Творогов О.В. Переводная литература XIV — XVI вв.

О.В. ТВОРОГОВ. ПЕРЕВОДНАЯ ЛИТЕРАТУРА XIV – XVI ВЕКОВ
Этот том тематически продолжает второй и третий тома настоящего издания, посвященные переводной литературе Киевской Руси, и поэтому имеет смысл еще раз охарактеризовать эту значительную по объему и важности часть репертуара древнерусской книжности.
Приняв христианство, Древняя Русь оказалась перед необходимостью интенсивно освоить обширную христианскую литературу, уже существовавшую у ее единоверцев – в Византии, а также у болгар и сербов, обращенных в христианство столетием ранее. Д. С. Лихачев называл эту общую для южных и восточных славян литературу на едином для них старославянском языке литературой-посредницей (Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X–XVII веков. Л., 1973. С. 23–41). В первые века истории славянской книжности в каждой из национальных литератур к этой литературе-посреднице принадлежало около 90% репертуара. Она же в свою очередь состояла из переводов с греческого, ибо пришла к славянам из единоверной им православной Византии. В эту литературу входили переводы книг Священного Писания, богослужебных книг, творений отцов Церкви и других византийских богословов и проповедников, житий святых, патериков, хроник и других памятников, без которых не могло ни осуществляться богослужение, ни воспитываться нравственность и формироваться мировоззрение новообращенных христиан. Однако уже в XII–XIII веках к этому обязательному и необходимому репертуару были сделаны дополнения: интерес к истории побудил перевести обширный роман о деяниях Александра Македонского – «Александрию», вошедшую в славянские хронографические своды и поэтому называемую Хронографической, в отличие от Александрии Сербской, о которой речь пойдет ниже. Была переведена книга Иосифа Флавия, в которой повествовалось о взятии Иерусалима римлянами в первом веке нашей эры. Были переведены Повесть об Акире Премудром и Девгениево деяние. Все эти произведения читатели воспринимали в одном ряду, как историческое повествование (хотя таковым являлась лишь «История Иудейской войны» Иосифа Флавия), ибо возможность вымысла в литературе тогда казалась недопустимой. С такой же верой в достоверность воспринималась и апокрифическая литература, считавшаяся в ряде случаев естественным дополнением к библейскому повествованию. К началу XIII века Древняя Русь обладала обширной переводной литературой, основные памятники которой были изданы во втором, третьем и пятом томах настоящей серии.
Но в XIII веке на Русь обрушилась катастрофа монголо-татарского нашествия. Был нанесен огромный урон и русской культуре – ведь почти все крупные города Руси, за исключением Новгорода и Пскова, были захвачены, разграблены и сожжены. В XIV веке, оправившись от военных потрясений, Русь начинает интенсивно возрождать свои интеллектуальные богатства. Собираются и размножаются в новых списках уцелевшие остатки книжности Киевского периода, увеличивается поток книг, переписанных по заказам из Руси в монастырях Константинополя и Афона (См.: Вздорнов Г. И. Роль славянских монастырских мастерских письма Константинополя и Афона в развитии книгописания и художественного оформления русских рукописей на рубеже XIV–XV вв. // ТОДРЛ.Л., 1968. Т. XXIII. С. 171–198). Вновь активизируется освоение богатств византийской христианской литературы через новые переводы с греческого. В конце XIV века все в большей степени растет поток книг с Балкан, что стимулируется и турецкой экспансией: в 1389 году на Косовом поле терпит поражение сербское войско, и Сербия становится турецким вассалом. В конце XIV века турки полностью оккупировали Болгарию. В Московскую Русь устремляются не только рукописи, но перебираются и сами «книжные люди», среди которых были и такие выдающиеся писатели, как митрополит Киприан, Григорий Цамблак, Пахомий Логофет. За счет новых переводов и «трансплантации» рукописей существенно расширяется репертуар древнерусской книжности. Обратимся к переводным памятникам, включенным в настоящий том.
Он открывается так называемой Сербской Александрией. Ее появление на Руси, уже знакомой с Александрией Хронографической, отражает повышенный интерес древнерусских книжников к всемирной истории. Уже на рубеже XIV–XV веков составляется хронографический свод – Троицкий хронограф, в первой половине века создаются редакции Летописца Еллинского и Римского; вторая редакция Летописца представляет собой монументальный хронографический свод, в котором особенно обстоятельно с привлечением новых источников излагалась история Рима и Византии. Входила в Летописец и новая, дополненная, редакция Хронографической Александрии. Но русским книжникам этого показалось недостаточно: была переведена с сербского (откуда и ее название) еще одна версия Александрии, в которой содержались новые сюжетные мотивы, находившие аналоги в литературных памятниках европейского Предвозрождения: здесь чаще, чем в прежних редакциях Александрии, мы встретим обращение к античной мифологии, вводится рассказ о посещении Александром Трои и его восхищении героями Троянской войны; упоминается царевна Поликсена: обрученная с Ахиллесом, она не хочет и не может его пережить и умирает на могиле героя. Мы найдем здесь и похвалы женской верности, что отражает уже новые представления о чувственной любви, которая в прошлом решительно осуждалась как нечто противопоставляемое благочестию христианина. Характерно, что только в Сербской Александрии подобным же образом поступает и жена Александра – Роксана: после смерти мужа она бросается на его меч и погибает.
Другой новой чертой Сербской Александрии по сравнению с Хронографической является присутствие в ней библейского мотива: Александр не только посещает Иерусалим и почтительно беседует с архиереем, как об этом рассказывается во второй редакции Хронографической Александрии, – теперь Александру покровительствует библейский пророк Иеремия. Он является ему во сне перед битвой с Дарием и призывает молиться Богу, а в другом сне тот же Иеремия поведал Александру о грядущем Страшном Суде и воскресении мертвых. Вообще, размышления о скоротечности и бренности жизни пронизывают все произведение. Исследователь отмечал неслучайность этого мотива: «Трагическая тема Сербской Александрии весьма характерна для литературы позднего средневековья. < …> Ощущение “горького вкуса жизни”, предчувствие смерти < …> все это общие черты позднесредневековой культуры» (Лурье Я. С.Средневековый роман об Александре Македонском в русской литературе XV в. // Александрия: Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века. М.; Л., 1965. С. 155). Заметим при этом, что сам интерес к личности и деяниям Александра Македонского характерен и для западноевропейской литературы того времени.
Другой сюжет, также получивший широкое распространение во всех европейских литературах, – история Троянской войны. Впервые с подробным изложением легенд Троянского цикла (правда, не в соответствии с гомеровским эпосом, а в версиях мнимых участников Троянской войны – Диктиса и Дарета) древнерусский читатель мог познакомиться по пятой книге Хроники Иоанна Малалы (Древнерусский перевод книги опубликован: Истрин В. М. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе / Подг. издания, вступ. статья и приложения М. И. Чернышевой. М., 1994. С. 117–152), но она не получила широкого распространения на Руси. Поэтому по существу Троянский цикл стал известен русскому читателю лишь в XV веке. Во-первых, была переведена византийская хроника Константина Манассии, одна из глав которой содержала подробный рассказ о Троянской войне (см.: наст. изд. Т. 9. С. 120–131). Тогда же на Руси стала известна южнославянская повесть на тему Троянского цикла – «Притча о кралех». Древнерусский книжник, составитель Русского хронографа, в начале XVI века составил свою версию рассказа, объединив фрагменты из упомянутой выше главы Хроники Манассии и из «Притчи о кралех». Это новое произведение – «Повесть о создании и попленении Тройском» – публикуется в настоящем томе.
На рубеже XV–XVI веков переводится латинский роман XIII века «Historia destructionis Troiae» («История разрушения Трои») сицилийца Гвидо де Колумна, по предположению И. Н. Голенищева-Кутузова, придворного поэта Фридриха II Гогенштауфена – императора Священной Римской империи и короля Сицилии. Это типично рыцарский роман, восходящий через французское посредство к сочинениям многих участников Троянской войны – Дареса Фригийца и Диктиса Критянина, в действительности, неизвестных нам по имени авторов III–IV веков н. э. Хотя основное содержание романа – история захвата и разрушения Трои и описание подвигов греческих и троянских героев, здесь большое место занимает и описание любовных коллизий – любви Язона и Медеи, Париса и Елены, Троила и Брисеиды (эти герои становятся популярными по существу лишь в средние века, у Гомера они лишь упомянуты) и наконец – Ахиллеса и Поликсены. Как и Сербская Александрия, Троянская история вводила в круг интересов древнерусского читателя тему земной, чувственной любви. Но значение романа Гвидо прежде всего в том, что он полнее других произведений отражал все легенды Троянского цикла – от похода аргонавтов за золотым руном до описания странствий Одиссея. В настоящий том включен лишь небольшой фрагмент из Троянской истории – первая, вторая и части третьей книги из 35 книг, составляющих «Историю».
Необычным для традиционной древнерусской системы жанров было и появление в конце XV века повести «Стефанит и Ихнилат» – басенного цикла, восходящего через греческое посредство к индийской «Панчатантре». Впрочем, как указывает исследователь и издатель памятника О. П. Лихачева, древнерусский читатель не придавал особого значения беллетристичности произведения, восприняв его как своего рода сборник нравоучительных притч, подобных тем, которые он встречал в святоотеческих сочинениях или сборниках афоризмов (см. подробнее в наст. томе: «Стефанит и Ихнилат». Комментарий).
Итак, повествовательные переводные памятники XIV–XVI веков отличает прежде всего напряженная сюжетность – читатель с интересом следит за рискованными поступками Александра, отправляющегося под видом посла к своему врагу Дарию или спускающегося в пещеру мертвых, откуда он может не вернуться. Вероятно, не оставляли равнодушным читателя и рассказы Троянской истории, например, о том, как хитроумные греки сумели обмануть троянцев, и те сами втащили за неприступные стены своего города рокового коня со спрятанными в его чреве воинами. Благочестивый читатель знакомился с античными языческими мифами, и языческие божества, правда с охранительными эпитетами, встречались ему на страницах псевдоисторических повестей и романов. Необычайно широк был мир, в котором развертывалось действие: Греция и Рим, Египет и Персия, Индия и острова блаженных и вообще неведомые земли на краю ойкумены, где не светит солнце, где обитают диковинные звери, где произрастают говорящие деревья…
Но было бы ошибкой полагать, что в жанровой системе, в самом характере древнерусской литературы произошли кардинальные перемены и что литературу высокую и учительную сменила развлекательная беллетристика. Вспомним, что произведения об Александре Македонском и Троянской. войне воспринимались как исторические повествования, и даже при этом Сербская Александрия, например, в XVI веке исчезла из читательского обихода. Если в XV веке, как убедительно доказала исследовательница памятника Е. И. Ванеева, существовало несколько ее списков, то от XVI века не сохранилось ни одного, и только XVII век с его светскими устремлениями поражает нас обилием списков и редакций этого памятника. Троянскому циклу повезло больше: «Повесть о создании и попленении Тройском» вошла в Русский хронограф – памятник чрезвычайно авторитетный и широко распространенный, а полный текст перевода романа Гвидо де Колумна хотя и встречается в списках редко, но зато удостоился быть включенным в Лицевой летописный свод, гигантскую хронографическую компиляцию, созданную в 60–70-х годах XVI века по инициативе Ивана Грозного.
Однако самое главное в другом: исторические (точнее – псевдоисторические) повествования – лишь сравнительно небольшая часть репертуара переводной литературы XIV–XVI веков. Книжники этого времени, как и их предшественники, стремились к расширению своих богословских и философских познаний. Появлялись новые переводы книг Священного Писания, и именно в конце XV века был собран первый полный кодекс библейских книг – Геннадиевская библия, в которую, помимо переводов с греческого, осуществленных у южных славян и на Руси в X–XIV веках, вошли и переводы нескольких книг с латыни. В новых переводах появляются творения Василия Великого, Нила Синайского, Исаака Сирина и других отцов Церкви. Важное место в этом ряду занимает перевод корпуса сочинений Дионисия Ареопагита, атрибутируемый первому афинскому епископу, ученику апостола Павла, но созданный, однако, как полагают современные исследователи, неизвестным автором в V–VI веках, поэтому говорят обычно о Псевдо-Дионисии Ареопагите. Корпус Ареопагита состоит из четырех книг и десяти посланий. Эти сочинения с комментариями Максима Исповедника (XII век) были переведены с греческого сербом Исайей в 1371 году. Они знакомили читателя с достижениями античной учености, являя собой «органическое соединение христианской веры с платоническим искусством отвлеченного умозрения» (Прохоров Г. М. Корпус сочинений Дионисия Ареопагита // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1988. Вып. 2. Ч. 1. С. 491). Творения Псевдо-Дионисия были переведены также на армянский, грузинский, сирийский, эфиопский, коптский и латинский языки. На Руси в XV веке уже были известны как южнославянские, так и русские списки. Влияние Ареопагита на развитие русской богословской и философской мысли вплоть до XVII века (к этому последнему периоду относится наибольшее число дошедших до нас списков) было исключительно велико. В настоящий том вошли Предисловие переводчика (Исайи) и книга «О небесной иерархии».
Живо интересовались на Руси тайнами мироздания, географическими сведениями, описаниями животного и растительного мира, видя в многообразии и разнообразии мира свидетельство безграничных возможностей Творца. Восторженно повествует о искусном и премудром Создателе Хроника Константина Манассии (см. там рассказ о сотворении мира – в девятом томе настоящего издания). Все чаще появляются так называемые «энциклопедические» сборники, содержащие статьи по различным проблемам астрономии, географии, медицины, хронологии. Как нельзя более отвечала этим интересам переведенная в XIV веке «Диоптра» Филиппа Пустынника, фрагменты из которой публикуются ниже. Любопытно, что в содержащемся в «Диоптре» диалоге Души и Плоти именно Плоть объясняет Душе, своей госпоже и властительнице, что она бессильна без Плоти, ибо лишь с ее помощью постигает окружающий мир и только посредством Плоти Душа «материализует» свои помыслы и желания. Тело отвечало Душе и на вопросы, чрезвычайно волновавшие людей средневековья: как могло произойти, что созданные Богом праотцы Адам и Ева все же поддались на ухищрения дьявола и тем самым утратили дарованное им бессмертие, как именно свершится величайшее таинственное событие – воскресение мертвых, как вновь сочетаются бессмертные души с тленными (и уже давно истлевшими!) телами и какой облик примут воскресшие. «Диоптра» содержит наиболее полный для своего времени свод сведений о человеке в его христианской интерпретации.
Судьба души после смерти – вопрос, постоянно задававшийся мыслящими христианами, ибо Библия не давала на него прямого ответа. Не случайно эта тема разрабатывалась в апокрифических легендах. Таковой является и рассказ о посмертных мытарствах Феодоры из византийского Жития Василия Нового, также публикуемый в настоящем томе.
Мы видим, что переводная литература XIV–XVI веков существенно пополнила репертуар древнерусской книжности, открыла новые возможности для богословского и философского осмысления бытия. Она пополнила знания о событиях и героях древности, расширила круг знаний о земле и природе. В это время бурно развивалась и оригинальная отечественная литература: в XIV–XVI веках составляются десятки летописных сводов, слагаются исторические повести, создаются сотни житий и гомилий. Эти века украшают собой имена Епифания Премудрого, Пахомия Серба, митрополитов Даниила и Макария, Иосифа Волоцкого, Максима Грека, царя Ивана Васильевича Грозного. Но несмотря на развитие национальной литературы, удельный вес литературы переводной все еще остается весьма значительным. Наглядным свидетельством станут «Великие Минеи Четьи» митрополита Макария, призванные собрать «все книги Четьи», читающиеся и чтимые на Руси. Минеи все же содержат в большей своей части переводные памятники. И это совершенно естественно, так как перед нами средневековая литература, основной задачей которой в то время оставалось утверждение христианского православного мировоззрения и христианской нравственности. А переводная, в значительной своей части святоотеческая, литература в наибольшей степени отвечала этой потребности.
О. В. Творогов