Право Золотой Орды

Право Золотой Орды. Налогообложение.
Придворный этикет и протокол

Роман Почекаев

Особенностью золотоордынского права было сосуществование в его рамках сразу нескольких правовых систем, элементы которых не взаимно исключали, а органически дополняли друг друга. Правда, в связи с политической ситуацией одна из систем могла доминировать над остальными, что нашло отражение в преобладании действия тех или иных источников права для регулирования особо значимых социальных отношений.
Основу правовой системы Золотой Орды составляло монгольское имперское право, начало формированию которого положил Чингиз-хан, а затем правотворческая деятельность была продолжена и его преемниками. Соответственно, первыми источниками имперского права стали указы-ярлыки основателя Монгольской империи, которые затем были возведены в ранг правовых принципов, обязательных при выработке дальнейших нормативных актов и принятии правозначимых решений. Совокупность этих принципов традиционно определялась как Великая Яса. В науке распространено мнение о Ясе как о своде законов или записанных обычаев, составленном Чингиз-ханом, однако более подробный анализ сведений позволяет охарактеризовать ее, скорее, как некий правопорядок, основанный на соблюдении правовых предписания самого Чингиз-хана и его преемников [см., например: 52]. На Великую Ясу неоднократно ссылаются и золотоордынские правители и представители элиты как на некое незыблемое правовое наследие, перешедшее в Улус Джучи из Монгольской империи и символизировавшее правопреемство ордынских ханов от Чингиз-хана.
Тем не менее незыблемость не означала, что эти принципы нельзя было дополнять: ведь Чингиз-хан в первой четверти XIII в. не мог предусмотреть в своем законодательстве те правовые институты и направления правоотношений, которые стали формироваться уже и полвека спустя – не говоря уже о более поздних периодах. В связи с этим основным источником имперского права в Золотой Орде стали ханские ярлыки как акты высшей юридической силы, которые издавались по самым разным вопросам: были ярлыки-законы, ярлыки-послания, тарханные ярлыки (жалованные грамоты о налоговом иммунитете), ярлыки о назначении на должность (в т.ч. ярлыки вассальным правителям Золотой Орды о подтверждении ханом их статуса), ярлыки-предписания по отдельным вопросам. Положения ярлыка действовали в течение жизни (или правления) издавшего его хана, либо же, если речь шла о жалованных грамотах или ярлыках о назначении на должность – в течение жизни (или пребывании на соответствующей должности) держателя ярлыка. Соответственно, каждый новый хан при вступлении на престол собственными ярлыками подтверждал или отменял (первое происходило намного чаще) волю своего предшественника, либо же, в случае смерти держателя, выдавал ярлык аналогичного содержания его наследнику. Соответственно, ярлыки являлись, во-первых, самыми многочисленными, во-вторых, наиболее оперативно обновляемыми источниками права, объективно отражающими изменение правовой ситуации в Золотой Орды.
Нередко во исполнение ярлыков золотоордынские чиновники и региональные правители издавали собственные подзаконные акты, в которых положения ханских указов могли уточняться или толковаться «расширительно». Естественно, в отличие от ярлыков, адресатом которых нередко были «все», т.е. все население Золотой Орды, представители органов власти и даже иностранцы, пребывающие в джучидских владениях, эти подзаконные акты действовали лишь на территории, подведомственной выдавшему их правителю [см. подробнее: 29, с. 61-90].
Еще одним источником права, базировавшимся на Великой Ясе и ханских ярлыках, являлась судебная практика, т.е. результаты деятельности судов-дзаргу. Сами судьи назначались на должность ханскими ярлыками, в которых фиксировались их полномочия и определялись те нормы, на основе которых им следовало выносить решения. Однако это не означало, что ханы указывали, как именно следует решать тот или иной спор или определять наказание за преступление: судьи следовали базовым принципам имперского права, при этом имея широкую свободу собственного усмотрения в зависимости от конкретных обстоятельств каждого разбираемого дела [6, с. 135–136].
Нельзя не сказать несколько слов о еще одном специфическом праве – торе. Исторически оно возникло задолго до создания Монгольской империи и действовало еще в эпоху тюркских каганатов, изначально являясь результатом правотворческой деятельности этих монархов. Однако у монголов (еще в доимперскую эпоху) конкретные правовые нормы торе трансформировались в некие принципы сакрального права, установленного Небом, соблюдение которых гарантировало сохранение вселенского порядка. Чингиз-хан и Чингизиды инкорпорировали старинное тюркское право в имперскую правовую систему, сделав торе набором неких фактически абстрактных принципов, символизировавших правление ханского рода как исполнение воли Неба, т.е. подтверждавших родовую харизму потомков Чингиз-хана. В Золотой Орде торе нередко упоминалось как в правовых актах, так и при принятии важных государственных решений в контексте необходимости сохранения имперских ценностей и незыблемости традиций ханского рода. К вопросам, регулируемым торе, относились, в частности, статус ханов и их взаимоотношения со знатью, проведение военных кампаний и распределение добычи, основы административно-территориального деления (ханская ставка, крылья и т.д.) [см. подробнее: 31; 45].
Однако имперское право регулировало далеко не все сферы правоотношений. Ордынские ханы (как и правители Монгольской империи) старались охватить преимущественно публично-правовые отношения, т.е. взаимодействие различных правителей-Чингизидов и органов власти между собой и взаимоотношение подданных с официальными властями. В вопросы частноправовых отношений они благоразумно старались не вмешиваться. Такие вопросы решались в рамках других правовых систем, действовавших в Золотой Орде.
В кочевых областях империи Джучидов наибольшее распространение имело обычное право кочевых племен. В монгольской традиции оно обозначалось термином йосун и регламентировало многие вопросы частной жизни, включая семейные и наследственные отношения, разрешение споров имущественного характера и т.д.
В оседлых же областях в большей степени было распространено мусульманское право – предписания шариата и не противоречащие им обычно-правовые нормы адата, которые действовали задолго до создания Золотой Орды. Джучидские правители признавали право мусульманских общин решать частноправовые вопросы на основе собственного религиозного права, что являлось одним из проявлений принципа религиозной толерантности потомков Чингиз-хана. Соответственно, на его основе строились частноправовые отношения, решались имущественные споры, а также регламентировалось взимание налогов, предусмотренных шариатом в пользу мусульманской общины.
После того как хан Узбек около 1320 г. сделал ислам государственной религией Золотой Орды, сфера применения шариатских нормы существенно расширилась: в систему органов государственной власти были интегрированы представители мусульманской администрации, действовавшие в соответствии с принципами исламского права, наряду с судами-дзаргу при областных правителях появились мусульманские суды кади, выносившие решения также на основе шариата. Тем не менее, нельзя сказать, что обязательное следование мусульманскому праву навязывалось всему населению Золотой Орды: так, еще в начале XV в. кочевое население Дешт-и Кипчака жило на основе обычного права, и Идегею пришлось предпринимать активные действия по приобщению его к мусульманским (в т.ч. и правовым) ценностям [см. подробнее: 50].
Имперское право (Яса, ханские ярлыки) было наиболее актуально в Золотой Орде в XIII – середине XIV в., поскольку именно в этот период ханская власть была наиболее прочной, и любые акты волеизъявления монарха воспринимались как нормы высшей юридической силы. В результате междоусобиц 1360-1370-х гг., нашествий Тамерлана и последовавшего распада Золотой Орды престиж ханской власти существенно снизился, и стройная система «чингизидского» права утратила актуальность. В результате оседлые области (а позднее – и созданные на их территории постордынские государства: Казанское, Астраханское, Крымское ханства) в большей мере стали опираться на мусульманское право и суд кади, тогда как кочевые области (в которых впоследствии образовались Сибирское и Казахское ханства, Ногайская Орда) в больше степени вернулись к древнему обычному праву тюрко-монгольских степей, на основе которых сформировалась и система выборных судей-биев, выносивших решения именно на основе этих правовых обычаев.
Таким образом, можно утверждать, что статус Золотой Орды как имперского государства подчеркивался и широким распространением в нем норм имперского права, отражавших принадлежность империи Джучидов к общеимперскому политико-правовому пространству. После распада Монгольской империи и кризиса в самой Золотой Орде имперское право практически перестало в ней применяться, что свидетельствует об утрате этим государством имперского статуса.
Кратко рассмотрим наиболее значимые институты права Золотой Орды – систему налогов и сборов, отношения в сфере преступлений и наказаний, суд и правосудие.
Одним из главных признаков Золотой Орды как государства является развитая система налогов и сборов, изначально унаследованная из Монгольской империи. Одним из первых действий монголов в покоренных областях стало введение налогов и создание фискального аппарата. Сведения о налогах, сборах и повинностях, применявшихся в Золотой Орде, восстанавливаются по сохранившимся ханским ярлыкам, большинство которых является льготными, т.е. предоставляющими их держателям налоговый иммунитет.
До недавнего времени налоговая система Золотой Орды воспринималась как довольно беспорядочная совокупность сборов и повинностей, бесконтрольно взимавшихся ордынскими властями и знатью с простого населения и вассальных государств. Однако более подробное ознакомление с ханскими ярлыками и другими источниками убеждает в обратном: налоговая система в Орде была четко и жестко регламентированной.
Налоги могли иметь как денежное, так и натуральное выражение и вводились специальными ярлыками. При этом ордынские власти в полной мере учитывали специфику регионов или категорий населения, в отношении которых вводились те или иные налоги и сборы. Так, например, в жалованном ярлыке городским жителям отсутствуют налоги, установленные для сельского населения, и, наоборот – в ярлыке жителям сельской местности не указываются налоги и сборы, которые взимались с торговцев и городских ремесленников [46, с. 240]. Кроме того, налоги, сборы и повинности, как правило, перечисляются определенными группами, что облегчает их систематизацию. Например, ярлык Тимур-Кутлука Мухаммеду и Махмуду гласит: «[с их] виноградников тамгу, с Инкинчи и Ускюбола курут, амбарный налог, гуменный сбор, [а с] зависимых от них людей – кыс-мет и кубчир, ясак и калан, [то есть подать] «салык» называемую, бадж и хардж, пусть не берут; в пути [их следования] или на месте, при вхождении [их] или при выходе, в Крыму или в Кафе, всякого рода вещей при покупке ими или при продаже, ни тамгу, ни тартнак [с них] пусть не берут; у тарханов и людей [от них] зависимых путевого сбора или дозорного пусть не домогаются; скотину их под подводы пусть не захватывают; на ночлег и на постой [к ним] пусть не ставят; кормов и фуража от них пусть не домогаются; от какого бы то ни было рода забот, поборов и чрезвычайных налогов [они] защищены и сохранены пусть будут» [7, с. 98–99]. Анализ ярлыков и результаты исследований позволяют выделить несколько групп налогов, сборов и повинностей.
Основные налоги взимались со всех подданных золотоордынского хана, хотя определенные их разновидности возлагались на представителей кочевого, либо оседлого населения. Совокупность этих налогов и податей обозначалась терминами ясак и калан [46, с. 236]. Главным налогом был подушный (с кочевого населения) или поземельный (с оседлого) налог борч харадж / тутун хараджи [46, с. 235]. Ставка его в Золотой Орде неизвестна, но можно предположить, что она примерно соответствовала существовавшей в Иране, где она в денежном эквиваленте составляла 7 динаров с богатых и 1-с бедных [2, с. 80]. Со скотоводов взимался копчур – общий налог со скота, который составлял изначально 10% от поголовья лошадей, коров, овец, но потом был снижен до 1%. Естественно, им облагалось все кочевое население кроме упомянутых тарханов, поэтому его и следует отнести к числу основных налогов. Впервые он был установлен великим ханом Угэдэем в Монголии в 1230-е гг. и в дальнейшем постоянно взимался в государствах Чингизидов, в том числе и в Золотой Орде [34, с. 36; ср.: 8].
С оседлого населения взималось несколько налогов, которыми не облагались кочевые подданные хана. Одновременно с копчуром для кочевого населения был введен тагар – налог с урожая для оседлого населения, составлявший 1/10 часть от урожая. Считалось, что это налог вводился с целью дальнейшего перераспределения среди малоимущего населения [34, с. 36]. Другим видом «земледельческого» налога было так называемое поплужное, т.е. сбор с каждого плуга (каждого хозяйства, обрабатывающего свой участок земли). Ставка его составляла 3 аспра [см.: 2, с. 80-81; 47, с. 34-35].
Торговые, дорожные и пограничные налоги в большинстве случаев взимались с ордынских и иностранных купцов, но также – и с других категорий населения (не являвшихся торговцами), которым приходилось пересекать границу и провозить через нее какое-либо имущество. Непосредственно при пересечении границы лицо уплачивало пошлину с ввозимых товаров или иного имущества. Если же товары ввозились на кораблях, то величина этого сбора зависела от количества мачт судна, он взимался при входе в порт и отплытии из него и заменял собой ввозную и вывозную пошлины [10, с. 24]. Также на границе уплачивались дорожный сбор, направлявшийся на содержание дорог, и сбор за предоставление торговцам вооруженной охраны (карауллук) [см., например: 7, с. 99, 107; 9, с. 97; 33, с. 21, 36]. В процессе перемещения по территории Золотой Орды торговцы и путешественники также уплачивали ряд «транспортных сборов» – при переправе (на лодке или на плоту) или проезде через мосты [10, с. 135-136; 12, с. 5]. Сведения источников, однако, не позволяют установить, на всех ли мостах в Золотой Орде взималась пошлина.
Торговые сборы состояли из собственно торгового и весового. В обычаях делового оборота Причерноморья, по большей части принявших за основу византийскую терминологию и методику налогообложения, совокупность этих двух налогов и ввозной пошлины фигурировала под общим термином коммеркий. Торговый сбор в ордынской традиции назывался тамгой, и взимавший его чиновник («таможенник») в знак того, что налог взят, ставил на товар отметку, также носившую название тамги. Ставка торгового сбора составляла в Золотой Орде 3% от стоимости товара (в исключительных случаях увеличивалась до 5%) [10, с. 15, 98, 149-150]. Впрочем, в отношении определенных товаров делались исключения. Так, в ярлыке Узбека венецианским купцам Азова (1332) встречается такое положение: «Также у нас исстари не брали торговый налог с торговли драгоценными камнями, жемчугом, золотом, серебром, золотой канителью; и ныне пусть не берут» [10, с. 27]. Весовой сбор тартанак, или кантар, был тесно связан с тамгой. Его ставка устанавливалась в половину торгового налога (в случае увеличения торгового налога менялась и абсолютная величина ставки весового сбора). Интересно отметить, что единицей налогообложения тартанаком являлись не сами товары, а повозки, на которых они ввозились. Кроме того, налог этот взимался, даже если обе стороны в сделке представляли иностранцы [10, с. 15, 98, 103-105]. Особый сбор уплачивался посреднику при торговой сделке; в Трапезундской империи он составлял 1% от суммы сделки, полагаем, что и в Золотой Орде ставка была приблизительно такой же. Специальный сбор взимался также за изготовление контракта [см.: 10, с. 151].
Любопытно отметить, что многие налоги и сборы этой категории были распространены в Западной Европе еще со времен Римской империи – речь идет, прежде всего, о системе пошлин и таможен [см., напр.: 35, с. 222]. Таким образом, вполне возможно, что в налоговую систему Золотой Орды они попали не из Монголии и Китая, а от западных соседей, с которыми Золотая Орда имела тесные контакты с самого начала своего существования. На такую мысль наводит тот факт, что эти налоги не упоминаются ни в Великой Ясе, ни в ярлыках великих ханов Монгольской империи – они фиксируются именно в ордынских ярлыках и вполне могут объясняться влиянием Запада, а не Востока.
Специальные сборы распространялись на тех, кто занимался определенной деятельностью. В ярлыках перечисляются налог на использование недр и вод [33, с. 21, 34-35], куртовый сбор (с изготовителей курта – творога и молочных изделий) [46, с. 237], сбор с мельниц и гумна [24, с. 477], с садов и виноградников, а также изготовления вина [9, с. 102], с изготовителей стрел [7, с. 130], с мелкого скота [2, с. 80-81; 7, с. 130]. Последний, по сведениям Симона де Сент-Квентин, составлял 3 аспра с 6 овец [см.: 4, с. 34].
Чрезвычайные или экстраординарные сборы и повинности взимались с населения Золотой Орды в определенных случаях: в связи с прибытием в регион высоких сановников, послов или ханских родственников, которым традиционно надлежало подносить дары и подарки; по случаю прибытия в ханскую ставку золотоордынских подданных или иностранцев, которым полагалось одаривать хана, членов его семейства и высших сановников. Наиболее характерные примеры подобных сборов встречаются в ханских ярлыках русским митрополитам – дары (поминки), запросы, почестья, доходы и т. д. [2, с. 92-95; 9, с. 34-35; 24, с. 474-475]. К этому же виду сборов, вероятно, следует отнести и сбор, который уплачивался в пользу суда при разрешении спора [см.: 6, с. 104].
Из повинностей в ярлыках довольно часто упоминаются подводы (улаг), верховые лошади (мал), провиант (улафа), фураж для скота (сусун). В эту группу входила обязанность принимать проезжающих должностных лиц и дипломатов на постой (илчи-конак). Нередко эти повинности возлагались на население совокупно, о чем свидетельствует употребление в ярлыках «парных терминов» – улуфа-сусун, улаг-илмак и др. [46, с. 236]. Другая группа повинностей была связана с организацией военных походов или облавных охот. В нее входило принятие солдат на постой, подготовка для них провианта, а также предоставление людей для участия в походах (в русских переводах ярлыков – война [см., напр.: 2, с. 93; 9, с. 34]) и охотничьих облавах (в ярлыках – чирик авы [46, с. 237]).
Воинская повинность черик в каждом регионе зависела от численности его населения; так, например, название административно-территориальной единицы тумен означало, что в случае войны эта область должна выставлять до 10 000 воинов, «тысяча» – соответственно тысячу и т.д. Согласно сведениям «Книги о великом хане», золотоордынский хан Узбек имел под своим началом 700 000 воинов [51, с. 59], т.е. 70 туменов, однако это вовсе не означало, что хан постоянно держал в боевой готовности такое количество воинов. Просто в случае необходимости он мог бы мобилизовать именно столько воинов – чего, впрочем, ни Узбек, ни другие ханы Золотой Орды ни разу не делали за всю ее историю!
К числу повинностей также можно отнести обеспечение безопасности в регионе -борьбу с разбойниками и грабителями. В ярлыках эта повинность фигурирует под названием «караулук» или «ночной сбор» [7, с. 99, 107; 46, с. 237]. В ее несении были заинтересованы сами местные жители, поскольку в случае ограбления проезжающих торговцев или чиновников местные жители должны были либо разыскать грабителей, либо за свой счет возместить убытки потерпевшим. Повинность эта могла выражаться как в содержании присланных отрядов, так и в выделении людей из числа местных жителей для формирования собственных таких отрядов.
Сбор большинства налогов находился в ведении гражданской администрации, которую возглавлял визирь, в подчинении которого находились «отраслевые министерства» – диваны. Одним из таких диванов был, в частности, диван государственной казны [см.: 6, с. 99].
В ханских ярлыках представлен не только подробный перечень налогов, но и не менее полный список чиновников, отвечавших за их сбор. Так, ярлык Тимур-Кутлука содержит стандартный перечень лиц, отвечавших за сбор налогов или имевших право распоряжаться ими: «правого (и) левого крыла уланам, тысяцким, сотским, десятским бегам во главе с темником Идегеем, внутренних селений даругам…, писцам палат, таможенникам (и) сборщикам подати, мимохожим и мимоезжим послам (и) посланцам, дозорам (и) заставам, ямщикам и кормовщикам, сокольникам (и) барсникам, лодочникам и мостовщикам, базарному люду» [40, с. 158-159]. Ярлык Тюляка митрополиту Михаилу содержит сходный перечень: «татарьскым улусным и ратным князем, и волостным самим дорогам, и князем, писцем, таможником побережником и мимохожим послом и соколником и пардусником и бураложником и заставщиком и лодейщиком или кто на каково дело, ни поидет многим людем…» [24, с. 465]. Русский вариант наименований большинства этих чиновников уже указывает, сбором каких налогов, пошлин и повинностей они занимались.
В подчинении руководителей гражданской администрации областей находились таможенники (тамгачи) и «весовщики» (тартанакчи), отвечавшие за сбор налога с оборота и налога за взвешивание на казенных весах [см.: 10, с. 15, 50, 94, 135]. К ним примыкают и базарные надзиратели (базарга турканлар – базарный люд), в функции которых входило обеспечение порядка на рынках [33, с. 21, 25], а также, вероятно, и взимание специальных сборов при купле-продаже шкур, процента за посредничество, сбора за составление контракта.
Часть налогов и повинностей находилась в введении военной администрации. Так, десятники и сотники непосредственно отвечали за подготовку провианта для солдат, идущих в поход, а также за рекрутские сборы во вверенных им местностях, а тысячники и темники осуществляли контроль подчиненных им сотников и десятников. Кроме того, в введении темников, отвечавших за охрану государственных границ Золотой Орды, находились заставы и отряды, обеспечивавшие безопасность и порядок в пограничном регионе. На начальниках этих застав (в ярлыках – заставщики, туткаулы, бураложники) лежала обязанность взимать дорожный сбор и сбор за ввоз и вывоз товаров. Начальники мобильных отрядов, букаулы, в свою очередь, взимали плату за охрану торговцев и других лиц в дороге. Согласно сведениям восточных хронистов, букаул являлся высоким армейским чиновником, отвечавшим за снабжение: вероятно, именно из сборов за охрану на дорогах он и черпал средства для обеспечения вверенных ему военных соединений [см.: 9, с. 97].
Сбор налогов был прерогативой центральной власти: родственники хана и племенные вожди в этой сфере пользовались весьма ограниченными правами. Так, они имели право взимать какие-либо сборы и повинности только с подчиненного им кочевого населения, тогда как в оседлых областях, формально находившихся в их владении, всей полнотой власти распоряжались ханские даруги, которые и осуществляли и сбор налогов в этих областях. При этом средства поступали сначала в ханскую казну, и лишь затем по усмотрению хана распределялись среди представителей его семейства и высшей знати. Это соответствовало государственной доктрине Золотой Орды, согласно которой хан считался главным и фактически единственным собственником всех земельных владений. Однако некоторые из ханских родичей или высших сановников имели право рассчитывать на ханскую щедрость, которую он мог позволить себе проявлять за счет своих подданных и иностранцев, пребывающих на территории Золотой Орды. Например, ханша Тайдула имела в Азове собственный штат налоговых чиновников, взимавших ряд налогов не в ханскую казну, а непосредственно в ее пользу. Однако ханы нередко подвергали пересмотру подобные привилегии своих родственников: так, Бердибек, внук Тайдулы, в 1358 г. пожаловал своему приближенному Тоглу-баю право взимать «на оружие» по 3 сома серебра с каждого корабля, приходящего в Азов – причем не за счет ханской казны, а из тех сборов, которые прежде получала Тайдула! Последней пришлось смириться с этим и своим дополнительным распоряжением поддержать повеление хана [10, с. 152–153]. Подобные пожалования налогов и сборов в пользу ханских родственников и сановников были распространенной практикой, о чем свидетельствует Симон де Сент-Квентин: «Во-первых, хан получает свою долю…; во-вторых, особенный владелец; в-третьих, областной владелец…» [цит. по: 47, с. 34].
В большинстве случаев освобождение от уплаты налогов жаловалось или подтверждалось ханом лично, по собственному усмотрению, а не на основании какого-либо единой сословной привилегии. Соответственно, тарханы могли относиться к разным группам податного населения, и налоговый иммунитет не являлся их сословным признаком. Как правило, статус тархана включал освобождение от уплаты налогов и несения повинностей, право сохранять за собой всю убитую во время облавных охот добычу, привилегию входить к хану в любое время и ехать рядом с ним во время выездов походов, выездов. Также в число привилегий включалось освобождение от наказания за девять проступков; сохранялись эти привилегии в течение девяти поколений [см.: 2, с. 53–54; 49, с. 308–311]. Тарханство могло быть пожаловано отдельным лицам и целым категориям или даже целым населенным пунктам. Ярлыки Токтамыша, Тимур-Кутлука и Улуг-Мухаммеда являются индивидуальными пожалованиями конкретным лицам, а ярлыки русскому духовенству – это уже привилегии целой категории лиц. В ярлыке Токтамыша Бек-Хаджи, в свою очередь, имеется ссылка на ярлык хана Пулада, выдавшего тарханный ярлык целому селению (или роду) Шуракуль [12, с. 3]. Анализ их содержания позволяет проследить эволюцию института налогового иммунитета в Золотой Орде.
На раннем этапе истории Золотой Орды тарханство не было широко распространенной практикой. Наибольшее развитие оно получило при Токтамыше и его ближайших преемниках: ханы для укрепления своей власти старались привлекать к себе представителей разных племен и слоев населения, освобождая их от налогов. К этому периоду относятся ярлыки, которыми их держатели освобождаются от наибольшего числа налогов и повинностей [47, с. 124–125]. В дальнейшем можно наблюдать постепенное урезание прав тарханов: уже в ярлыке Улуг-Мухаммеда, вступившего на трон четверть века спустя после Токтамыша, пожалование содержит следующую оговорку: «И еще, с прежних времен даругам вашим ежегодно [все], что вы платили, теперь также [нашего] ярлыка с правилами в соответствии, платите» [7, с. 122].
Помимо тарханных ярлыков и грамот исследователи выделяют также суюргаль-ные [см., напр.: 46, с. 281]. Исследователи определяют суюргал как пожалование ханом земельного владения, изначально обладающего определенным налоговым и судебным иммунитетом. Поэтому в суюргальных грамотах обычно не содержалось положений об освобождении их обладателей от уплаты налогов: сам факт пожалования суюргала означал это освобождение, равно как и запрет ханским чиновникам вмешиваться в дела управления суюргалом. Суюргалы появились в Золотой Орде не ранее конца XIV в., скорее всего, уже после нашествия Тимура, как результат влияния правовых традиций Востока [46, с. 214; 47, с. 114–115]. Единственным сохранившимся документом такого рода является ярлык Улуг-Мухаммеда 1420 г., в котором, помимо освобождения от ряда налогов, подтверждается право Туглу-бая и Хызра наследовать должность и владения их отца, бывшего даругой в Керчи [7, с. 112-135].
В системе уголовно-правовых отношений Золотой Орды представления о преступлениях и наказаниях были достаточно четкими. Наиболее серьезными преступлениями считались преступления против государства и правящего рода.
Одним из самых тяжелых преступлений считалась узурпация трона: «Одно постановление такое, что всякого, кто, превознесясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления» [15, с. 48]. Именно поэтому в истории Золотой Орды не известно практически ни одного случая узурпации трона: даже в периоды смут («Великой замятни» 1358–1381 гг. и последующего распада Орды в первой пол. XV в.), когда на трон одновременно претендовало по три-пять кандидатов, каждый из них созывал некое подобие курултая и провозглашал себя ханом в соответствии с действующим законодательством. Впрочем, в 1291 г. хан Тула-Буга был умерщвлен именно как узурпатор трона: всесильный бек-лярибек Ногай обвинил его в завладении троном, который должен был унаследовать другой царевич. Однако Ногай пытался таким образом лишь замаскировать совершенный им военный переворот, завершившийся убийством хана: Тула-Буга вступил на трон в соответствии с законом, поскольку с его воцарением «согласились… жены, братья, дяди, родственники и приближенные» [44, с. 106, 108]. Хан Джанибек, пришедший к власти после убийства двух своих братьев, не считался узурпатором, поскольку был признан эмирами [44, с. 263-264] – надо полагать, он был возведен на трон по решению курултая в соответствии с традицией и законом.
Другим серьезным преступлением считалось оскорбление хана и представителей ханского рода. За подобные преступления неоднократно расставались с жизнью даже иностранные правители, находившиеся в вассальной зависимости от хана Золотой Орды. Русские летописи донесли до нас сообщения о мучительной казни рязанского князя Романа Ольговича (1270 г.), который «хулит… великого царя»: за это преступление «отрезаша языкъ, и заткоша уста его убрусомъ, и начаша резати его по суставом и ме-тати раздно, персты вся обрезаша и у ногъ и у рукъ, и устне, и уши и прочая суставы розрезаша, и яко остася трупъ единъ, они же одраша кожу отъ главы его и на копiе взоткнуша» [27, с. 149]. В 1326 г. в Золотой Орде был убит тверской великий князь Дмитрий Грозные Очи, за то что «безъ царева слова» убил московского князя Юрия Данииловича [27, с. 189-190]: подобное самоуправство в ханской ставке рассматривалось как оскорбление величества.
Убийство представителя ханского рода считалось одним из тягчайших преступлений и каралось исключительно смертью. Так, например, арабский историк конца XIII – начала XIV в. Рукн ад-Дин Бейбарс сообщает, что во время войны хана Токты со своим мятежным беклярибеком Ногаем последний был убит русским воином из ханского войска. Несмотря на то, что убийство было совершено во время сражения, воин был казнен по ханскому приказу «за то, что умертвил столь великого по сану человека, а не представил его султану» [44, с. 114]. Тот же историк сообщает, что годом раньше сам Ногай совершил опустошительный рейд в Крым и сжег генуэзскую колонию Каффу, правители которой вероломно убили его внука Ак-тайджи [44, с. 111–112].
Другую группу преступлений составляли нарушения порядка управления. В большинстве ханских ярлыков прямо не прописано, какое наказание следует за нарушение предписаний властей, обычно составители ограничивались довольно туманной санкцией о том, что «кто не повинуется – непременно будет устрашен» [см., напр.: 10, с. 121]. Надо полагать, что подобная санкция предоставляла представителям власти, в компетенции которых было наказание виновных, достаточно широкую свободу собственного усмотрения: в зависимости от тяжести преступления нарушитель мог отделать штрафом, а мог и лишиться головы.
Весьма распространенным во все времена должностным преступлением было взяточничество. Хотя на Востоке, как мы отметили в предыдущей главе, понятие взятки отсутствовало, тем не менее, определенные действия чиновников могли рассматриваться как получение таковой. Так, например, ханские ярлыки содержали исчерпывающий перечень налогов и сборов с определенных местностей или категорий лиц, и любая попытка взимания дополнительного сбора или увеличения суммы применяющегося могла быть расценена именно как мздоимство. К примеру, ярлык Менгу-Тимура русской церкви содержит следующее положение: «Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черньцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть ине по велицеи язе извиняться и умруть» [24, с. 468]. Это – один из немногих ярлыков, в котором прямо предусматривается смертная казнь за нарушение его предписаний.
Одним из административных нарушений, распространенных среди кочевников, было самовольное оставление места службы. Так, Джувейни сообщает: «А еще яса такая: чтобы никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смел уходить в другое место, или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать, а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может. К примеру, если будет царевич, то и наималейшого звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится» [цит. по: 4, с. 145]. Так, когда несколько эмиров-военачальников хана Токты решили перебежать к бекля-рибеку Ногаю, хан потребовал от последнего вернуть бежавших, чтобы предать их казни [44, с. 158].
Указанное преступление в известной степени может быть отнесено к подгруппе военных преступлений. Преступлений этого вида монголы знали немало, поскольку в Золотой Орде (как и в любом другом государстве Чингизидов) практически каждый подданный в возрасте от 14 до 70 лет считался воином и мог быть в любой момент призван в армию. Не удивительно, что государство постоянно жило в режиме военного положения, и подданным золотоордынского хана приходилось соотносить свои действия с военной дисциплиной и безопасностью страны.
Наиболее серьезными преступлениями в частноправовой сфере, несомненно, являлись преступления против личности. Так, убийство в Золотой Орде каралось смертью. Любопытно, впрочем, отметить, что такая суровая мера наказания предусматривалась исключительно за убийство монгола – за убийство представителя другой народности можно было откупиться. Так, среднеазиатский историк XV в. Мирхонд сообщает, что «от убийства (казни за преступление) можно отпуститься пенею, заплатив за мусульманина сорок золотых монет (балыш), а за китайца рассчитывались ослом» [цит. по: 48, с. 143]. Такое законодательно закрепленное разделение по национальному признаку являлось характерной особенностью монгольского правления в государствах Евразии.
Еще одну группу составляли имущественные преступления. Среди таковых наиболее известными являлись грабеж и воровство, которые в Золотой Орде наказывались весьма строго. «Если кто-нибудь будет застигнут на земле их владения в грабеже или явном воровстве, то его убивают безо всякого сожаления», – сообщает Иоанн де Плано Карпини [15, с.42]. Ему вторит и Гийом де Рубрук: «Точно так же они карают смертью за огромную кражу. За легкую кражу, например, за одного барана, лишь бы только человек нечасто попадался в этом, они жестоко бьют, и если они назначают сто ударов, то это значит, что те получают сто палок» [37, с. 100–101].
Особую строгость кочевники-монголы проявляли по отношению к конокрадам. Так, например, согласно Иоанну де Плано Карпини, даже черниговский князь Андрей Мстиславич был казнен в Золотой Орде по обвинению в том, что он «уводил лошадей татар из земли и продавал в другое место» [15, с. 36]. По сообщению арабского автора сер. XIV в. Ибн Баттуты некоторые особо жестокие наказания за подобные преступления после принятия ислама были заменены менее суровыми: «Постановление же их по этой части такое, что тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину и вместе с тем дать ему девять таких же (коней), а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если де у него нет детей, то его зарезывают, как зарезывается овца» [44, с. 282-283]. Впрочем, как можно сделать вывод, следование исламу в отношении замены казни выкупом было довольно условным: вряд ли человек, пошедший на кражу лошади, мог позволить себе отдать девять собственных коней в качестве штрафа! Таким образом, при формальном соблюдении норм шариата ордынские власти de-facto продолжали применять прежние жестокие наказания.
Что же касается наказаний, то и они в золотоордынском праве регламентировались достаточно четко.
Смертная казнь, предусмотренная за самые опасные преступления (государственная измена, оскорбление величества, убийство и пр.) осуществлялась по решению самого хана или высших должностных лиц. Исключение могли составлять лишь те случаи, когда преступник бывал застигнут на месте преступления и тут же умерщвлялся, или же вступал в действие принцип талиона – умерщвление убийцы родичами убитого по решению племенных старейшин.
В ярлыке Менгу-Тимура русской церкви (1267 г.) присутствует следующее положение: «Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черньцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть ине по велицей язе извиняться и умруть» [24, с. 468]. На основании этого положения можно сделать вывод, что смертная казнь предусматривалась и за религиозные преступления, однако, на наш взгляд, угроза смертной казни предусматривается в данном случае не за посягательства на права церкви, а за неисполнение предписаний закона – Великой Ясы и ханского ярлыка. Как известно, золотоордынские ханы проводили политику религиозной толерантности, и нам неизвестны случаи смертной казни за религиозные преступления [ср.: 39]. Смертная казнь по решению хана могла быть заменена продажей в рабство или лишением всего имущества [см.: 44, с. 234].
Телесные наказания могли варьироваться, как вытекает из приведенных выше сведений источников, от бичевания (количество ударов зависело от тяжести преступления) до отсечения руки. Как и смертная казнь, телесные наказания могли назначаться как официальными властями, так и при вынесении судебного решения по обычному праву. Например, Гийом де Рубрук пишет: «Если они назначают сто ударов, то это значит, что те получают сто палок. Я говорю о тех, кто подвергается побоям по приговору двора» [37, с. 100-101].
Штрафы, как можно понять из законодательства позднесредневековых монголов и казахов, со временем заменили большинство других, более суровых видов наказаний. Несомненно, это было связано с принятием ислама в Золотой Орде: мусульманское право, хотя и не запрещает смертной казни, все же предписывает по возможности заменять ее штрафом. В случае убийства такой штраф в шариате носит наименование диа – плата за кровь [21, с. 190-191]. Большое распространение эта форма наказания получила в постордынских государствах (в частности в Казахском ханстве), однако есть все основания полагать, что эта практика берет начало именно в Золотой Орде.
Завершая разговор о принципах наказаний в Золотой Орде, нельзя не сказать и об ответственности самих правителей, во власти которых формально находилась судьба всех их подданных. Так, например, когда хан Узбек принял ислам и потребовал от своих приближенных поступить так же, они усмотрели в его действиях нарушения монгольского права торе и ясы Чингиз-хана и отказались ему повиноваться, даже попытавшись устранить его. Только решительные действия хана, который в течение короткого времени казнил множество противников ислама, позволили ему сохранить власть. Хан Азиз, который «установил скверные обычаи», был убит собственными приближенными [42, с. 130–131, 141]. Таким образом, ханы Золотой Орды, требуя от своих подданных неукоснительного исполнения закона и сурово каравшие их за преступления, также подчинялись нормам права и несли ответственность за их нарушения. Это, на наш взгляд, свидетельствует о последовательной политике золотоордынских монархов в правовой сфере, их приверженности к законности и в очередной раз опровергает стереотип о них как о деспотах, обладавших абсолютной властью и стоявших над законом. Совершенно справедливо И.Л. Измайлов считает контроль ордынской аристократии над ханами своеобразной системой сдержек и противовесов, существование которой полностью устраняет стереотип самодержавной власти в Золотой Орде [см.: 23, с. 170-171].
Система наказаний в Золотой Орде, как видим, была достаточно суровой, но при этом весьма эффективной. Поэтому многие иностранцы, побывавшие в Золотой Орде, с удивлением отмечали, что среди местного населения практически отсутствуют воровство, половые преступления, а грабежи совершают только жители покоренных государств [см., напр.: 15, с. 40; 19, с. 123].
Высшей судебной инстанцией в Золотой Орде являлись ее правители. Правосудие в качестве одной из функций ханской власти признавалось уже в древнетюркском обществе, так что неудивительно, что ханы Золотой Орды активно осуществляли судебные функции. Так, хронист характеризует одного из них: «Мунке-Тимур-хан… был царем справедливым, умным, великодушным; в период своего султанства он укрепил справедливостью и правосудием основу ханства и правила правления, так что в его правление все обиженные благодарили его природу, а обидчики жаловались» [42, с. 205-206]. Именно при Менгу-Тимуре Золотая Орда официально стала самостоятельным государством, а ее правители – суверенными государями, одним из неотъемлемых признаков власти которых было осуществление функции верховного судьи.
Своеобразным подтверждением значительности судебной составляющей ханской власти служат монеты. На многих из них среди эпитетов монарха присутствует титул ал-адил, который переводится обычно как «справедливый» или «правосудный». Этот эпитет мы встречаем на монетах ханов, правление которых совпало с эпохой расцвета Золотой Орды (конец XIII – первая половина XIV в.): «Султан верховный Тохтогу справедливый» [13, с. 65-67, 69, 70], «Султан справедливый Джанибек» [22, с. 110], и более поздних правителей (конец XIV в. – «Султан справедливый Тохтамыш-хан», «Султан справедливый Тимур-Кутлук-хан» [18, с. 455, 464]. Вероятно, обозначение судебной функции на монетах было чем-то подобным рекламе, т.е. таким образом Джучиды стремились сообщить о данной функции не только населению Золотой Орды, но и иностранным государям, купцам – всем тем, кто пользовался деньгами и мог прибегнуть к ханскому правосудию.
Ханы нередко выступали в качестве международных арбитров, разрешая споры вассальных правителей Кавказа, Ближнего Востока, Руси. Один из известных примеров – вынесение в 1432 г. на рассмотрение хана Улуг-Мухаммеда спора о московском великом столе. Несмотря на принятое московским княжеским домом решение не вовлекать ордынские власти во внутренние противоречия, боярин великого князя Василия II Иван Всеволожский, фактический правитель Московского великого княжества, прибег к суду хана и сумел добиться решения в пользу своего патрона. Примечательно, что Василий II в споре апеллировал не к «мертвой грамоте отца своего» (т.е. к завещанию, как его дядя и соперник Юрий Звенигородский), а к «жалованию, девтерем и ярлыком» самого хана [28, с. 249-250; см. также: 16, с. 45-46]. При этом ханы не только творили суд, но и могли даровать отдельным лицам и категориям лиц судебный иммунитет, освобождавший от суда наместников областей и других представителей власти, за исключением суда самого монарха. Например, в ярлыках русскому духовенству ханы Бердибек, Тюляк (и ханша Тайдула в своих грамотах) делегируют судебные полномочия русским митрополитам, предписывая русским князьям и ордынским чиновникам не вторгаться в церковную сферу [см., напр.: 11, с. 246; 32, с. 81]. Тарханы, освобождаемые от уплаты налогов, обычно тоже приобретали судебный иммунитет: они не подлежали суду «за девять проступков» [49, с. 309-312].
Помимо суда хана существовали и другие суды, которым по мере надобности он передавал судебные полномочия. Есть сведения о том, что курултаи осуществляли правосудие и в Золотой Орде, также как и в Монголии. Например, в начале XIV в. созыва курултая, «чтобы уладить дело», потребовал Баян – правитель восточных областей Золотой Орды («левого крыла», или Улуса Орду-Ичена), боровшийся за власть со своим родственником Куйлюком [41, с. 44; 42, с. 44]. Впрочем, упоминания о суде курултая применительно к Золотой Орде в источниках встречаются довольно редко. Можно предположить, что его судебная функция была лишь данью древнемонгольской традиции и вскоре была сведена на нет. Это связано с тем, что указанные функции перешли в XIV в. к карачи-беям – родовым князьям, которые стали при хане Золотой Орды чем-то вроде «государственного совета».
Роль родовых князей в Золотой Орде была даже значительнее, чем в Монгольской империи, правители которой опирались на чиновничество, выдвинувшееся на первый план при Чингиз-хане и его ближайших преемниках. Джучидам приходилось больше считаться с предводителями племен, предки которых пришли вместе с основателем государства в Поволжье из Монголии, и с представителями местной знати [53, с. 283]. Конечно, положение и роль крупных феодалов в Золотой Орде во многом зависели от личности хана, но тенденция к усилению их роли в управлении, наметившаяся в правление хана Узбека, усиливалась в период всего дальнейшего существования Золотой Орды, что проявлялось и в осуществлении ими судебных функций. Так, в 1319 г., когда на суд Узбека предстали князья Михаил Тверской и Юрий Московский, хан перепоручил рассмотрение дела родовым князьям, оставив за собой лишь наказание того, чья вина будет установлена: «… и по томъ рече царь княземъ своимъ: «что ми есте молвили на князя Михаила, сотворите има суд с великимъ княземъ Юрьемъ Даниловичемъ Мос-ковъскимъ. Да которого правду скажите ми, того хощу жаловати, виноватого казни предати»» [28, с. 168].
Помимо князей, судебные функции выполняли также и даруги – наместники областей Золотой Орды. Их полномочия также отражены на монетах: известны, например, монеты наместника Хаджи-Тархана (Астрахани) с надписью «Эмир справедливый Черкес-бек» (вторая пол. XIV в.) [5, с. 178]. Отметим, впрочем, что суд правителей областей не был особенностью Золотой Орды – в Государстве ильханов в Иране, империи Юань в Китае и других выделившихся впоследствии государствах Чингизидов в тот же период наместники областей являлись и верховными судьями в своих владениях. О татарских судьях в «Баскардии» (т.е. у башкир Поволжья) и в «стране Сибирь» упоминает в своем письме венгерский миссионер брат Иоганка, побывавший в Золотой Орде в 1320 г. [1, с. 93-94]. Несомненно, речь идет именно о суде наместников указанных областей.
Некоторые сведения о суде ордынских даруг можно почерпнуть из сохранившихся ордынских документов. Весьма ценны сведения о некоторых действиях, к которым они прибегали, чтобы добиться справедливости в отношении ордынских подданных, пострадавших по вине иностранцев. Так, когда корабль с находившимися на нем несколькими ордынскими купцами подвергся нападению венецианских пиратов, крымский даруга Рамадан уведомил венецианского дожа, что он задержал двух венецианских торговцев и конфисковал их имущество, пообещав отпустить пленников только после того, как венецианские власти освободят ордынских торговцев и вернут им отнятое имущество [10, с. 172].
Следующей судебной инстанцией был собственно суд – дзаргу (яргу). Вот как описывает его арабский торговец и путешественник первой половины XIV в. Ибн Бат-тута: «… каждый день кади приходит в его [эмира Тимур-Кутлуга, наместника Хорезма – Авт.] приемную и садится на отведенное ему сиденье; вместе с ним [являются] правоведы и писцы. Насупротив его садится один из старших эмиров, при котором восемь [других] старших эмиров и шейхов тюркских, называемых аргуджи [яргучи]; к ним люди приходят судиться. Что относится к делам религиозным, то решает кади, другие же [дела] решают эти эмиры» [17, с. 76].
Наконец, следует рассмотреть еще один судебный институт, возникновение которого можно объяснить лишь международными связями Золотой Орды: совместный суд представителей власти Золотой Орды и других государств, который действовал в областях, где существовали оживленные отношения между купцами Золотой Орды и иных государств, дипломатами и пр. Например, в Крыму и других черноморских регионах постоянно присутствовали дипломатические представители Генуэзской и Венецианской республик. Хан признавал консула в Азове главой венецианской общины, а консула в Каффе – главой генуэзской. Согласно действующей в Причерноморье «табели о рангах» (отраженной, например, в словаре «Codex Cumanicus») консул по своему статусу приравнивался к мусульманскому кади [10, с. 22], т.е. помимо административных функций, обладал и судебными. Так, ярлык хана Джанибека, выданный венецианским купцам Азова в 1342 г., гласит: «Также, если случится, что кто-либо из наших подданных затеет ссору с венецианцем, нанесет ему обиду или же, напротив, поступят какие-либо жалобы на венецианцев от наших людей, пусть тогда правитель Азова и венецианский консул на совместном заседании установят, внимательно взвесят и разрешат все вышеизложенные жалобы, обиды и оскорбления с тем, чтобы не был нанесен ущерб ни отцу за сына, ни сыну за отца» [10, с. 73]. Порядок «возбуждения дела» предусматривает другой документ – уведомление правителя Крыма Рамадана также венецианским купцам: «Также если венецианец затеет какой-нибудь спор с тем, который из тюмена, или же тяжбу с ним, тогда тому, кто спрашивает, надлежит идти к консулу и обратиться к нему; если же венецианец спрашивает с того, который из тюмена, ему надлежит идти к правителю края» [10, с. 181-182]. В данном случае мы сталкиваемся с характерным и для современного международного права принципом подведомственности по принципу гражданства (подданства) ответчика.
Шариатские суды Золотой Орды, хотя и были организованы по аналогии с судами стран Исламского Востока, но и по сравнению с ними имели ряд особенностей. Ислам стал государственной религией в Золотой Орде к 1320 г., но, в отличие от других исламских государств, это не привело к тотальной исламизации ее общества, государственных и правовых институтов. Особенностью судебной системы Золотой Орды, во-первых, стало упомянутое выше сосуществование институтов традиционной монгольской юстиции – судов-дзаргу и мусульманского суда кади; при этом никакого конфликта, казалось бы, несовместимых правовых систем не наблюдалось: представители каждой из них рассматривали дела, отнесенные к их исключительному ведению [6, с. 103-104]. Венгерский миссионер Иоганка, побывавший в Золотой Орде в 1320 г., т.е. уже в период исламизации этого государства, сообщает о «заражении сарацинским заблуждением» (исламом), отмечая при этом существование татарских судей, которые придерживались несторианского варианта христианства и обладали значительным влиянием [1, с. 92]. Мы не встречаем в источниках сведений о неравенстве перед ордынским судом мусульман и «неверных». А, например, в мусульманских районах христианской Испании в тот же период времени, показания христианина-свидетеля принимались во внимание мусульманским судом только в том случае, если они подтверждались свидетелем-мусульманином, а если их мог подтвердить лишь другой христианин, они игнорировались [3, с. 146]. Не было в Золотой Орде и особых судов для немусульман, каковые, например, появились в Османской империи после завоевания турецкими султанами христианских земель Юго-Восточной Европы [43, с. 220]. Принцип равенства перед судом можно считать весьма передовым для той эпохи, когда в Европе даже житель соседней деревни считался чужаком, не говоря уж о представителях других государств и, тем более, конфессий!
Итак, на формирование, развитие и функционирование судебной системы Золотой Орды значительное влияние оказали многовековые государственные и правовые традиции тех регионов, которые входили в состав этого государства. Следует учитывать также и особенности правосознания в тот период времени, когда существовала Орда. Именно эти условия определяют своеобразные черты суда Золотой Орды и его сходства с судом и процессом других стран рассматриваемого периода времени.
Считаем необходимым также сказать несколько слов о придворном этикете и протоколе, использовавшемся в Золотой Орде, поскольку его правила в значительной степени соотносились с правовыми нормами и особенно с правосознанием правящей элиты государства Джучидов, а нарушение этих правил нередко влекло тяжкие правовые последствия для нарушителя.
Сразу по пересечении границ любого тюрко-монгольского государства, при первых же контактах с представителями местных властей иностранцы сталкивались с особенностями протокольного характера. И сразу же возникали межкультурные разногласия: представители властей требовали у проезжающих подношений, которые «цивилизованные» европейцы в лучшем случае рассматривали как взятку, а в худшем – как попытку ограбления. Так, например, посланец папы римского Иоанн де Плано Карпини, посетивший Монгольскую империю в 1245-1246 гг., писал: «Начальник же селения дал нам лошадей и провожатых до другого селения, начальником коего был алан по имени Михей …. Именно он сам послал против нас в Киев некоторых своих телохранителей, дабы ложно сообщить нам от имени Коренцы, чтобы мы считались послами и чтобы явились к нему. И хотя это неправда, он делал это для того, чтобы иметь возможность извлечь от нас дары…» [15, с. 70-71]. Сообщают о «дарах» и русские летописи, повествуя о поездке русский князей в Золотую Орду во второй пол. XIV в.: «посол Сарыхожа… на Москве поимав многи дары поиде в Орду… И тамо приида в Орду, князь великии Дмитреи Московьскыи многы дары и великы посулы подавал Мамаю и царицам и князем, чтобы княжениа не отъняли…» [36, с. 87]. Между тем, в тюрко-монгольских государствах (и вообще на Востоке) понятие взятки практически отсутствовало, и подобные подношения считались элементом церемониала при взаимодействии с представителями властей всех уровней. Согласно восточным воззрениям любые действия должностных лиц полагалось вознаграждать [30, с. 259-260].
Любопытно отметить, что европейские дипломаты и позднейшие европейские же историки в меньшей степени акцентировали внимание на том, что именно в монгольской имперской практике впервые активно стал использоваться принцип уважения послов и иных дипломатических представителей, что уровень приема иностранных дипломатов должен был отражать степень могущества самого принимающего государя. Подобные моменты отмечаются лишь современными исследователями [см., напр.: 54, т. 205].
Перед встречей же с обладателями высшей власти иностранцы проходили своеобразный протокольный «ликбез»: специальные чиновники разъясняли им, что можно делать в присутствии августейших особ, а что запрещается, поскольку может быть воспринято как оскорбление величества и повлечет неминуемую смерть. Некоторые правила придворного этикета также казались дикими и оскорбительными европейцам. Гийом де Рубрук, посланец французского короля Людовика IX к золотоордынскому правителю Батыю описал, как его ордынский проводник наставлял его не касаться порога шатра, не говорить, пока не спросят, и преклонять колени перед ордынским властителем. Когда же Гийом де Рубрук предстал перед Батыем и получил дозволение говорить, он «преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого. Тогда он приказал мне говорить, и я, вообразя, что молюсь Богу, так как преклонил оба колена, начал речь с молитвы» [27, с. 117].
Если же все необходимые церемонии и ритуалы были соблюдены, даже иностранные послы, правители или иные лица проходили церемонию приобщения к монгольскому обществу. Так, например, когда князь Даниил Галицкий прибыл к Батыю, тот предложил ему кумыс, и когда князь выпил, золотоордынский правитель произнес ритуальную фразу: «Ты уже наш, татарин». После этого Даниил был облачен в монгольскую одежду и получил определенное место в системе золотоордынской иерархии. Примечательно, что русский летописец, описавший поездку Даниила в Золотую Орду, представил все эти церемонии как бесконечную череду унижений русского князя: «О злая честь татарская!.. Данилови Романовичю … ныне седитъ на колену и холопомъ называется…» [25, с. 185]. А между тем, после возвращения Даниила от Батыя венгерский король сразу же согласился женить сына Даниила на своей дочери, в чем раньше упорно отказывал: несомненно, в его глазах выполнение князем вышеописанного ритуала отнюдь не означало, что Даниил стал «холопом» [см.: 14, с. 355-356]. Включение иностранных правителей и дипломатов в тюрко-монгольскую иерархию обеспечивало почитание ими того, кто стоял во главе этой иерархии – монарха.
Если же тюрко-монгольские правители желали расправиться с неугодными им иностранными правителями, основанием для расправы нередко служило нарушением последними ритуалов. Так, согласно сообщениям русских летописей, князь Михаил Черниговский в 1246 г. был казнен в Золотой Орде за отказ совершить ритуальный проход между кострами: в ходе такой церемонии предстающий перед монархом человек как бы очищался от дурных замыслов по отношению к нему. К слову, этот ритуал не был столь уж обязателен, и тот же Даниил Галицкий был от него избавлен. Однако Михаил являлся давним врагом Золотой Орды и незадолго до приезда к Батыю пытался сформировать коалицию европейских государей для борьбы с монголами. Поэтому с ним было необходимо расправиться, но чтобы эта расправа не выглядела как произвол, Михаил Черниговский был обвинен в отказе от совершения протокольных действий и, следовательно, в намерении оскорбить Батыя, навлечь на него гнев Неба [38].
Впрочем, золотоордынские ханы стремились создать себе образ не только властных и могущественных, но и справедливых государей, великодушных и приверженных к закону. Так, например, в 1319 г. на суд золотоордынского хана Узбека предстал князь Михаил Тверской, который обвинялся, помимо всего прочего, в отравлении сестры хана. Не желая предстать пристрастным судьей в этом деле, Узбек поручил рассмотрение дела своим приближенным, сказав им: «что ми есте молвили на князя Михаила, сотворите има суд с великимъ княземъ Юрьемъ Даниловичемъ Московъскимъ. Да которого правду скажите ми, того хощу жаловати, виноватого казни предати» [28, с. 163].
Еще один золотоордынский хан, Улуг-Мухаммед, аналогичным образом продемонстрировал свое великодушие: его военачальник Хайдар вероломно захватил в плен литовского воеводу Григория Протасьева, но хан «поругаася Аидару и не похвали его о томъ, и, почтивъ Григорiа, отпусти его» [26, с. 95]. Подобный поступок хана произвел весьма положительное впечатление не только на современников, но и на более поздних историков: в частности Н.М. Карамзин, весьма негативно отзывавшийся об ордынских правителях, охарактеризовал его как «пример чести, весьма редкий между варварами» [20, с. 140].
Таким образом, придворный этикет и протокол на протяжении всего времени существования Золотой Орды оставался эффективным средством формирования и поддержания образа ее государей.

1. Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. 1940. № 3. С. 71–112.
2. Березин И.Н. Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева. СПб., 1864. 112 с.
3. Варьяш И.И. Правовое пространство ислама в христианской Испании XIII–XV вв. М.:УРСС, 2001. 188 с.
4. Вернадский Г.В. О составе Великой Ясы Чингиз-хана // Вернадский Г.В. История права. СПб.: Лань, 1999. С. 112-148.
5. Гончаров Е.Ю. Медные монеты XIV в. города Хаджи-Тархан // Восточное историческое источниковедение и вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 5. М.: Восточная литература, 1997. С. 177-188.
6. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.: Богородский печатник, 1998. 368 с.
7. Григорьев А.П. Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация // Тюркологический сборник 2005: Тюркские народы России и Великой степи. М.: Восточная литература, 2006. С. 74-142.
8. Григорьев А.П. Налоговый термин «кубчир» // Turcologica. К семидесятилетию академика А.Н. Кононова. М.: Наука, 1976. С. 235-240.
9. Григорьев А.П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам: Источниковедческий анализ золотоордынских документов. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2004. 276 с.
10. Григорьев А.П., Григорьев В.П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции: Источниковедческое исследование. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2002.276 с.
11. Григорьев В. О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству // Григорьев В. В. Россия и Азия. СПб., 1876. С. 170-258.
12. Григорьев В.В., Ярцов Я.О. Ярлыки Тохтамыша и Сеадет-Гирея // Записки Одесского общества истории и древностей. 1844. № 1. С. 1-16.
13. Гумаюнов С.В. Нумизматический материал XIII–XIV вв. Саратовская область // Древности Поволжья и других регионов. Вып. IV. Нумизматический сборник. Т. 3. М.; Нижний Новгород: Информэлектро, 2002. С. 56-72.
14. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М.: Клышников, Комаров и Ко, 1992. 512 с.
15. Джованни дель Плано Карпини. История монгалов / Пер. А.И. Малеина, вступит, ст., коммент. М.Б. Горнунга // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 28–85.
16. Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М.: Мысль, 1991.286 с.
17. Ибрагимов Н. Ибн Баттута и его путешествия по Средней Азии. М.: Наука, 1988. 128 с.
18. Иванов Н.Н. Клад джучидских монет, найденный в Крыму в 1964 году // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VIII. Симферополь: Таврия, 2001. С. 454-484.
19. «История Татар» Ц. де Бридиа / Пер. с лат. С.В. Аксенова, А.Г. Юрченко // Христианский мир и «Великая Монгольская империя». СПб.: Евразия, 2002. С. 75–126.
20. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. V. М.: Наука, 1992. 560 с.
21. Керимов Г.М. Шариат: Закон жизни мусульман. Ответы Шариата на проблемы современности. М.; СПб.: ДИЛЯ, 2007. 512 с.
22. Клоков В.Б. Лебедев В.П. Монетный комплекс с Селитренного городища (Золотая Орда, г. Сарай) // Древности Поволжья и других регионов. Вып. IV. Нумизматический сборник. Т. 3. М.; Нижний Новгород: Информэлектро, 2002. С. 73-166.
23. [Миргалеев И.М., ред.] Стенографический отчет круглого стола, посвященного проблеме цивилизационного подхода к изучению истории Золотой Орды. 27.02.2008 г. Казань // Золотоордынская цивилизация: Сб. статей. Вып. 1 / Гл. ред. И.М. Миргалеев. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2008. С. 154-173.
24. Памятники русского права. Вып. 3: Памятники права периода образования русского централизованного государства. XIV-XV вв. / Под ред. Л.В. Черепнина. М.: Государственное изд-во юридической лит-ры, 1955. 528 с.
25. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1843.381 с.
26. Полное собрание русских летописей. Т. VIII: Продолжение летописи по Воскресенскому списку. М.: Языки русской культуры, 2001. 312 с.
27. Полное собрание русских летописей. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М.: Языки русской культуры, 2000. 244 с.
28. Полное собрание русских летописей. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 462 с.
29. Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Казань: Фэн, 2009. 260 с.
30. Почекаев Р.Ю. Правовая культура Золотой Орды (историко-правовые очерки). М.: Юрлитинформ, 2015. 312 с.
31. Почекаев Р.Ю. Эволюция тöре в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 530-543.
32. Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916. 116 с.
33. Радлов В. Ярлыки Тохтамыша и Темир-Кутлуга // Записки Восточного отдела Русского археологического общества. Т. III. 1889 (отд. оттиск). 40 с.
34. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 253 с.
35. Рогачевский А.Л. Кульмская грамота – памятник права Пруссии XIII в. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2002. 368 с.
36. Рогожский летописец // Тверская летопись (Русские летописи, т. 6). Рязань: Наше время, 2000. С. 23-147.
37. Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 86-189.
38. Рыкин П.О. Гибель князя Михаила Черниговского в свете традиционных монгольских верований // Россия и Восток: Традиционная культура, этнокультурные и этносоциальные процессы. Материалы IV международной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск, 1997. С. 85–89.
39. Рыкин П. О. Монгольский средневековый ритуал в летописном рассказе об убийстве князя Романа Рязанского (1270 г.): опыт интерпретации // Nomadic Studies. 2005. №11. C. 62-73.
40. Самойлович А.Н. Несколько поправок к ярлыку Тимур-Кутлуга // Самойлович А.Н. Избранные труды о Крыме. Симферополь, 2000. С. 144-162.
41. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск: Мордовское книжное изд-во, 1960. 278 с.
42. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
43. Сюкияйнен Л.Р. Мусульманское право. М.: Наука, 1986. 256 с.
44. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. 564 с.
45. Трепавлов В.В. Тöру у древних тюрок и монголов // Международная Ассоциация по изучению культур Центральной Азии. Информационный бюллетень. 1991. Вып. 18. С. 19-30.
46. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV-XVI вв. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1979. 317 с.
47. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во Московского ун-та, 1973. 180 с.
48. Хара-Даван Э. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XV вв. 2-е изд. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991. 224 с.
49. Шапшал С.М. К вопросу о тарханных ярлыках // Академику В.А. Гордлевскому к его семидесятилетию. Сборник статей. М.: Изд-во АН СССР, 1953. С. 304–316.
50. DeWeese D. Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tukles and conversion to islam in historical and epic tradition. Pensylvania: University Park, 1994. 638 р.
51. La Livre du Grant Caan, extraite du manucrit de la Biblioteque du Roi, par M. Jacquet // Journal Asiatique. T. VI. 1830. P. 57-72.
52. Morgan D.O. The «Great Yasa of Chingis Khan» and Mongol Law in the Ilkhanate // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. Vol. XLIX. № 1. 1986. P. 163-176.
53. Schamiloglu U. The Qaraçï Beys of the Later Golden Horde: Notes on the Organization of the Mongol World Empire // Archivium Eurasiae Medii Aevi. 1984. Vol. 4. P. 283-297.
54. Tsolmon D. Tradition and innovative issue of Mongolian diplomatic ceremony and protocol, some recommendations // Олон улсын монголч эрдэмтний Х их хурал. The 10th International Congress of mongolists. ИлтгэлYYдийн товчлол. Summaries of Congress Papers. Улаан-баатар, 2011. Т. 205-206.