Из отчета III отделения о крестьянских волнениях, 1839 г.

ИЗ ОТЧЕТА III ОТДЕЛЕНИЯ О КРЕСТЬЯНСКИХ ВОЛНЕНИЯХ
1839 г.
В народе толкуют беспрестанно, что все чужеязычники, в России, чухны, мордва, чуваши, самоеды (ненцы — Сост.), татары и т.п. — свободны, а одни русские православные — невольники вопреки священному писанию. Что всему злу причиной господа, т.е. дворяне! На них сваливают всю беду. …Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же.
Мнение людей здравомыслящих таково: не объявляя свободы крестьянам, которая могла бы от внезапности произвести беспорядки, можно бы начать действовать в этом духе. Теперь крепостные люди не почитаются даже членами государства и даже не присягают на верность государю. Они состоят вне закона, ибо помещик может без суда ссылать их в Сибирь. Можно было бы начать тем, чтобы утвердить законом все существующее уже на деле (de facto) в хорошо устроенных поместьях. Это не было бы новостью. Так, например, можно было бы учредить волостные управления, сдачу в рекруты по жеребью или по общему суду старшин волости, а не по прихоти помещика. Можно было бы определить меру наказания за вины и подвергнуть крепостных людей покровительству общих законов; а что всего важнее, разделив Россию на полосы, по качеству почвы, климату и промышленному положению края, — определить число рабочих дней на господина, по мере занимаемой крестьянином земли, и определить по той же мере оброк.
Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа. Тогда только будет мера спасительна, когда будет предпринята самим правительством, тихо, без шуму, без громких слов, и будет соблюдена благоразумная постепенность. Но что это необходимо и что крестьянское сословие есть пороховая мина, в том все согласны.
В средине России 12 губерний подверглись в минувшем году необыкновенному бедствию: пожарам и волнению народному. Начало этих беспорядков являет Симбирская губерния, где происходили значительные пожары в удельных имениях Сызранского и Сенгилеевского уездов. Пожары сии приписывались народною молвою поджогам.
Вслед за тем распространились слухи, что поджоги производят помещики для разорения своих крестьян, которые назначены быть вольными, или отданными в приданое ее императорскому высочеству великой княгине Марии Николаевне. Говорили о появлении покойного великого князя Константина Павловича , о казни дворянам и наконец поверили, что поджигает правительство для переселения усадьб по новому плану.
Губернское начальство и свидетели ежедневных опустошений не сомневались, чтобы пожары происходили от умышленного зажигания. И действительно, подобные слухи и внушения ожесточили крестьян, потерявших доверие к помещикам и земским чиновникам, и были причиною буйства неимоверного. Крестьяне, убежденные в том, что поджигают, кидались на первого, кто подавал сомнение, били и арестовывали сельских писарей, приказных голов, становых приставов. Одного бурмистра избили и привязали к лошадиному хвосту. Исправника Корсунского уезда бросили в огонь. В помещичьих имениях происходило то же: один помещик жестоко избит, другой брошен в огонь вместе с управляющим отчиною (вотчиной — Сост.).
Это самоуправство, многочисленные пожары и безнадежность урожая грозили гибельными последствиями. Все жители были в унынии.
Губернатор, объезжая все уезды с воинской командою, строго наказывал буйствовавших…