монголов на запад. Помимо преобладающего тюрко-монгольского кочевого этнического элемента было значительное количество тюркоязычных представителей оседло-земледельческих культур.
В Улусе Джучи преобладающая тюркоязычная среда закономерно определяла сферу применения и статус тюркского языка. Позиции монгольского языка в Улусе Джучи уже изначально ограничивались малочисленностью монголоязычного населения на западных окраинах империи. Не менее значимым могло быть распространение билингвизма среди центральноазиатских племен. Сами монголы зачастую владели обоими языками. В свою очередь традиционный статус тюрко-уйгурского языка в канцеляриях Чингизидов, языка понятного или доступного тюркоязычному населению Улуса Джучи, в том числе жителям оседло-земледельческих центров тюрко-мусульманской культуры, предопределил сферу применения именно тюркского языка. Помимо всего прочего, тюркский язык был в большей мере известен в странах мусульманского Востока и других государствах, находившихся в тесных контактах с тюркским кочевым миром (страны Закавказья, Русь, Византия, Венгрия), предопределяя его статус в дипломатической переписке [35, с. 307].
Некоторые исследователи склонны преувеличивать сферу распространения монгольского языка в делопроизводственной коммуникации Улуса Джучи [9; 13; 14; 15]. Между тем, большинство известных науке фактов свидетельствуют об обратном.
В условиях господства тюркского языка на всей территории Улуса Джучи трудно допустить применение монгольского языка во внутреннем делопроизводстве. Это обстоятельство, надо полагать, отчасти подтверждается отсутствием сохранившихся монголоязычных документов золотоордынских канцелярий. М.А. Усманов отмечает, что «при наличии около десятка тюркоязычных нарративных и актовых памятников письменности, наука еще не располагает ни одним золотоордынским официальным актом на монгольском языке, адресованным не монголам. Правда, на территории Джучиева Улуса найдены четыре памятника монгольской письменности – три пайцзы, выданные ханами XIII-XIV вв. и фрагменты берестяной книги, содержащие как уйгуро-письменные монгольские, так и собственно тюрко-уйгурские тексты. В то же время в отличие от традиционной сугубо символичной пайцзы, не имеющей прямой связи с языковой средой, второй двуязычный памятник интересен тем, что он является бытовым и указывает на двуязычность своего владельца» [29, с. 96].
Монгольский письменный язык использовался большей частью для установления связей с чингизидскими улусами и коренным юртом империи. Очевидно, он продолжал сохраняться в Улусе Джучи прежде всего в политико-престижном плане. Вероятно, что даже в эпоху правления хана Узбека (1313–1341) монгольский язык использовался некоторыми представителями правящей династии [28, с. 89] и монгольской аристократии, обслуживающим их персоналом (в том числе писцами и переводчиками). Но в связи с все более ограничивающимися функциональными рамками применения монгольского языка, приоритет принадлежал тюркскому языку.
Факт применения тюркского языка в канцелярии Джучидов зафиксирован у авторов XIII в., например в сочинении секретаря египетского султана Рукн ад-Дина Бейбар-са ал-Бундукдари (1260-1277) Мухйи ад-Дина Абу-л-Фазла Абдаллаха ибн Абд аз-Захыра (ум. в 1293 г.) «Жизнеописание ал-Малика аз-Захыра» [26, с. 64]. Зачастую можно столкнуться с неоднозначностью данных арабских нарративных источников и неточностями их перевода относительно языка дипломатической переписки между Улусом Джучи и Мамлюкским Египтом, где мы имеем дело с путаницей между монгольским и уйгурским языком и уйгурской графикой. Основываясь на данных этих источников, некоторые исследователи делают однозначный вывод о том, что языком переписки этих стран был монгольский [9; 13; 14; 15]. Между тем тщательный анализ арабских текстов позволяет сделать вывод о том, что никто из этих средневековых авторов не говорит конкретно о языке. Только ал-‘Айни, который сам хорошо знал тюркский язык, дает точное сведение: «И два письма, одно из них написано по-арабски и другое – на уйгурском языке» [29, с. 95]. При этом следует учесть то обстоятельство, что термин «монголы», также как и термин «татары» употреблялся средневековыми авторами в большинстве своем в качестве политонима [25, с. 103].
В Мамлюкском Египте, находившемся в тесных дипломатических контактах с Золотой Ордой, уделялось большое внимание изучению тюркского языка. Египет в этот период становится одним из центров изучения и развития тюркской литературы [20; 2, с. 30–31]. Весьма показательным в этом отношении будет ссылка на лексикографические материалы, которые также свидетельствуют о более широком распространении тюркского языка [см. подробнее: 19; 24; 12; 22; 15; 34] по сравнению с монгольским, в том числе и в дипломатической переписке. В том случае, если монгольский язык на протяжении ряда десятилетий использовался в официальной переписке, то он должен был соответствующим образом отразиться в словарных материалах.
Весьма уместным будет обращение к известному «Codex Cumanicus». Данный словарь является ярким свидетельством, определяющим значение тюркского языка в Улусе Джучи [о тюркизмах в персидской части словаря см.: 31, с. 101–104]. Следует помнить о том, что еще до монгольских завоеваний кипчакский язык в Крыму становится своего рода lingua franca, а после установления власти Джучидов на широких просторах восточно-европейских степей значение кипчакского – шире, тюркского, -языка еще более возрастает. Не случайно, что тюркский язык в кипчакском наречии находит свое широкое распространение и среди других народностей [см. подробнее: 7; 8]. По мнению Л. Лигети, тюркская колонка «Codex Cumanicus» использовалась для контактов на высоком уровне с монголо-татарской верхушкой [33, с. 11]. Я.Р. Дашкевич, говоря о языковой ситуации в Крыму золотоордынской эпохи, отмечает, что «нотариальные акты Кафы 1289-1290 гг. еще задолго до расцвета города в 20-30-е гг. XIV в. много раз упоминают переводчика генуэзской общины Пьетро де Милано, владевшего, по-видимому, греческим, сирийским (арабским?) и татарским – по крайней мере, он присутствовал в нотариате, когда записывались акты с участием лиц этих народностей. Кроме него в роли переводчика упоминаются еще 24 лица, владевшие греческим, сирийским, арабским, армянским, аланским и немецким языками» [11, с. 80]. Следует обратить внимание на тот факт, что в этих актах не упоминаются переводчики с монгольского языка, а под татарским языком здесь понимается тюркский язык местного населения, так как в «Codex Cumanicus» говорится о кипчакском языке как о татарском: «tatar tilgä koneldi» [33, с. 229], что переводится как «переведен на татарский язык». Как можно видеть, эти материалы подтверждают наши выводы относительно ограниченности сферы применения монгольского языка. Этноязыковое преобладание тюркоязычных народов в Улусе Джучи определило функциональное развитие лишь одного из официальных языков государства.
Известные нарративные источники характеризуют Улус Джучи как тюркоязычное государство. Практически все сохранившиеся данные современников Улуса Джучи отмечают господство тюркского языка. Наиболее ярко это отразилось в описании путешествий Ибн Баттуты (1304-1377). Арабский путешественник, длительное время находившийся при хане Узбеке, описывая быт и нравы в ханской ставке, приводит значительное количество тюркских слов, а Ибн Арабшах (1388-1450) подчеркивает, что: «Эта область [Дашт-и Кипчак] исключительно Татарская, переполненная […] Тюркскими племенами … По языку это самые красноречивые Тюрки» [26, с. 459].
Флорентийский финансист XIV в. Франческо Пеголотти (ум. ок. 1350 г.) в своем руководстве для купцов, известном как «Практика торговли» («La practica della mercatura», составлена между 1310 и 1340 гг.), советовал нанимать слуг, хорошо знавших куманский язык [35, с. 320]. Францисканский монах Пасхалий из Виттории (ум. в 1339 г.) в своем письме от 10 августа 1338 г. пишет: «С Божьей помощью я изучил ча-манский [т.е. куманский] язык и уйгурское письмо, ибо этот язык и письмо наиболее употребительны во всех царствах и империях татар» [30, с. 212]. Еще задолго до этого Джованни да Монте Корвино (1247 – между 1328–1331 гг.) в своем письме пишет: «Я должен был изготовить шесть картин, дабы помочь несведущим понять Ветхий и Новый завет, и написал к ним пояснения на латинском, тарситском (татарском – Авт.) и персидском языках, с тем чтобы любой мог бы прочесть их на том или ином языке» [30, с. 142]. Тюркский язык становится языком межэтнического общения, посредством которого понимали друг друга разноязычные племена империи. Об этом, например, нам сообщает архиепископ г. Султании Иоанн де Галонифонтибус [10, с. 15].
Именно в золотоордынский период формируются и достигают своего расцвета тюрко-татарский язык и литература. Подтверждением тюркоязычности джучидских правителей является тот факт, что местные поэты, посвящая свои произведения могущественным покровителям, писали на тюркском языке. До сегодняшних дней сохранилась поэма золотоордынского поэта Кутба (конец XIII – середина XIV в.) «Хосров и Ширин» (1342 г.), посвященная старшему сыну хана Узбека, Тинибеку, и его жене [18].
Очевидно, что сохранившиеся в русских переводах ханские ярлыки русскому духовенству были изначально написаны на тюркском языке [6, с. 198]. Продолжительные контакты с тюркскими народами способствовали тому, что в русских землях тюркский язык, в отличие от монгольского, был хорошо известен [17, с. 16]. Необходимо отметить, что даже после включения в состав России татарских ханств в канцелярии одним из ведущих служебных языков был татарский. На татарском языке давались грамоты, писались письма.
История джучидско-московской переписки позволяет с уверенностью говорить только о тюркском языке. В русском языке отмечается большое количество тюркских заимствований, относящихся к эпохе ордынской зависимости, в то время как число монголизмов крайне незначительно. По мнению В.Д. Аракина, большинство тюркизмов русского языка было заимствовано из кипчакского наречия Золотой Орды начиная со второй половины XIII в. [3, с. 146]. Также следует заметить, что слова, употребляющиеся как в монгольском, так и тюркском языке, проникли в русский лексикон именно через посредство тюркского языка, поскольку звуковая форма слова на русском совпадает с формой его на тюркском языке, и отличается от звучания слова на монгольском. Как отмечает М.А. Усманов: «Если бы в образовавшемся в кипчакских степях Джучие-вом Улусе монгольский этнический компонент и монгольский язык играли безраздельно господствующую роль, то удельный вес монголизмов в русском языке был бы выше, чем тюркизмов» [29, с. 99]. Свидетельством активного применения тюркского языка в русско-ордынских отношениях являются также татарские и половецкие словарики [16; 1]. О. Прицак пришел к выводу, что эти словари были составлены в XIII в. [17, с. 17]. Исходя из этого, можно утверждать, что традиционным языком русско-ордынских контактов был тюрко-татарский язык. И вполне допустимо, что таковым он являлся уже на начальных этапах становления отношений между Ордой и русскими княжествами.
Итак, на ранних этапах становления и развития Улуса Джучи монгольский язык был первенствующим официальным языком, языком правящей династии, но объективные факторы развития государства предопределили распространение уйгурского – шире, тюркского языка, – в функциональном отношении приоритетного на всех этапах развития государства. Несмотря на ограничение сферы применения монгольского языка, он, тем не менее, сохранялся в Орде на протяжении некоторого времени и в большинстве своем использовался для установления контактов с улусами остальных Чингизидов. В дальнейшем и в этих частях бывшей Монгольской империи происходит вытеснение монгольского языка. Эти же процессы мы можем наблюдать и в Улусе Джучи, где монгольский язык окончательно вытесняется в первой половине XIV в. Но очевидно, что к началу этого же столетия, а вероятнее всего, и ранее, функциональная сфера его применения была крайне ограничена и в связи с этим представлялась чистой условностью или церемониальной формальностью, некоторым атрибутом принадлежности к «золотому роду».
В тоже время расширение сферы применения тюркского языка не противоречило канцелярским традициям Чингизидов, отражая при этом этнолингвистические процессы, происходившие в Золотой Орде. По этим причинам произошло столь плавное и беспрепятственное вытеснение монгольского языка из джучидского делопроизводства. Основываясь на тех же традициях, монгольский язык продолжал сохраняться.
Характеризуя тенденцию их развития можно выделить линию закономерного вытеснения монгольского языка из сферы джучидского делопроизводства. В дальнейшем тюркский язык окончательно вытесняет монгольский язык из системы официального делопроизводства. Этот процесс, начавшийся еще на ранних этапах становления государства, завершается в эпоху его наивысшего расцвета. Этот вывод в целом не противоречит как данным исторических источников, так и монгольской делопроизводственной традиции.
Отмечая факт ограниченного применения монгольского языка и быстрого его вытеснения из джучидского делопроизводства нельзя принижать роль и значение монголов в Улусе Джучи: так или иначе у власти находилась монгольская династия Чингизидов. Надо полагать, что и сами монголы осознавали свою этнокультурную близость со значительной частью населения Улуса Джучи, что в свою очередь стало одной из причин столь стремительного и в то же время незаметного для большинства вытеснения монгольского языка. Адекватное отношение самих монголов к этому процессу служит дополнительным доказательством изначального билингвизма монгольской аристократии и представителей ханского рода, а также изначальной двуязычности официального делопроизводства в Улусе Джучи.
Официальный письменный язык Улуса Джучи сформировался на основе старых уйгурских и в меньшей степени местных кипчакско-огузских языковых элементов. В этом языке количество арабо-персидских заимствований было очень незначительным. Это был язык понятный основной массе населения империи. Деловой стиль тюрко-татарского языка был строго нормирован. При этом в источниках отмечаются факты его вариации, которые зависели от культурно-исторических условий и уровня образованности писца-исполнителя. Усиление местных языковых элементов отмечается в эпоху упадка и распада государства.
После распада Золотой Орды, несмотря на сохранение общей основы официального языка, в новых государственных образованиях в золотоордынский официальный язык все более начинают проникать иноязычные и просторечные элементы. Этот факт также является закономерным следствием его развития. Но все же старая золотоордын-ская языковая традиция оказалась очень устойчивой и сохранялась даже после падения ряда тюрко-татарских государств.
Становление и развитие государства Джучидов способствовало активному развитию государственного аппарата, предполагавшего применение делопроизводства в организационно-управленческой деятельности. Необходимость документационного обеспечения привела к установлению норм и правил делопроизводственной деятельности и возникновению различных форм документации.
Основой канцелярской культуры Улуса Джучи стали уйгурские делопроизводственные традиции, стоявшей у истоков чингизидской канцелярской культуры.
Свое развитие канцелярское дело находит, прежде всего, в сфере гражданского управления, где документационное обслуживание является одним из главных компонентов. Делопроизводственные традиции формировались в центральных государственных органах, местом концентрации которых являлась ханская ставка – орда. Правитель Улуса Джучи, так же как и остальные чингизидские правители, имел штат чиновников, занимающихся гражданскими делами, а также ведавшими вопросами обслуживания ханской ставки. Среди многочисленных служителей, занимавшихся организацией жизнедеятельности орды, были лица, ответственные за документационное обеспечение, под которым в данном случае могут пониматься финансово-фискальные реестры, переписка, фиксация постановлений и некоторых указаний улусного правителя и т.д.
Главным финансово-фискальным органом Улуса Джучи являлся диван, занимавшийся техническим исполнением принятых на государственном уровне решений, в большинстве своем в сфере финансово-фискальной политики. Во главе дивана находился везир, который выполнял функции главы гражданского ведомства, ведал финансами, налогами, ханской собственностью, организовывал и контролировал работу чиновничьего аппарата, в том числе канцелярской службы.
В Улусе Джучи с самого начала существовала определенная номенклатура канцелярских работников, все они имели определенные функции и соответствующие названия. Делопроизводственной деятельностью в ханской канцелярии первоначально занимались битикчи [33, с. 91.]. Параллельно с этим наименованием использовалось другое обозначение писцов – бакши [33, с. 91; 5, с. 72; 4, с. 501]. Эта категория служащих, очевидно, занималась составлением документов уйгурским шрифтом, предназначенные для тюркского и монгольского населения. Очевидно, что уже на ранних этапах развития Улуса Джучи в канцелярии были писцы, профилирующиеся на подготовке документов арабским письмом (по-тюркски, по-персидски или по-арабски), которых называли катибами.
В актовых материалах мы встречаем сообщения о писцах-делопроизводителях ханской канцелярии – divan bitkäčeläre. Это свидетельствует о той роли, которую играли делопроизводители в системе государственного управления. Третья часть адресата (инскрипции) джучидских жалованных актов включает в себя обороты, перечисляющие высших и местных исполнителей предписаний указа, и термин «divan bitkäčeläre» является наиболее обязательным компонентом адресата [29, с. 213, 220]. В целом этот термин характерен для всех разновидностей чингизидских жалованных ярлыков. Но следует особо подчеркнуть, что в приведенной части инскрипции джучидских жалованных грамот говорится о главных инспекторах-делопроизводителях правительственной канцелярии, поэтому их следует отличать от писцов-исполнителей, называемых в ярлыках бакши, катиб [29, с. 221].
Функции, исполняемые битикчи, были достаточно обширны, что было свойственно для рассматриваемой эпохи. Главной обязанностью писцов было оформление указов правителя и тех или иных решений аппарата управления, а также организация хранения документации. Помимо этой основной делопроизводственной функции, канцелярия хана занималась финансово-фискальными вопросами, в том числе и учетом населения. Помимо этого служащие канцелярии одновременно могли выполнять функции переводчиков.
К битикчи и бакши ханской канцелярии предъявлялись особые требования, так как оформление официальных документов требовало особых знаний и определенного опыта в особенности в сфере дипломатической переписки. Битикчи ханской канцелярии в совершенстве должны были знать официальные языки империи, а служащие, занимавшиеся дипломатической перепиской, обязаны были владеть иностранными языками.
Битикчи и бакши ханской канцелярии при создании официальных документов применяли традиционные для своего времени способы оформления делопроизводственной документации. Наряду с общими, характерными для большинства стран нормами подготовки документов в Золотой Орде существовали и особые черты, отличавшие его от мусульманского Востока и христианского Запада: строгость, лаконичность, отсутствие декоративных излишеств, применение уйгурской и арабской графики, что в целом было характерно для чингизидских официальных документов. Правители Улуса Джучи были верны старым делопроизводственным традициям и, несмотря на возрастание роли ислама в жизни золотоордынского общества, канцелярские каноны не претерпели значительных изменений и продолжали существовать и после распада Улуса Джучи. Таким образом, канцелярская культура Улуса Джучи находилась на высоком уровне развития и была в состоянии обеспечить эффективную работу аппарата управления столь крупного и могущественного государства.

1. Алексеев М.П. Словари иностранного языка в русском азбуковнике. Л., 1968.
2. Амин Аль-Холи. Связи между Нилом и Волгой в XIII–XIV вв. М., 1962. С. 30-31.
3. Аракин В.Д. Тюркские лексические элементы в памятниках русского языка монгольского периода // Тюркизмы в восточно-славянских языках. М.: Наука, 1974. С. 112–147.
4. Бартольд В.В. Бахши // Сочинения. Т. V. М., 1968. С. 501.
5. Баскаков Н.А. К проблеме китайских заимствований в тюркском языке // Советская тюркология. 1987. №5. С. 69-75.
6. Вашари И. Жалованные грамоты Джучиева Улуса данные итальянским городам Кафа и Тана // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани 1223-1556. Казань: Мастер-Лайн, 2002. С. 193-206.
7. Гаркавец А.Н. Кипчакское письменное наследие. Т. I. Каталог и тексты памятников армянским письмом. Алматы, 2002.
8. Гаркавец А.Н. Кипчакское письменное наследие. Т. II. Памятники духовной культуры караимов, куманов-половцев и армяно-кипчаков. Алматы, 2007.
9. Григорьев А.П. Официальный язык Золотой Орды XIII–XIV вв. // Тюркологический сборник 1977. М., 1981. С. 81-89.
10. Галонифонтибус Иоанн де. Сведения о народах Кавказа (1404 г.). Баку, 1980.
11. Дашкевич Я.Р. Codex Cumanicus – вопросы возникновения // Вопросы языкознания. 1985. №4. С. 72-83.
12. Зайончковский А. Арабо-кипчакский словарь из эпохи государства мамлюков // Сообщения польских ориенталистов. М., 1961.
13. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII–XIV вв.). М., 1966.
14. Егоров В.Л. Золотая Орда: мифы и реальность. М., 1990.
15. Исламов Р.Ф. Алтын Урда һəм мəмлүклəр Мисыры: язма мирас, мəдəни багланышлар. Казан, 1998.
16. Ковтун Л.С. Русская лексикография эпохи средневековья. М.; Л., 1963;
17. Кононов А.Н. История изучения тюркских языков (дооктябрьский период). Л., 1972.
18. Котб. Хөсрəү вə Ширин (шигъри роман). Казан, 2003.
19. Мелиоранский П.М. Араб филолог о турецком языке. СПб., 1900.
20. Миңнегулов Х.Ю. Дөньяда сүземез бар …. Казан, 1999.
21. Наджип Э.Н. Тюркоязычный памятник XIV в. «Гулистан» Сейфа Сараи и его язык. Ч. 1. Алма-Ата, 1975.
22. Наджип Э.Н. Заслуги арабских филологов в области изучения тюркских языков // Семитские языки. М., 1965.
23. Наджип Э.Н. Историко-сравнительный словарь тюркских языков XIV в. На материале «Хусрау и Ширин» Кутба. Кн. 1. М., 1979.
24. Поппе Н.Н. Монгольский словарь Мукаддимат ал-Адаб. Ч. 1–2. М.; Л., 1938.
25. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / пер. с перс. Л. А. Хетагурова; ред. и примеч. А.А. Семенова. Т. I. Кн.1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960.
26. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских собранные В.Г. Тизенгаузеном. СПб.: Тип. Имп. АН, 1884.
27. Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941.
28. Тугушева Л.Ю. Раннесредневековый тюркский литературный язык. Словесно-стилистические структуры. СПб., 2001.
29. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV-XVI вв. Казань: Изд-во Казанского гос. ун-та, 1979.
30. Хенниг Р. Неведомые земли / пер. с нем. А.В. Лисовой; предисл. и ред. И.П. Магидовича. Т. III. М., 1962.
31. Bodrogligeti A. The Persian vocabulary of the Codex Cumanicus. Budapest, 1971.
32. Cleaves F.W. A chancellery practice of the Mongols in the thirteenth and fourteenth centuries // Harvard Journal of Asiatic Studies. 1951. Vol. XIV. P. 496-504.
33. Codex Cumanicus. Edited by G. Kuun with the prolegomena to the Codex Cumanicus by L. Ligetti. Budapest, 1981
34. Favereau M. Comment le sultan mamlouk s’adressait au khan de la Horde d’Or // Annales Islamologiques. 2007. № 41. P. 59-95.
35. Sinor D. Interpreters in Medieval Inner Asia // Asian and African Studies. Journal of the Israel Oriental Society. 1982. № 16. P. 321-336.
36. Vásáry I. Mongolian impact on the terminology of the documents of the Golden Horde // Turks, Tatars and Russians in the 13th–16th Centuries. (Variorum Collected Studies Series, 884.) Aldershot, Eng., and Burlington, Vt.: Ashgate, 2007. P. 479-485.