Из воспоминаний Л.Д. Любимова об открытии Думы
Из воспоминаний Л.Д. Любимова об открытии Первой
Государственной думы 27 апреля 1906 г.
И все же эти выборы были явлением совершенно новым в русской политической жизни. Монополия власти ускользала из рук высшего чиновного мира; люди иной формации, разночинцы, пусть и с имущественным цензом, формально получали право контролировать правительство.
Вокруг дворца стояли войска, главным образом кавалерия. Белыми, синими и красными полосами, точно широко развернутый русский национальный флаг, вырисовывались эскадроны гвардии в парадной форме. Внутри толпились придворные. В концертном зале, окруженный сановниками, стоял новый председатель Совета министров Горемыкин.
«Это в высшей степени удачная мысль, – говорил он, несколько картавя, привычным жестом разглаживая бакенбарды, – открыть Думу первого призыва именно во дворце, во всем блеске придворной помпы…»
Все соглашались, так как все знали, что эта мысль принадлежала самому Горемыкину.
«Поверьте, – продолжал он, – на членов Думы, особенно на крестьян, все это произведет громадное впечатление. Ведь как бы в их честь перед государем понесут императорские регалии, осыпанные драгоценными камнями. Мне сейчас говорили, как один мужичок из членов Думы, в первый раз в жизни войдя в Зимний дворец, ахнул, перекрестился и воскликнул: «И на этакое-то величие посягать!..» Не правда ли, как это характерно!..»
Председатель царского Совета министров заблуждался. На одном из первых заседаний Думы один из ораторов восклицал под гром рукоплесканий: «Вы видели на днях все эти золотые мундиры? Все эти ненужные побрякушки – эти царские регалии, усыпанные бриллиантами! Господа, ведь это кристаллизованный пот трудового русского народа!»
А шествие, на которое так рассчитывал Горемыкин, было действительно внушительным. Оно открывалось скороходами в их необыкновенных головных уборах, за ними шли церемониймейстеры и гофмаршалы с жезлами и длинная лента «придворных чинов и кавалеров» в золоченых мундирах, по два в ряд. Затем статс-секретари и генерал-адъютанты несли императорские регалии; по сторонам шли двенадцать дворцовых гренадеров в громадных медвежьих шапках, с ружьями на плече. Регалии должны были олицетворять мощь и незыблемость императорской власти: государственная печать, государственное знамя, государственный меч, держава с громадным сапфиром, на котором был укреплен бриллиантовый крест, скипетр со своим исключительным по величине алмазом Орлова и, наконец, знаменитая екатерининская корона в пять тысяч бриллиантов и жемчугов и с громадным рубином в четыреста карат, самым большим в мире… Царь и обе царицы заняли место на тронах, под балдахином, в Георгиевском зале, там, где ныне – знаменитая карта Советского Союза из самоцветных камней.
С правой стороны огромного зала разместилась точно из золота и серебра шитая стена высших сановников и придворных. И вся эта ослепительная «стена» с изумлением, жадным любопытством и неописуемым ужасом глядела на левую сторону, отведенную для Государственной Думы. Там стояла толпа, которую никогда еще не видели стены Зимнего дворца. «Интеллигенты» в пиджаках, крестьяне в поддевках и смазных сапогах, белорусы в белых свитках, горцы в черкесках, азиат в халате и даже какой-то дядя… в светлом спортивном костюме из полосатой фланели и желтых башмаках!..
Царь произнес свою речь неуверенным голосом, волнуясь и запинаясь, вопреки ожиданию многих, ничего не сказав об амнистии.
Когда он окончил, на несколько секунд воцарилось неловкое молчание, царь стоял растерянно, ожидая чего-то. Наконец с правой, раззолоченной стороны раздались крики «ура!». Но на левой почти никто не откликнулся. И это молчание было зловещим.
