Слово похвальное Филолога черноризца

20 СЕНТЯБРЯ
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ ФИЛОЛОГА ЧЕРНОРИЗЦА О СВЯТЫХ ВЕЛИКОМУЧЕНИКАХ ЧЕРНИГОВСКИХ, СЛАВНОМ МИХАИЛЕ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ И ФЕОДОРЕ ЕГО СОВЕТНИКЕ
Достойное воистину и прекрасное ваше собрание – причина наилучших повествований о превосходных подвигах двух пречестных новых страдальцев. Тем самым вы пресветлое добро доставили друг другу, собравшись здесь. Этим вы и нам показали свойственную вашим душам немалую волю к добру, за что и удостоились ныне послушать о вещах чудных, поистине достойных внимания.
Пред нами предстает, к слову побуждая, пресветлый князь Михаил, известный как Черниговский, ныне уже в царских владениях пребывающий, – я имею в виду вечно сущее царство Господа господ и Царя царей Христа Иисуса Бога нашего, – светлыми венцами украшаясь, став вместе с добропобедным Феодором выдающимся победителем дьявола, храбрым поборником святой кафолической апостольской церкви.
Если кто-нибудь упрекнет нас в сгущении таинственности, мы напомним пророческие изречения, ныне некоторым образом своевременные. Какая же это загадка? «Послан, – говорю, – был тогда людям божиим великий князь Михаил на помощь». Точно как некогда иудеям, так и ныне нам этот Михаил с Феодором Богом как помощники были даны. Потому что когда умалились мы на земле хуже всех народов, и погибали, и в отчаянии уже были, видя величину зол, тогда послан был нам от Бога на помощь великий князь Михаил. Скажу то пророческое изречение: «Если бы Господь Саваоф не оставил нам этого семени, как Содом ведь мы были бы и Гоморре уподобились бы». Ибо побиты и пленены все мы были, и города наши были одолены, и села опустошены безбожными варварами. И ведь на этом одном не остановились дикие звери, но и благочестие наше, поклонение пресущественной и единосущной Пресвятой Троице попытались безумные обратить в свое злочестивое поклонение огню. Ибо «муж безумный пасет ветры, а неосмысленный поучается суетному». И уже беды от нечестивых постигали благочестие. Словно лютый мрак власть безбожных покрыла Русь. Страх как тьма объял всех князей наших, пленением порабощенных.
Тогда малая оставшаяся, в пепле, так сказать, погребенная искра благочестия, великий князь черниговский Михаил разжег великий огонь дерзновенной веры, нас просвещая, противников же испепеляя. Правильно его называем «Черниговским», ибо, отвергая злочестивые повеления, он очернял бесстыдные татарские лица, а в них и с ними – и самого дьявола с его демонами. Для нас же он был пресветлой зарей благочестия, а ныне свыше светлейшим светилом в Руси воссиял.
Если бы я все стал рассказывать вам, долгой была бы беседа, и многую скорбь испытали бы ваши души от воспоминания плачевных историй, в древности бывших. Однако же я замечаю, что в нас и ныне действуют те же причины, что и тогда породили плач и скорбь от той нестерпимой беды. Поведаю, хоть и не очень пространно, однако же и не все пропуская. Кратким словом, ясно, обращаясь к вашей любви, изложу: надеюсь принести пользу, не говоря уж о превосходнейшем результате – изменении нравов к лучшему.
О сыновья русские, вы не можете не знать о первых благодеяниях, полученных нами в вашей земле от Бога при светлейшем Владимире, он же и Василий, великом князе, муже апостольском и отце нашем по духу: я говорю о божественной благодати, которой вся великая Русская земля возведена была к разумению Бога, просветившему прежде ее главу, великого князя, излив которое, он спас свои земли, этот великий Владимир, он же Василий. За то Господь Бог благословениями увенчал и почтил его чад множеством, а из них вышли великие князья и властители, наместники и градодержцы по праву рода, как отечеством владычествуя Русью.
Не буду здесь говорить о тех чудных светилах, родных братьях и святых мучениках Романе и Давиде, они же Борис и Глеб: ведь они здешнюю державу заменили непреходящей, став еще в юном возрасте словесными овцами прекроткого пастыря Христа, избранным началом русского подношения плодов Господу.
Многие годы Господь Бог заботился о семени своего преподобного Василия и сажал на его престол сынов его сыновей по преемству рода. Когда же умножились у князей сыновья, умножились и области, с ними умножилась у них и зависть, а одновременно возросло их самомнение, с самомнением же и гордость. Пришло и богатств изобилие в сокровищницы их, а с богатством явилась и неправда. И так они величались, путей Господних как подобало бы не придерживаясь, – еще иудеям пророк некогда о таковых прорицал, – пока не утвердилось у них триплетенное оное зло.
Знаю, что вы порицаете и презираете нас за неискусность в слове: начали мы об одном, а в середине вставили вдруг другое. Потерпите еще и послушайте, молю вас! Если правильно понимаете, лишнего теперь не скажу: как обещал я выше историю изложить, это и сделаю, истину излагая.
Отчего святым этим пришлось мучиться и быть поборниками церкви, и почему многие венцы заслужили они своей гибелью? За нее ведь в светлость они облачились. Если и это миную и о напасти той, что Русь вынесла от Батыя, умолчу, то и о церкви ясно сказать не смогу. А как вы тогда светлость мучеников осознаете? Так что необходимо мне вкратце разъяснить, сказав о нестерпимых тех напастях, откуда и из-за чего они произошли и как охватили всю землю и церковь. Потому и молю я вас всему, что ныне говорю, внимать терпеливо.
По какой же причине, спросит кто-нибудь, страшное то выстрадали мы тогда? Неужто от Батыева насилия? Ни в коем случае! Три злейших внутренних недуга предали нас: зависть, гордость и неправда. Ведь оттуда, где появляется это дурное сочетание, благость Живоначальной Троицы отступает. Ибо поскольку Божество – благо, постольку от держащихся этого лукавого сонмища свою милость оно отнимает. Ведь «Господь гордым противится», и по причине зависти денница стал тьмой, и «весь гнев Господен < направлен> на всякую неправду» по Божественному Писанию. Испытано же, что любящих их Божья благодать оставляет, оставленные же хранителя не имеют, а что не охраняется, готово всем на расхищение.
И понемногу, как я сказал, утвердилось это зло в Русской земле, особенно среди власть имущих, владычествуя непотребным образом. И разодрало это лютое владычество царство, и разделило его на многие части; затем, мало-помалу распространяясь, зло предало своих подручников иноплеменникам. Перенесли же мы все это потому, что Бог освобождал нас такими казнями от лютого мучительства тех злых владык: зависти, имею в виду, неправды и гордости.
Посмотрите же здесь на милость и благоутробие человеколюбца Господа нашего Бога! Как преисполнена милости всякая его казнь, наводимая им на нас по его милости, а не по нашим грехам. Не для того он казнит, чтобы казнить, но чтобы от зла отвратить нас к добру, для этого казнит. И не чтобы мучить, казнит, но чтобы от муки освободить. Так, ни землю он вдруг не ниспроверг, ни землетрясение не послал, да и варвара не вдруг навел. Ведь сначала он только, словно пальцем, переменой порядка указал на прегрешения, в надежде, что от этого мы исправимся. И после одного раза не остановился, но и вторично, и в третий раз переменил у них престолоначалие, чтобы распознали они прегрешение и покаялись. И не переставал указывать, пока не обнаружилось, что неизменен порочный нрав.
Так, сначала он перевел престолоначалие из Киева во Владимир, потом и на Суздаль сменил. А поскольку не отвратились от зла, и еще иным престолоначалие отдал. А как и от этого лучше не стали, переводил начальственнейшее среди владычеств княжение иной раз сюда, иной раз туда, и так – до Ростова. И после всего того никак не захотели отступить от зла. «Веревка триплетеная не скоро порвется», – хорошо сказал один мудрец. Так и эти три страсти: зависть, гордость и неправду – не скоро кто-либо оторвет от мягких и ленивых душ. Так что пришлось Богу и более крепкие страдания попустить на них.
Так ведь и у врачей принято: когда они не могут победить болезнь с помощью лекарств и повязок, они применяют вырезания и прижигания, чтобы доставить пользу больному. И Господь подобным образом, лишь обретя нас после всего того неисцеленными, повел тогда запустению плена быть, наводя мучительнейшего варвара, со многою злобою все ниспровергающего, как некий лютый зверь, все поедающий, остатки же когтями разрывающий.
Так тогда, безудержно буйствуя и свирепствуя, Батый пленял Русь, что уподобилась лютость его варварскому мучительству при Ираклии. Иных Храбрых русов меч пожрал, другие обратились в бегство. Держатели же скипетров одни от оружия пали, другие как странники в королевстве гостили и не могли оказать никакой помощи. Пресветлого же князя Михаила, некогда в Киеве на преславном столе восседавшего, венгры от сыроядца-зверя спасли. Города уничтожая, а горожан одних беря в плен, а других полагая пищей оружия, добычу захватив, обретя княжеские сокровища, великое мучение враг причинил всему русскому народу.
Прошел же он даже до пределов Великого Новгорода. Войти же туда, многие говорят, Божественная сила ему возбранила, ибо чист был тогда Новгород от этого зла, потому что не было в нем зависти, неправды и гордости. Больше всего ценя в себе равенство, и нравом люди в нем были довольно просты, гордиться не очень-то хорошо умея. Особенно церковных мужей сильно почитали и, очень стыдясь учителей, весьма послушливыми к поучениям были. Архиерея же, поистине как овцы пастуха или как Христа, почитали, потому и не попустил Бог сыроядцу оному повредить им или причинить зло, но, приблизившись к их пределам, враг вдруг, устыдившись, повернул вспять, – потому что Божественная сила остановила его.
Возвращаясь же к себе, безбожный каган приказал, чтобы великие князья и поместные владыки, градоначальники и наместники, желающие вернуть себе свои владения и области, приходили в Орду и каждый получал свой удел из рук кагана, чтобы сидел на своем месте, покоряясь и рабствуя варварам.
По уходе этого безбожного варвара великие князья и поместные владыки, градоначальники и наместники возвращались из своих бегов восвояси. Узнавая же о приказе мучителя, что надо приходить в Орду и там власть получать, все они, вовсе не обретя, таким образом, ни покоя, ни послабления, устремились в Орду к кагану.
Вот и Чернигов вновь получил светлого великого князя Михаила от венгров. В Орду пойти тот тогда не захотел, но сидел на своем столе самовластно, рассматривая дела управления и ожидая, что получат князья от Батыя.
Мерзкий же Батый учредил волхвов, чтобы те вводили к нему русских князей. А то, как вводить, он, злохитрый, очень лукаво придумал: каждый из русских князей являлся пред его лицом не прежде, чем проходил сквозь огонь, бросал в него что-нибудь и кланялся кусту и огню.
О преокаянное коварное соплетение: зависть, гордость и неправда, – мать зол! Не только пленниками и рабами у безбожных владык и пищей оружия сделало ты любящих тебя, но и от Бога отвести их и вечной жизни лишить покушаешься злочестивым поклонением! Мерзких матерей гнуснейшее порождение, как ты смеешь поедать нашу крепость! Ведь князья наши, телом плененные, оказались затем пленены и душой, последовав за волхвами сквозь огонь. Увы, благочестием куст почтили! К кагану безбожному входили, просимое ими получали! Какова злая дьяволова хитрость! Каков замысел лукавого! Ведь сделав отступниками князей, и на церковь он мог легко покуситься, а затем и христианское имя на Руси стереть. И, видя замысел свой на деле сбывающимся, радовался лукавый. Однако безумный безумно стремится к тщетному: у Церкви жених – Христос, и тот соблюл свою невесту чистой и необоримой. Словно заветную стрелу в колчане, он имел крепкого великого князя Михаила, и, выстрелив ею, врага он умертвил, и тщетным замысел его показал.
Услышано было по всей Русской земле, что сделал скверный Батый с русскими князьями. Дошел этот слух и до великого князя Михаила. Услышав об этом, тот, как и подобает, заболел душой и был весь снедаем печалью, помышляя о великом бесчестии святой соборной и апостольской церкви и усматривая большой вред христианской православной вере в покорности злочестивому повелению безбожника, как оно и есть. Думал же он о том, что, отсюда начав, и всю церковь враг поколеблет, понемногу к большему злу переходя, поскольку не окажется никого, препятствующего и изгоняющего его злые козни. И, об этом помышляя, рассудительный этот князь весь слезами обливался, душу свою печалью и скорбью по братьям ранил, зная, какой ущерб предстоит им претерпеть от Христа Бога, Господа нашего.
Не терпя же, чтобы долго эта злая весть распространялась, а братья по мягкости своих душ погибали, доставляя супостатам смех, а врагам радость, итак, вооружив душу мужеством, присудил он себе, предоброму, у венгров больше не показываться, и не только на престоле черниговском восседать: счел своевременным явить доблесть Христова воина и побороться за Божию церковь; мучителя же, безумное безбожное повеление обличив, низложить.
Не готовился он натягивать лук, обагрять меч варварской кровью, пронзать тела их копьями, но замышлял великий князь Михаил показать большую, чем эта, и гораздо более высокую храбрость – поразить самого того дьявола, отсечь голову невидимому змею, остановить злочестивое повеление и спасти прочих, еще непричастных вреду, плененных же душой вернуть к благочестию, совершить высший подвиг – положить душу свою за Божьих людей и умереть за благочестие.
Нашел он и сообщника своим помыслам о таковом храбром подвиге в поистине достойном своего сана мудром Феодоре. Сенатором был этот блаженный великодушный и многоразумный муж, крепкосердечный мыслью, ревнитель правды и веры, как никто другой имел общее намерение с чудным своим князем пострадать за отеческие законы, во время великой купли и многих приобретений не понести убытка. Мудрый Феодор, по справедливости имевший преимущество в сенате, стремясь к таковому безмерному богатству, за преходящее купил вечносущее.
Договорившись о блаженном этом намерении, пришли храбрецы в молитвенный храм к священнику Божию, бывшему тогда в Чернигове, Иоанну, за молитвой и благословением. Облекшись тут Божьим всеоружием, со щитом веры святой соборной и апостольской церкви, за которую они шли бороться, и ее жениха, Христа Бога, Господа нашего, на помощь призвав, приобщившись его Пречистой Плоти и Животворящей Крови, два предоблественных воина так были пущены иереем Иоанном сражаться и низложить вражье ополчение на Святую сущую в Руси церковь Христову. Как лев на оленя или как ястреб на воробьев, а лучше сказать, как многие воды, потопляя злочестивое повеление, устремилась тогда светлая двоица: великий князь Михаил и сенатор Феодор. Тогда и церковь, послав эти благие стрелы пронзить противника, переставала сетовать и начинала процветать радостными надеждами. Ибо прежде, очень жалея о своих чадах, в сетовании пребывала, что нет их, – хуже, чем чад Рахили, о которых она, «рыдая утешиться не хотела», по пророку. Теперь же можно было жалость сменить на веселие, ибо на более, чем адамант, твердом камне создал Христос свою церковь, и врата адовы не одолеют ее никогда. И что непобежденной она будет, он ясно сказал, а победы добываются в сражениях.
Когда же явилась в Орду эта чудная двоица, сразу же прекратилось безумное злочестивое повеление. Тут же уязвлен был супостат и устоять уже не надеялся, изрядного победителя видя. Перестал тогда и огонь принимать сквозь него проходящих, как всеядными устами жадно пожиравший души христианских князей: уморили они врага, пожиравшего их огнем и старавшегося разучить рабов поклоняться владыке. Пронзен был гордящийся дьявол и упразднен поучавший суетному, когда победоносные церковные ратники только еще сиять начинали.
Уведал и каган Батый, что русским князьям подобало как христианам! Узнал русского владыку, приличествующим сану образом поступающего! Узнал, стало быть, и какими христианскими князьями ему повелевать! Этому научил его доблестный великий князь Михаил, бесстыдное его лицо посрамив, с ним же и самого дьявола поругав, потому что повеление Батыево было попрано светлым князем Михаилом и его злочестивые уставления ни во что обратились. Ведь не то что сквозь огонь не прошел – даже и взглядом его он не удостоил, а о том, чтобы поклониться кусту и солнцу, – даже краем уха слышать об этом не захотел. Ответствовал он волхвам, провожавшим входящих к кагану, так: «Нет у христиан, в отличие от варваров, обычая когда-либо созерцать волхвования: с чистотою мудрость иметь Избавитель повелел христианам. А поклоняться кусту и огню смешно, для истинных богопочитателей это безумие, понимающих, что кому поистине надлежит поклонение, тому и следует его воздавать. Кто же настолько бессмыслен окажется, что воздаст бесчестному честь?! Царей же должно почитать, потому что они образ Божий носят».
Задумался Батый, выслушав это, руку на уста полагая; понял свое поражение, устыдился, окаянный: ведь безумство его умышления все распознали благодаря обличению мудрейшего князя Михаила. Тогда лаской и лестью к доброму уму подойти он попытался: не найдет ли как-то безумству своему какое-нибудь прикрытие, по совету, который дьявол давал кагану. И ведь тем большим поражение его оказалось! Но таково уж зло, что у него самое себя губить в обычае. Подвижнику же большее сияние добавляется.
Приказал тогда Батый послать некоторых из предстоящих ему сановников попытаться лаской мужа привлечь к воле своей; если же нет, то и кары применить. Посланные делают это явственным Михаилу, и что «царю повиноваться следует», – говорят.
«Поклониться и воздать честь царю, который царство ниспроверг на Руси, и возможно для меня, да это и подобает, а послушаться злочестного повеления – это мерзость! Так что да будет известно царю Батыю, что я христианин и от варварской службы как от богомерзкой отказываюсь. Я знаю, что надо истинного Бога чтить и тому одному поклоняться. Православную службу любя, я никак не привык боготворить сотворенное Богом, особенно же то, что нам служить предназначено, каково и солнце, которому вы поклоняетесь. Большое для Божества оскорбление – таковое боготворить и божественной службой почитать тварь паче Творца. Я же поклоняюсь Пребожественной Троице. А Батый что хочет, то пусть и творит».
Когда святой произнес эту речь, новый халанский возвысившийся столп идолослужения, сотрясшись, низвергся. Эта речь святого как копье пронзила утробу врага, и варварово безумное покушение на христианских князей остановилось. Самое святую церковь утвердил победоносца Михаила голос. Стало быть, двойную победу церковный воин над мучителем одержал: не преклонился ведь он ни от страха, ни от ласкательства, но утвердился.
Крепкие сети дьявол святому сплести спешил: не только мучителя он разъярил и с этой стороны бурю поднял, но и со стороны единоплеменников злейшее смущение причинил, хуже, чем от врагов. Ибо не только посланные от кагана досаждали святому, чтобы послушался он злочестия, но и многие русские князья, обступив его, ласково умоляли его не предавать себя смерти, напоминая ему красоту мира сего, прелесть богатства, славу власти и сладость жизни.
К тем ласкателям и великий князь ростовский Борис принадлежал. Уже к нему перешло владычество в главном из великих княжений. Ибо происходил он от чресел Андрея, великого князя ростовского, весьма благочестивого и царской диадемой на Руси увенчанного, подобно прародителю его, великому князю Владимиру Мономаху, который от греческого царя Константина Мономаха диадему, а также венец, крест из животворящего древа, царское оплечье, сердоликовую чашу, из которой некогда пил, веселясь, римский кесарь Август, золотую цепь из аравийского золота и иные многие царские почести в дарах получил по причине своего мужества и благочестия. Не скажи, что случайны такие дары и идут от людей, нет – по Божьим неизреченным судьбам, обращающим и переводящим славу Греческого царства на российского царя. Тогда же и венчан он был в Киеве тем царским венцом во святой великой соборной и апостольской церкви Премудрости Божьего Слова святейшим Неофитом, митрополитом эфесским и прочими святителями, и с тех пор назывался боговенчанным царем Российского царства. Так же и тот благочестивый великий князь Андрей стяжал своей храбростью царское имя. Был же он дружен с греческим царем Мануилом. Однажды случилось им в один день выйти на брань: одному из Царьграда – на сарацин, а другому из Ростова – против болгар. И оба большую победу одержали и празднество светлое установили в честь Господа нашего Иисуса Христа – Происхождения Честнаго Креста, месяца августа в 1-й день.
Борис же не сумел по стопам отца своего ходить, оттого душу себе властью повредил, да и светлому Михаилу советовал нехорошо. Доблестный же страдалец дьяволовы сети, что уста несмысленных друзей ему соплетали, как паутину, расторгал, предпочитая смерти жизнь во Христе, тленной красоте – красоту Небесного Царства, гибнущему богатству – нетленные сокровища, славе увядающей – славу божественную, сладости жизни – наслаждение жизнью бессмертной, предпочитая настоящему все неподвижное, прельстившихся к осознанию согрешений приводя, а льстецам молчанием уста заграждая. Также и чудный сенатор Феодор евангельские слова вспоминал, мудро беседуя с несмысленными князьями, давая почувствовать им прегрешения, Михаила же от силы в силу возводя. Был же он исполнен Духа, ибо «ратника – по святому слову – Дух вооружает».
Итак, великий Михаил, на супостатов поднимаясь, порицая безумствующих единоплеменных князей, из страха предающих в пользу лжи истину благочестия, сам ни в какую сторону не склоняясь, незыблемым в благочестии стоял. За это мучителем мученику было повелено простереться для биения. А прежде пояс сановника был у него отнят, причем он, упредив их, бросил его в лицо любящим привременный обман, этим показывая свою храбрость и свободу души, происходящую от господства помысла благочестивого.
Когда же обнажен и на земле растянут был страстотерпец и многие раны телом принимал, кровь, струями изливаясь, землю обагряла. Однако со светлым лицом Михайло смотрел на происходящее с ним, как в чужом теле страдания претерпевал и, подвигом подвиг венчая, радостные благодарения Владыке и Господу воссылал. Так великий князь Михаил, мученическими достоинствами светясь, за трех побед достижение был венчаем. Уже подобает Христову воину, трижды храброму, к Подвигоположнику своему явиться и от него почестью и платой за труды свои насладиться. Как же он взойдет? Со славой взойдет, не только совершенным победителем являясь, но и дары принося Подвигоположнику и Владыке своему.
И не будучи размягчаем ранами, страстотерпец явственно восклицал: «Да не будет никогда муж-христианин сквозь огонь волхвования проходить, и да не будет тот, на ком наречено имя истинного Бога, поклоняться кусту, а также поклоняющийся единому воспеваемому естеству Троицы почитать это видимое солнце!» И хотя мучители неослабно святому плоть разрушали и кровь лилась, тот не ослабел, не стал хуже. Каган же, узнав о всей доблести святого, больше не мог терпеть, свирепый, мужества святого, на смерть осудил мученика, поистине к вечной жизни препровождая его.
Достигли места скоропослушные на зло слуги, и еще мученик восклицал: «Христианин я!», – когда вдруг среди этой речи один из законопреступников отрезал ножом честную голову святого. Так Иудиной части наследник одержавшего победу сонаследника Христова преславно в славу послал.
Так взошел к Подвигоположнику своему, Владыке Христу, божественный раб Михаил, черниговский великий князь, предстал, мученическими блистая заслугами, красуясь своей кровью, которой имени Его ради обагрился, поты трудов принося, лучше смирны, ливана и золота. Ибо веру, которую соблюл он, словно золото очищенное Господу он поднес, страдания же и смерть по любви к единоверным – как ливан, а как смирну – то, что не покорился злочестивому повелению, не предал благочестия, не был взят ласкательством, оказался выше страха, доблестно вытерпел муки, предал себя ради спасения христиан и умер за благочестие церкви Христовой, для которой и весь подвиг предпринял с целью обратить вспять устремление Батыево против церкви и чад ее. Этих трудов поты лучше всяких подношений Господу принося, мзду великую и венцы нетленные получил за них от Христа Бога.
Если бы этот пресветлый мученик не выступил против злочестивого повеления безумного мучителя христианским князьям и не отразил бы его, не перестал бы безбожный постоянно так повелевать князьям, и иное еще что-нибудь, более лютое в проявлении, захотел бы прибавить, и на всю русскую церковь дьявол заставил бы его вооружиться, видя, что князья легко становятся послушными злочестию. После же доблестной храбрости Христова воина, пресветлого великого князя Михаила, были отражены его покушения, посрамлен был безумное повелевающий, – и безбожный Батый отменил злочестивое повеление, какое он произнес христианским князьям, ибо отчаялся он впредь послушания от кого-нибудь добиться, получив достаточный искус в сражении с твердым адамантом.
Одного только Феодора-сенатора решил еще испытать, не получит ли еще какую-нибудь надежду своему зломудрию – привлечь его к своей воле, если Феодор страданий князя своего устрашится, а может быть, и пожелает его сана и власти в Черниговской области. Если же нет и если, так же мудрствуя, непреклонен будет Феодор, то, тем же мукам его подвергнув, приказал умертвить. Впредь же решил больше такого не повелевать, но совершенно от этого тогда отказаться.
Ради этого-то испытания, доблестному Феодору предстоящего, он и обещал святому Михаилу на благом том совете так же те же венцы воспринять, сообща пострадав, чтобы по справедливости теми же почестями насладиться за предпринятый труд подвига.
А мучитель уже и решение произнес о доблестном сенаторе Феодоре: «Если выполнит волю кагана и, последовав за волхвами, поклонится кусту и огню, пусть предо мной предстанет Феодор, – говорил мучитель, – и нашей честью пусть насладится, став наследником своего господина, и его властью будет почтен, и как князь венчан будет нашей десницей. Если же он отнесется с презрением к нашему повелению и пренебрежет нашими благими дарами, от нашей милости да отпадет: сначала пусть будет подвергнут тем же мучениям, что и великий князь Михаил, а потом пусть будет предан смерти».
Объявили это великому Феодору и ожидали посланные, что он им на это ответит. Он же со спокойной душой ясным голосом возгласил: «Пусть знает каган, что Феодор, советник господина своего, князя Михаила, очень желает быть наследником его славы, – только не в Орде и не в Чернигове, рабствуя Батыю, но выше земли, в самих небесах, чтобы там со славой предстоять Царю царей и Господу господ, Иисусу Христу, Владыке всех, вместе со своим князем Михаилом, где тот ныне и есть. А чтобы за волхвами последовать сквозь огонь и кусту и солнцу поклониться, так этого да не будет ни со мною, ни со всяким другим христианином, истинным богопочитателем, однажды то оплевавшим. Преходящую же, вернее снящуюся, славу и честь пусть кому хочет отдаст. Большое бесчестие, ведая о вечной славе и чести, о мимотекущей мечтать! Я христианин и поклоняюсь Пресвятой Единосущной Троице! Что хотите делайте!»
Услышав эту священную речь великого Феодора, скверные татары взбесились от гнева, как звери, яростно устремились на него. И, схватив его, скверными своими руками били святого, немилостиво его мучили, плоть ему сокрушив, землю под ним кровью напоили, а затем наконец голову ему отсекли. Так и доблестного Феодора путь завершился: следом за своим князем великим Михаилом взошел он ко Христу и той же славы, что и хотел, наследником стал, изрядным победителем дьявола явившись.
Тогда же суровая варварская рука, по приказу мучителя, бросила святых добропобедных мучеников в пустом месте, «чтобы, – сказал он, – звери и птицы съели их». Но священные тела святых мучеников долго невредимыми пребывали. И каждой ночью столпы света над ними сияли, всеми видимые, оттого что Бог таким образом показывал неотступную от священных тел хранительную силу и действие своей благодати. Ибо «славящих Его прославляет Господь». А тех, кого руки скверных дурным образом повергли, со временем благочестивых людей руки, омыв должным образом, под землею сокрыли.
Вот подвиги непобедимых страстотерпцев Христовых. Таковы победы великого Царя доблестных воинов, храбрых ратоборцев со злым мучителем за Церковь, невесту Христову, похвально боровшихся и как победители увенчавшихся! История о святых этих крепких страдальцах, великом князе Михаиле и Феодоре-сенаторе, так и завершилась, как рассказано. < …>
От крови этих святых поклонение огню угасло! От их страданий ордынские службы исчезли! Их смерть – великое утверждение благочестия! Вот какие похвалы эти мученики стяжали подвигами за благочестие, скольких пресветлых венцов трижды храбрые сподобились от Подвигоположника тем, что души свои за друзей своих положили и умерли ради церкви Христовой поклонниками Троицы! Если попросят у нас сегодня хвалений, какие же хвалы мы им принесем, таких похвал сподобившимся? Только чтобы почтить память мучеников, принялись мы за слово, и чтобы наши души воспоминанием о них просветить, и не явиться с пустыми руками в день памяти перед ними.
Принесите же и вы все что-нибудь в память о мучениках, почтите и вы торжество, кто как может! Какими же почестями? Я говорю не об украшении венками преддверий, облачении в мягкие одежды, многотучных трапезах и излитии винных угощений, составлении гнусных хороводов, которые обычно порабощают свободные души, размягчая их и разлагая, делая легко сползающими ко злу, от добродетели же отвращающимися и ленью объятыми, но о таких почестях, какие святым угодны и христианам приличествуют.
Каково же то, что может душу удобрить? К такому принадлежат: хранение ока чистым от злой ко всем зависти; оставление гордости; почитание друга более чем себя достойным чести; уничтожение неправды, как ядовитой змеи; взыскание суда и изымание обидимого из руки обидчика; заступничество за вдов и сирот, – да будет правда ваша обильной и светлою добродетель. Знаю я, что мученики именно это больше всего любят и с большей, чем всякие иные дары, радостью принимают.
И знаю, знаю, что ничто другое им настолько не ненавистно и не мерзко, как зависть, гордость и неправда! Кто привел сюда безбожного Батыя? Не эта ли триплетенная цель зла? – Она ведь повлекла это лютое пленение! Когда я это вспоминаю, слезы у меня начинают литься, поверьте мне, ибо поистине достойно плача и стенания! И не только то, что мы это претерпели, но и более лютое зло, – что и саму голову снять у нас захотели: я имею в виду жизнь вечную, веру во Христа.
Увы! Неужто погибли бы все мы и безбожными в мире были, если бы, ревнуя о благочестии, не воздвиг нам Господь Бог наш священную двоицу, Михаила и Феодора, и не низложил ими гордыню мучителя, и мы, от злочестивого повеления избавившись, от безбожия не освободились?
Вы мне скажете: «Не начал ли ты вновь речь о том же и когда ее окончишь?» – Знаю, что, желая прослыть у вас малословцем, не могу я говорить иначе и не умею коротко завершать. Но многократно то же я повторяю и говорить не перестаю, ибо вижу, что вас побеждают эти страсти: гордость, зависть и неправда, – и что Бог негодует на нас за это, и святые отвращаются от нас, как от одержимых ими. Отступите от этих страстей, и я перестану говорить! Бог на нас негодует и оставить грозит, а мы молчим?! Какую пользу принесем молчанием, если праведным гневом разгневается Господь и оставит нас? А если оставит, мы ничем будем не лучше оставленных в гнезде яиц, которые всякий желающий возьмет.
За что же он оставить грозит? За то, что не умеем мы смиряться и каждый себе друга предпочитать, завидуем предпочтенным, гордимся перед меньшими честью и по-прежнему насилуем и обижаем, чужим желая насытиться, праведных не имея. Пророк, осуждая, говорит: «Горе прибавляющим село к селу и хоромы к хоромам, лишь бы у ближнего своего что-нибудь отнять». И иной говорит: «Мера обманная – мерзость перед Богом». И Бог, со многой силой заповедывая, говорит: «Не возжелай всего того, что имеет твой ближний!» – и: «Собственность врага твоего, заблудившуюся, возврати ему», – и: «Бойся Господа Бога твоего, как заповедал тебе сегодня». И в Евангелии он изрек, что «всякий возносящийся смирится», и прочее. И еще: «Первый ли кто, да будет последним, и сего ради будет первым». Видите, что гордость чревата падением?
Знаете ли вы, как тогда возвеличилась земля наша и умножилась, как возмужала и окрепла и, столь большой и столь крепкой будучи, внезапно пала?! Каждый стол великого князя имел, каждая область – владетеля, каждый город – держателя; богатства словно реки текли, окружающие народы, как подчиненные, мирились. – И такой утвержденной, такой сильной будучи, вдруг она пала. Как?! А вот как. Даже если крепкими стенами окружен и военными орудиями переполнен город, изнутри же злоумышленников имеет, то ничто не поможет. То же разумей и об этом великом царстве Руси: Батыевой рукой плененное тогда, изнутри прежде поврежденное, было оно побеждено само в себе завистью, изнемогло от неправды, стало надменным от гордости и распалось. И уже падшее и внизу лежащее легко взял его рукой Батый.
Так ведь обычно поступает это лютое зло с держащимися его, такими дарами своих любовников почитать оно любит. Ибо где заведутся эти три делателя зла: либо в городе, либо во всей области, либо в целом царстве, – запустеет то или пленено будет, или иначе как-нибудь обязательно истлеет. И это истина. Они ведь некогда и великий Вавилон побороли. Они же и Персию, когда-то славную, ниспровергли. От них и Сирия исчезла, возгордившись. От них же и Македония погибла, перед этим возвысившись больше всех. Из-за них и великий, все захвативший Рим истлел.
Так же и Иудея, часто пленяемая, напоследок окончательно истребилась. И ведь священный пророческий чин иудеям об этом ясно и постоянно прорицал, и хищения с неправдами осуждая, и вечно болезнуя об обидимых, и Богу за них вопия. Видя зло, рождающееся у них от зависти и гордости, они многократно возвещали грядущий на них за это гнев Господен. Но те, будучи объяты завистью и ненавистью к святым пророкам, неправдой влекомые, посланных для их спасения убивали, грешить же против своих братьев не переставали и, равных им честью тех людей обижая, и так постоянно бесновались; напоследок не усрамились и на Владыку Христа возложить руки и убить Благодетеля, и в качестве платы за свои дела обрели тление, погибель и изгнание из отечества – и по всем народам ходят доныне, всюду блудя, ненавидимые всеми и мерзкие для всех, живущих на земле.
Вот рукояти зависти, вот плоды неправды, вот сокровища гордости, из-за которых достигло и Русского царства пленение! Помыслите обо всем том, что от зла происходит, и далеко от себя его отошлите! Узнайте о злом нашествии безбожного Батыя, представьте своим очам нестерпимую эту напасть пленения и прослезитесь.
Давайте в нескольких словах напомним себе, сколько и какого зла совершилось тогда, и поймем, какая лютая напасть постигла тогда Русь. Матери стали тогда бездетными и молочные источники их сосков иссякли, а вместо того потекли струи слез из их глаз, видящих младенцев поверженными на землю и их нежные члены конскими копытами дробимыми. Слова не могут передать боль их утроб: понимают ее лишь те, кто имеет опыт.
Супруг волокут и повсюду таскают. Дев растлевают. Боярские жены, никогда в своих руках дела не видевшие, прежде повелевавшие, ныне выполняют повеления варварских жен, рабскому игу шею преклоняют, сидят у жерновов, стоят перед очагами, огонь разжигают, с черпаком рыщут, источники обходят и воду носят, прислуживают за столом и дом подметают. Некогда гордые, ныне же работой отягченные, смирились они; золотыми монистами и шелковыми одеждами красовавшиеся, в рубища драные облечены, босы и вечно голодны.
Священные девы принуждаемы и поругаемы. Муж и жена разлучаемы. Дети родителей лишаемы. Юноши в плен уводимы. Юные и старые мечами пронзаемы. Храбрецы и князья от оружия падают. Священники в жертвенниках закалываемы. Вся Русская земля покраснела от крови, реками льющейся из тел. Воды мешаются с кровью. На жалостную картину трудно смотреть: мужи повержены, как снопы в день жатвы, тела расчленены, перемешались священных мужей и девиц погребения. Но нет погребения – скорее, пища воронам и псам предлагается. Вопли в городах, рыдания на улицах, плач в домах – повсюду стенания; страх на перекрестках, всеобщий ужас и изнеможение. Даже спасения себя бегством никто не может замыслить: истаяли от печалей, пойманы словно сетью. Всюду – беды, невыразимые словом!
Но нет в городе такого бедствия, какое бы не сотворил Господь, – как сказал пророк, – из-за всяческих печальных бед, бывающих в городах. И это зло, причиненное Батыем, Господь сотворил за наши грехи. Потому и молю вас отстать от таковых зол: зависти, гордости и неправды, чтобы это сплетение зол, и ныне, как тогда, творимых нами, снова не привлекло на нас те же лютые напасти и не восплакали бы мы от зол, обрушившихся на нас. Так что ныне же, когда мы еще можем гнев Господен утишить, перестанем завидовать и, в смирении всякий плод правды творя, станем молить державу Господню, представляя воспоминаемых святых добропобедных мучеников Михаила и Феодора с молитвой Владыке, да милостивым к нам его обретем ради этих святых страстотерпцев.
Теперь я с удовольствием спрошу вас: какое приобретение у завидующего? Какой похвалы заслуживает гордый? Какое блаженство у любящего неправду? Откроем их утробу и увидим, что они наполнены тысячами внутренних напастей, многим смущением и бурями.
Что представляет собой завистливый? Хотите, разберемся с ним? Не всегда ли его сердце томится и душа в изнеможении? Чужую честь он считает своей бедой. А как видит кого-нибудь радующимся, тут он плачет. А увидав, что другой наслаждается, горем и скорбью тогда душу свою удручает, весь бывает печалью охвачен, совсем пропадает, от всего страдает его сердце; насупленный обычно, он постоянно сетует, и кости у него высыхают, и облик меняется, и лицо омрачается завистливой горечью. Пойдет ли пища ему на здоровье? Поспит ли он в сладость? Возвеселится ли, когда страх его душу, словно сильная буря, волнует? Прежде смерти он мертв и прежде вечной муки постоянно завистью мучим, окаянный!
Так же и горделивый – не у всех ли он притча во языцех?! Не бывает ли он даже детям забавой? Кто для всех предмет поношения и насмешек? Кого на игрищах обносят и обижают? Куда ни пойдешь, повсюду увидишь гордого обижаемым. Всеми ненавидим горделивый! Если кто-нибудь ему в руки попадет, милости от него не получит. И горделивого никто пощадить не сможет. Всякий бежит от него, как от зверя. И, как зловонно смердящего трупа, всякий гнушается гордеца. А если бы заглянуть внутрь в душу такого человека, вся она окажется изъеденной скорбями и десятки тысяч раз растерзанной бесами. Ведь когда он видит кого-нибудь меньшего себя, весь он делается надменным: отверзает гортань подобно гробу, зловоние испуская, говорит нелепое, руками, как изумленный, машет, устами зияет, словно желая пожрать меньшего, чем он, весь выламывается, ногами смехотворно движет. А когда перед большим, чем он, станет, весь теряется, краснеет, стыдится, себя проклинает, родителей злословит, от скорби слабеет, готов скорей умереть, нежели жить, переносит тьму лютых страданий. Как изнутри, так и снаружи мерзок он Богу! Прежде суда осужден он. Что же за удовольствие или похвала горделивому?! И Богом и людьми ненавидим, жалкий!
А как же < обстоит дело> с любящим неправду и не ищущим правого суда, свирепеющим в насилиях и обидах божьих людей? Как бешеный пес, на всех бросаться начнет: о том всегда помышляет, как бы чужое похитить; у других имущество видя, печалью поглощается; ночью не спит, думая, а днем обходит дома судей и что приобрел опять теряет и вновь у иного отнять покушается; тысячей беспокойств всякий час наполняется, душу темную и от злобы мрачную имея, нравом вроде змеиного яда обладая. Не на него ли церковь Божия всегда вопиет?! Не к нему ли пророки всегда обращаются, говоря: «Бог отмщений Господь», – и еще: «Воздай воздаяние гордым!» – и еще: «Доколе грешники восхвалятся?». И воздаст им Господь воздаяние их, и за лукавство погубит их Господь Бог, ибо обижаемые ими постоянно вопиют на них к Господу, зверя, а не человека перед собой имея. На того – яро око Господне, и дом того до основания ниспровергнется; если и не в дни его, то к детям окаянного двойное бедствие вселится.
Вы знаете уже, братья, что не только эти злые бедствия происходят от зависти, гордости и неправды, но и большие этих: пленение и запустение царств, крови пролитие и церквей разорение. Ибо Господь Бог и этим казнит здесь нас, чтобы вытрясти из наших душ это великое зло, я имею в виду грехи. Если же мы не покоряемся Господу своему и злодействовать не перестаем, то не только здесь казнит, но и вечной муке предает. Творящие же волю Господню и здесь и там наслаждаются.
Ведь и тогда из-за этих зол искушаемы муками мы были посредством горького мучителя, когда доблестными оказались эти мученики. В благочестивой вере состоял ведь их подвиг, а не в плотской воинственности. Не силен Бог разрушить твердыню зловерия! Низложив нависшее повеление возносящегося Батыя, вернув из плена разум всех прельстившихся в отношении послушания Христу, чтобы обратить их к покаянию, сопротивлялись светловеликодушные и великомудрые непобедимые страстотерпцы, рачители великого, сподобившиеся большого. Великое ведь это дело возжелать положить души свои за братьев; и великое и высокое дело оказаться достойным законно пострадать и сподобиться исповедания перед мучителями Христа Иисуса, Господа нашего и Бога, и благочестиво умереть: ведь за это они должны соцарствовать с Царем веков, нетленным, невидимым единым премудрым Богом.
О выдающиеся среди мучеников! Наблюдайте за нами свыше! Раз уж вы изволили тогда пострадать за церковь и за людей вашего отечества, тем более ныне защищайте церковь и свое отечество от вражеской опасности! Имеющим дерзновение перед Богом, теперь вам легко и нетрудно защищать нас, своих людей, легче, чем когда вы страдали. Так что соблюдайте соборную и апостольскую церковь на Руси необоримой и благостоящей, а идущие на нас грехов ради наших искушения своим предстательством отводите, выводя нас на ведущий к вечной жизни безошибочный и блаженный путь Господних повелений, избавляя нас от трудного и тернистого пути греха, – да, вами руководимые, потщимся мы, смирением и миром ведомые, очистить наши очи от зависти. Гордость же и неправду, вредителей души, чистотою ума убив, души наши правдой украсим и, всякими добродетелями процветая, с любовью в тихости щедротами нищих ублажая, ходя с усердием в заповедях Господних, творя правду в страхе Божием, – да, так пребывая, от здешних зол отстанем и, будущих бесконечных мук избавившись, – уготованные праведникам вечные блага и мы получим и Царствия Небесного насладимся, благодатию и человеколюбием Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Ему же, а вместе с Ним и Богу Отцу со Святым Благим и Животворящим Духом, слава и держава, честь и поклонение ныне, и присно, и во веки веков, аминь.