Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России

Н. М. КАРАМЗИН. ЗАПИСКА О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ
… теперь всего нужнее люди! < …>
Но люди не только для министерства или Сената, но и в особенности для мест губернаторских. Россия состоит не из Петербурга и не из Москвы, а из 50 или более частей, называемых губерниями; если там дела пойдут как должно, то министры и Совет могут отдыхать на лаврах; а дела пойдут как должно, если вы найдете в России 50 мужей, умных, добросовестных, которые ревностно станут блюсти вверенное каждому из них благо полумиллиона россиян, обуздают хищное корыстолюбие нижних чиновников и господ жестоких, восстановят правосудие, успокоят земледельцев, одобрят купечество и промышленность, сохранят пользу казны и народа. Если губернаторы не умеют или не хотят делать того, – виною худое избрание лиц; если не имеют способа, – виною худое образование губернских властей…
Одно из важнейших государственных зол нашего времени есть бесстрашие. Везде грабят, и кто наказан? Ждут доносов, улик, посылают сенаторов для исследования, и ничего не выходит! Доносят плуты, – честные терпят и молчат, ибо любят покой. Не так легко уличить искусного вора-судью, особенно с нашим законом, по коему взяткобратель и взяткодатель равно наказываются. Указывают пальцем на грабителей – и дают им чины, ленты, в ожидании, чтобы кто на них подал жалобу. А сии недостойные чиновники в надежде на своих, подобных им, защитников в Петербурге, беззаконствуют, смело презирая стыд и доброе имя, коего они условно лишились. В два или три года наживают по нескольку сот тысяч и, не имев прежде ничего, покупают деревни!..
В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит, и любовь первых приобретается страхом последних. Не боятся государя – не боятся и закона! В монархе российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное. Отец семейства судит и наказывает без протокола, – так и монарх в иных случаях должен необходимо действовать по единой совести… Малейшее наказание, но бесполезное, ближе к тиранству, нежели самое жестокое, коего основанием есть справедливость, а целию – общее добро. Ненавидят тирана, но мягкосердие тогда есть добродетель в венценосце, когда он умеет превозмогать оное долгом благоразумной строгости…
Говорив о необходимости страха для удержания нас от зла, скажем нечто о наградах: они благодетельны своею умеренностию, в противном же случае делаются они бесполезны или вредны. Я вижу всех генералов, осыпанных звездами, и спрашиваю: «сколько побед мы одержали? сколько царств завоевали?..» Ныне дают голубую ленту, – завтра лишают начальства!.. Сей, некогда лестный, крест св. Георгия висит на знаменитом ли витязе? Нет, на малодушном и презренном в целой армии! Кого же украсит теперь св. Георгий?.. Если в царствование Павла чины и ленты упали в достоинстве, то в Александрово, по крайней мере, не возвысились…
В дополнение сказанного нами прибавим некоторые особенные замечания.
Самодержавие есть палладиум России, целость его необходима для ее счастия; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия. Оно было всегда не что иное, как братство знаменитых слуг великокняжеских или царских. Худо, ежели слуги овладевают слабым господином, но благоразумный господин уважает отборных слуг своих и красится их честию. Права благородных суть не отдел монаршей власти, но ее главное, необходимое орудие, двигающее состав государственный… Дворянство есть наследственное; порядок требует, чтобы некоторые люди воспитывались для отправления некоторых должностей и чтобы монарх знал, где ему искать деятельных слуг отечественной пользы. Народ работает, купцы торгуют, дворяне служат, награждаемые отличиями и выгодами, уважением и достатком. Личные подвижные чины не могут заменить дворянства родового, постоянного, и хотя необходимы для означения степеней государственной службы, однакож в благополучной монархии не должны ослаблять коренных прав его, не должны иметь выгод оного. Надлежало бы не дворянству быть по чинам, т. е. для приобретения некоторых чинов надлежало бы необходимо требовать благородства, чего у нас со времен Петра Великого не соблюдается: офицер уже дворянин. Не должно для превосходных дарований, возможных во всяком состоянии, заграждать пути к высшим степеням, – но пусть государь дает дворянство прежде чина и с некоторыми торжественными обрядами, вообще редко и с выбором строгим… Дворянин, облагодетельствованный судьбою, навыкает с самой колыбели уважать себя, любить отечество и государя за выгоды своего рождения, пленяться знатностию – уделом его предков – и наградою личных будущих заслуг его. Сей образ мыслей и чувствований дает ему то благородство духа, которое, сверх иных намерений, было целию при учреждении наследственного дворянства, – преимущество важное, редко заменяемое естественными дарами простолюдина, который в самой знатности боится презрения, обыкновенно не любит дворян и мыслит личною надменностию изгладить из памяти людей своей низкое происхождение… Итак, желаю, чтобы Александр имел правилом возвышать сан дворянства, коего блеск можно назвать отливом царского сияния, – возвышать не только государственными хартиями, но сими, так сказать, невинными, легкими знаками внимания, столь действительными в самодержавии…
Как дворянство, так и духовенство бывает полезно государству по мере общего к ним народного уважения. Не предлагаю восстановить патриаршество, но желаю, чтобы Синод имел более важности в составе его и в действиях; чтобы в нем заседали, напр [имер], одни архиепископы; чтоб он, в случае новых коренных государственных постановлений, сходился вместе с Сенатом для выслушания, для принятия в свое хранилище законов и для обнародования, разумеется, без всякого противоречия… Не довольно дать России хороших губернаторов, – надобно дать и хороших священников; без прочего обойдемся и не будем никому завидовать в Европе.
Дворянство и духовенство, Сенат и Синод, как хранилище законов, над всеми – государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание Российской монархии, которое может быть утверждено или ослаблено правилами царствующих.
Державы, подобно людям, имеют определенный век свой: так мыслит философия, так вещает история. Благоразумная система в жизни продолжает век человека, благоразумная система государственная продолжает век государств. Кто исчислит грядущие лета России? Слышу пророков бесконечного бедствия: но, благодаря всевышнего, сердце мое им не верит! Вижу опасность, но еще не вижу погибели.
Еще Россия имеет 40 млн. жителей и самодержавие, имеет государя ревностного к общему благу; если он как человек ошибается, то без сомнения с добрым намерением, которое служит нам вероятностию будущего исправления ошибок.
Если Александр вообще будет осторожнее в новых государственных творениях, стараясь всего более утвердить существующие и думая более о людях, нежели о формах; ежели благоразумною строгостию обратит вельмож, чиновников к ревностному исполнению должностей; если заключит мир с Турциею и спасет Россию от третьей, весьма опасной войны с Наполеоном, хотя бы и утратою многих выгод так называемой чести, которая есть только роскошь сильных государств и не равняется с первым их благом или с целостию бытия; если он, не умножая денег бумажных, мудрою бережливостию уменьшит расходы казны и найдет способ прибавить жалованья бедным чиновникам воинским и гражданским; если таможенные уставы, верно наблюдаемые, приведут в соразмерность ввоз и вывоз товаров; если (что в сем предположении будет необходимо] дороговизна мало помалу уменьшится: то Россия благословит Александра, колебания утихнут, неудовольствия исчезнут, родятся нужные для государства привычки, ход вещей сделается правильным, постоянным; новое и старое сольются в одно, реже будут вспоминать прошедшее, злословие не умолкнет, но лишится жала. Судьба Европы теперь не от нас зависит; переменит ли Франция свою ужасную систему, или бог переменит Францию, – неизвестно, но бури не вечны. Когда же увидим ясное небо над Европою и Александра, сидящего на троне целой России, тогда восхвалим Александрово счастие, коего он достоин своею редкою добротою…