Национализм и патриотизм — идеи 21 века

Б.Г. АДРИАНОВ. НАЦИОНАЛИЗМ И ПАТРИОТИЗМ – РУССКАЯ ИДЕЯ XXI ВЕКА
«Народы, племена, их гений, их судьбы
Стоят перед Тобой, своей идеей полны
………………………………………………….
Поймите лишь, – твердят – и будет вам прозренье
Поймите лишь, каких носителей вы сил, –
И путь осветиться, и все падут сомненья,
И дастся вам само, что жребий вам судил»
А. Майков «Ф. И. Тютчеву»
I
Национальная идея – обязательный элемент существования народа, как его песни, былины, сказки, обычаи и многое другое, без чего нет народа, а существует только население, а также сильнейшее средство самозащиты и национального самоутверждения. В философскую публицистику ввел это понятие Ф. М. Достоевский: «Русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством развивает Европа в отдельных своих национальностях». Потом специально о русской идее написал Вл. Соловьев. От Соловьева пошел полюбившийся многим афоризм, что национальная идея – это не то что думает о себе народ, а то, что думает о нём Бог. Далее подразумевалось что и пророки, через которых говорит Бог, тоже могут сформулировать национальную идею, что и сделал Соловьев, сконструировав русскую идею в виде симбиоза римского католицизма и русского самодержавия. Нелепость такой теократии обнаружилась сразу, а вот «прелестный» афоризм всё еще соблазняет некоторых.
После Вл. Соловьева о русской идее писали: Вяч. Иванов «О русской идее», Л. П. Карсавин «Восток и Запад и русская идея», Н. Бердяев «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века», И. А. Ильин «О русской идее» и многие наши современники. Поразмышляем о ней и мы.
2. Бытие нации определяется не только материальными возможностями её существования. Они лишь условие её бытия. Конечно, и они могут настолько ухудшиться, что возникнет реальная угроза физического существования народа. Но это уже другая проблема. Нам же следует помнить, что писал Ф. М. Достоевский: «Когда изживалась нравственно-религиозная идея в национальности, то всегда наступала панически-трусливая потребность единения, с единственной целью «спасти животишки» – других целей гражданского единения тогда не бывает…но «спасение животишек» есть самая бессильная и последняя идея из всех идей… Это уже начало конца».
Можно, конечно, жить и без «царя в голове». Но это ведет не только к краху личности, но и национальной жизни. И потому надо обрести «царя в голове» или осознать свою национальную идею пока не поздно, пока мы не вошли в штопор национального исчезновения.
3. Национальная идея – это та идея, которая воодушевляет, объединяет, укрепляет нацию воедино в разные периоды её исторического развития.
Что делало нас людьми с горящим сердцем, целеустремленной волей, ясным разумом на протяжении нашей истории?
– Обретение подлинной веры или жизни по благодати, а не по закону или стихиям мира сего, идеал Святой Руси.
– Защита от врагов, создание государства, объединившего всех русских людей, защита чистоты Православия, ответственность за судьбы Православия в христианском мире.
– Идеал Великой России, обеспечение мира и благоденствия всем народам России-Евразии, защита их от угнетения, эксплуатации и уничтожения, христианизация народов Евразии.
– Идея социальной и расовой справедливости в соединении с распространением идей социализма по всему миру, борьба с колониализмом и империализмом.
Объединяют ли Нацию эти идеалы и смыслы жизни сейчас, а если нет, то почему? Рассмотрим это чуть поподробнее.
Несомненно, что первой русской национальной идеей было Православие, а первым общерусским идеалом была Святая Русь. Приняв христианство, мы, по Н. Я. Данилевскому, вошли в число исторических народов или положительных деятелей истории и оказались причастными к Божественному Домостроительству. Христианизация всей жизни Нации раскрыла и возвысила многие лучшие качества русского народа. Мы сохранили нашу веру в период невиданных в истории гонений на веру и сохранились как народ во многом благодаря этому. Однако в начале XXI века мы должны трезвенно оценивать место и значение Православия в жизни России и русского народа. И перефразируя слова известного славянофила, сказать: Православие живет в России, но Россия не живет Православием, и потому ограничивать русскую идею только нашей верностью Православию неверно и наивно. И потому утверждать, как это делает М. М. Дунаев, что «Служение Православию, сохранение его полноты, смирение перед Истиной – вот русская национальная идея XXI века» [1, с. 46] не исторично. Этим игнорируются все последующие достижения и победы русского народа, по существу мы обращаемся вспять, «возвращаемся» в Киевский период нашей истории. Я уже не говорю о том, что здесь в принципе отрицается национальность, как таковая, и провозглашается православный интернационализм, для которого нет ни русского, ни серба, ни грека.
4. Осознание единства, отличного от единства православного, единства русских людей, пришло к нам в Московский период истории. Именно оно помогло нам создать единое государство с «Государем всея Руси» и идеалом «Москва – Третий Рим». В этот период была выработана (или творчески усвоена) особая форма взаимодействия Церкви и Государства – симфония светской и церковной власти, –форма, в которой царь признает над собой высшую власть Царя царей – Иисуса Христа и берет на себя задачу не только сохранения правопорядка и защиты государства от его врагов, но и задачу соблюдения чистоты Православия и защиты Православия в мире. Заметим, это было чуждо Западной Европе, с её долгой и изнурительной борьбой за приоритет между католической церковью и светской властью. Однако и про государство можно сказать, что государство существует в России, но русский народ не живет государством, и это касается всех уровней власти. Последним ударом по нашему государственному чувству служат 80-90-ые годы прошлого века, когда государство «бросило» свой народ в нищету и уныние и оставило миллионы своих соотечественников за границей на произвол местных властей. Восстановить доверие к нему, я не говорю всех, но даже большинства, чрезвычайно трудно. Да государство и не стремится к этому. Оно не только не продолжает традицию защиты Православия в мире, оно и внутри страны не делает этого и по существу дистанцируется от Православия. Значит и только государственная идея не может быть русской идеей XXI века.
5. В Петербургский (имперский) период нашей истории нас воодушевлял идеал Великой России, руководящей идеей было – Православие, Самодержавие, Народность. Однако в наше время не многих можно увлечь идеалом Великой России. Во всяком случае, не многие готовы жертвовать своим благополучием во имя величия Отечества, как и за социалистические идеи социальной справедливости.
И в то же время без православия, державности, имперскости русский человек не просто перестает быть русским, он становится предателем своего народа, изменником русских идеалов. И чтобы он не предлагал при этом для возрождения русской нации, всё будет гибельным для нас.
Можно ли реанимировать нашу православность, государственность, имперскость до такой степени, чтобы они снова объединили Нацию воедино. И это должно касаться всего Народа, а не отдельных его слоев.
На мой взгляд – это невозможно. Можно, конечно, молиться о реставрации монархии, о ниспослании нам Государя, но это скорее мечта или позиция, с которой можно не признавать легитимность существующей власти, но и только. Не случайно все попытки собрать новый Земский Собор кончились ничем. Помним мы и о том, что в Великой России граф Нессельроде, занимая самый высокий пост канцлера Российской империи, ни слова не знал по-русски и знать не хотел. Князь Адам Чарторыйский, ненавидевший Россию, по его собственным словам, настолько, что отворачивал лицо при встрече с русскими, сделан был руководителем внешней политики России. Когда Ю. Ф. Самарин написал книгу, разъяснявшую русскому обществу, что Прибалтика лишь номинально числится за Россией, а фактически принадлежит немцам, он не мог издать её на родине. Она вышла в Праге и подверглась запрещению в России, автору же был сделан строгий выговор. Власть открыто стала на немецкую точку зрения, по которой Прибалтика принадлежит не России, а императорской короне. При Александре I одного русского выслали из Петербурга за проявление русского патриотизма. При Александре II по такому же поводу выслан был И. С. Аксаков. Русский национализм находился под одинаковым подозрением, что и национализмы других народов. Он никогда не совпадал с идеологией «официальной народности» с её трехчленной формулой «самодержавие, православие, народность». «Народность» там понималась туманно, отнюдь не в этнографическом смысле, а больше как умонастроение. К ней относилось всё преданное престолу, независимо от национального обличья и веры. Нелишне отметить, что столпами этой идеологии явились, преимущественно, лица нерусского происхождения – Бенкендорф, Булгарин, Сеньковский, Греч. Славянофилы относились к ней столь же отрицательно, что и западники.
И потому перспектива дальнейшего распада страны и перерождения русских и России – не выдумка, не мнимая «страшилка», а объективная реальность, с которой должно считаться.
II
1. Прежде чем обратиться к национальной идее, в нашем случае к русской идее, необходимо разрешить один философский вопрос. Неправильное его понимание приводит к тому, что подавляющее большинство рассуждающих на тему национальной идеи оказываются в плену заблуждения, назовем его общечеловеческим.
Что есть первооснова всего существующего? С этого вопроса начинается философия, в том числе и философия национального. Все мы как существа разумные, должны ответить на этот вопрос и положить его в основу нашего разумения всего и всех.
В античной философии одни такой первоосновой или логосом считали огонь (Гераклит), другие воду (Фалес из Милета), третьи – воздух (Анаксимен), четвертые – землю, конечно не в буквальном смысле, а в метафизическом. Эмпедокл выделял четыре стихии, элемента или «корня» – огонь, воздух, воду и землю. В наше время большинство такой первоосновой считают материю или энергию, редко кто разум и уже совсем редко дух.
Подлинную первооснову всего открыл людям Бог. В богооткровенной книге Евангелии от Иоанна сказано: «В начале было Слово (Логос), и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Всё через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть» (Ин.1,3). Прп. Максим Исповедник пишет: «Бог создал первые логосы вещей и сущности (субстанции) всего существующего».
2.Что же представляют собой первые логосы? Первый тварный логос – это человек. Он был сотворен Пресвятой Троицей по Своему образу и подобию: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему…И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их» (Быт.1.26-27). Следующими тварными логосами являются нация, человечество и космос, и именно в такой последовательности. Так что эллины верно определили число логосов, хотя иерархия логосов у них была не такой, первым логосом они считали космос. Логос нации был подтвержден в день Пятидесятницы, когда апостолы по схождении на них Святого Духа, стали говорить на родных присутствующим языках.
Итак, человек, нация, человечество и космос есть первые логосы или первые субстанции, то есть они ни от чего не зависят, кроме, разумеется, абсолютного Логоса – Иисуса Христа, а напротив, всё происходящее есть их действие, проявление или состояние. Напомню принцип субстанциональности в формулировке Л. М. Лопатина: «Во всяком действии, явлении и состоянии что-нибудь действует, является и испытывает состояния. Эта мысль о действующем, обладающем свойствами, являющемся и испытывающем состояния есть неизбежная логическая категория, которая загорается в уме каждый раз, когда речь идет о каких-нибудь действиях, свойствах, явлениях, состояниях. Она и обозначается термином субстанция в его общечеловеческом значении [2, с. 321, 322].
Проявлением или действием логоса нации являются: та или иная форма государственности, культура (философия, словесность, искусство) и мистическая, сакральная и социально-экономическая жизнь общества. Княжество, Царство, Монархия, Федерация – всё это лишь политическое выражение или явление Нации на том или ином этапе его исторического развития. Естественно, что они должны нести в себе национальный дух. Только в этом случае они будут родными народу. Если этого нет, то это чуждая для нас форма государственности. То же относится и к культуре, и к укладу общества.
Второй вывод. Из сказанного следует, что онтологический статус нации выше, чем человечества. И потому цели и задачи человеческого сообщества не довлеют над нациями, и национальную идею принципиально неверно рассматривать как приложение к целям человечества. Подобную ошибку допускает М.М. Дунаев. Он пишет: «Всякая национальная идея должна раскрывать смысл и необходимость существования данной нации в бытии мирового сообщества. Если же такого смысла и такой необходимости нет, то нация может преспокойно сойти с исторической сцены, как сошли уже многие народы и цивилизации» [1, c. 44]. Угроза сойти с исторической сцены и превратиться в этнографический материал для других народов действительно существует. Однако, причина этого лежит в другом, а именно, – в отказе от национального в пользу общечеловеческого, а на самом деле, в пользу начал, идеалов, руководящих идей других народов, которые выдают свои идеалы за общечеловеческие. Об этом писал еще Н. Я. Данилевский, который и сформулировал пять законов существования и развития культурно-исторических типов (цивилизаций). Для нас важен третий закон. Он гласит: «Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя при большем или меньшем влиянии, ему предшествующих или современных». [3, c. 77]. Он же привел убедительные примеры. Так он писал: «Катон утверждал, что принятие римским обществом чуждых греческих элементов или отравило, или, по меньшей мере, поразило бесплодием все те области жизни, в которые они проникли, и только в том, в чем римляне остались римлянами, произвели они нечто великое. В нравах и в быте – роскошь, изнеженность, страсть к наслаждениям, умерявшаяся у греков их эстетическою природою, на всё налагавшею печать меры и гармони, – перешло у римлян в грубый разврат, которому равным ни прежде, ни после ничего подобного не было. В науке и философии оказалось полнейшее бесплодие… В драме и эпосе латинская цивилизация завещала потомству лишь несколько цветов подражательной поэзии, далеко уступающей своему подлиннику. Совершенно противоположный результат мы видим там, где римские начала остались самобытными. Верность началам государственной строя сделало из Рима относительно самое могущественное политическое тело изо всех когда-либо существовавших. Правила гражданских отношений между римскими гражданами, перешедшие из обычая в закон и приведенные в стройную систему, положили основание науки права и представили образец гражданского кодекса, которому удивляются юристы всех стран. В архитектуре, где римляне своей аркою и куполом осмелились быть самобытными, они создали Колизей и Пантеон, стоящие наравне с лучшими произведениями греческого искусства» [3, c. 80]. Периодически аналогичные угрозы возникали и у нас. И сейчас как раз такой период. Вот об этой угрозе русской культуре, традициям, государству надо говорить и её преодолевать.
III
1. Вторым распространенным заблуждением при рассмотрении русской национальной идеи является статичный подход. Национальная идея при этом рассматривается как нечто уже реализованное, как нечто уже достигнутое, что необходимо только сохранить в чистоте, а если она утрачена, то реставрировать. При этом одни мечтают реанимировать симфонию церковной и светской власти, другие восстановить Самодержавие, правда, с Патриархом, а не с Синодом, во главе Православной Церкви. На это я отвечу выдержкой из И. А. Ильина. Убежденный монархист, написавший обстоятельный труд о превосходстве монархии над республикой, в зрелые годы (1948-54) писал следующее: «Нет больше былой России. Нет её, и не будет. Будет новая Россия. По-прежнему Россия, но не прежняя. Её дух жив и будет жить; мало того, в невиданном крушении в исторически небывалых страданиях дух русского народа очистится и углубится, закалится и расцветет. Но её общественный и государственный уклад будет иной; и хозяйственный строй её будет новый. Самый душевный материал, из которого будет строиться новая Россия, окажется не тем, чем прежде. Все проблемы будут поставлены заново; все борозды и межи будут проведены иначе. Мы должны понимать это и предвидеть; мы обязаны готовиться к этому. Всё, что было в нашем прошлом священного, мы должны понимать и хранить. Мы не смеем забывать ни одного из тех уроков, «нежданных и кровавых», которые послала нам история. Мы не отречемся ни от одной национальной святыни. И тем не менее, мы должны готовить не реставрацию, а новую Россию. Мы не должны пугаться этого: нас учит этому все наше историческое прошлое. Всю историю Россия провела в том, что строилась на пепелище. И то пепелище, которое останется нам в наследство от большевиков, будет не страшнее тех пепелищ, которые оставались нам от татар или от Смуты. Страшнее, опаснее будет то духовное пепелище, которое мы унаследуем после их крушения» [4, т.9, с. 393].
2. Рассмотрим некоторые примеры статичных подходов к русской идее.
Среди патриотов из монархистов широко распространено мнение, что триединая формула С. С. Уварова: «Самодержавие, Православие, Народность» сохраняет свое значение и сейчас, и мы должны молиться о ниспослании нам Государя, который и выведет страну из кризиса. Я уже показал выше, что самодержавие есть лишь выражение политической воли Нации и не более того. То, что соответствовало политической воле Нации в XVIII-XX вв. может не подходить к XXI веку. Ведь бессмысленно настаивать на верности литературному языку времен Карамзина и Шишкова. И тут нет принципиальной разницы.
И все же некоторые аргументы монархистов следует рассмотреть. Это прежде всего тезис о сакральном характере монархии, вплоть до утверждения того, что Российские Государи – Божии помазанники на троне, являются «удерживающими» от прихода в мир антихриста. И вот тут, чтобы понять истинное соотношение между Церковью и Государством, необходимо вновь обратиться к человеку.
Человек существует на трех уровнях:
(1) – духовном, где он соединяется с Богом;
(2) – душевно-идеальном, где он общается с себе подобными;
(3) – земном (плотском), где мы общаемся с братьями нашими меньшими, природой и космосом.
«Три состояния жизни признает разум, – пишет св. Никита Стифат, – плотское, душевное и духовное. Каждое из них имеет свой собственный строй жизни отличный сам по себе и другим неподобный» [5, с. 111]. Св. Никита Стифат подчеркивает, что это не части человека как душа и тело, а именно состояния жизни человека. Подобное мы наблюдаем и в природе. Так вода существует в трех состояниях: газообразном – пар, жидком – вода, твердом – лед. И как природа не может обходится без одного без них, так и человек не может быть только ангелом, человеком или животным. Человек это всё вместе, хотя и в разных пропорциях.
Жизнь и творчество в разных состояниях принципиально разняться между собой. Рассмотрим это на примере близком нам, определим разницу между богословием и философией.
Богословие – это учение о Святой Троице, так утверждал христианский апологет второго века Афиногор Афинский, который и ввёл слово богословие в христианский лексикон. Святой седьмого века Фаласий Ливийский писал о «благодати богословия», то есть о том, что богословие не есть некое человеческое исследование Божественной жизни, но прежде, всего ответ на Божественное Откровение. Другими словами, источник богословия, как и всей церковной жизни, находится в Боге, чего нельзя сказать о философии, даже если её называют религиозной. Особенностью богословия представляется то, что «предметом» богословской науки является Сам Бог, Который никогда не есть пассивный объект богопознания, но всегда активный Субъект его. То есть источник богословия находится не в человеческом разуме, как в случае с философией, а в Боге. Отсюда утверждения, что богословие есть «дыхание», «излияние», «сияние окрест» Бога (Ориген) или «слава», «сила», «энергия» Божества (Дидим Слепец) [6, c. 6].
Всё сказанное о богословии распространяется и на иконопись, церковные гимны и музыку, таинства и богослужения, христианское монашество, – словом на всю церковную жизнь, и в этом её отличие от культурной жизни человека, к которой относится не только философия, словесность, искусство, но и государственное строительство. Из этого следует, что государственное устройство есть чисто человеческое дело, и потому ссылки на особый сакральный характер монархии неправомерны. Форма государственности должна соответствовать духу народа и времени и только. И если монархия была адекватна XVII – XX векам, то про XXI век этого определенно сказать нельзя.
3. Многие монархические издания любят приводить на титульных листах и первых страницах полюбившийся им афоризм: «Демократия в аду, а на небе царство». Но мы существуем на земле и во времена «апостасийные». И про доапостасийные времена было нам сказано: «мир во зле лежит», тем более это касается современности. И мы реально наблюдаем нарастание зла в обществе, в отношениях людей между собой, и его взрывы в оппозициях власти, вплоть до бунтов, мятежей, смут и революций.
Каждая форма государственности имеет свою меру противодействию, связанному с постоянно существующим в обществе недовольством. Общество же всегда склонно персонифицировать зло и создавать «козлов отпущения», на которых и вымещает свою ненависть. И тут монархия оказывается более уязвимой, чем демократическое устройство общества, хотя зла в нём и несправедливостей куда больше, чем при монархическом устройстве, во всяком случае, так было в России. Для подтверждения этой мысли приведу выдержку из книги, написанной послом Франции в России в 1914 – 1917 гг. Морисом Палеологом. Он пишет: «Демократия… не нарушая своих принципов…может сочетать в себе все виды гнёта политического, религиозного, социального. Но при демократическом строе деспотизм становится неуловимым, так как он распыляется по различным учреждениям, он не воплощается ни в каком одном лице, он вездесущ и в то же время его нет нигде; оттого он, как пар, наполняющий пространство, невидим, но удушлив, он как бы сливается с национальным климатом. Он нас раздражает, от него страдают, на него жалуются, но не на кого обрушиться. Люди обыкновенно привыкают к этому злу и подчиняются. Нельзя же ненавидеть то, чего не видишь. При самодержавии же, наоборот, деспотизм проявляется в самом, так сказать, сгущенном виде. Деспотизм тут воплощается в одном человеке и вызывает величайшую ненависть» [7, c. 145–146]. О большем соответствии демократии человеку XX века писал К. Г. Юнг. Хотя сказанное им мало применимо к нам, оно хорошо объясняет приверженность западных людей к демократии. Юнг писал: «Человеческие воинственные инстинкты неискоренимы – поэтому состояние совершенного мира немыслимо. Более того, мир страшен, потому что порождает войну. Истинная демократия есть высший психологический институт, который воспринимает человеческую природу такой, какова она есть, и допускает необходимость конфликта внутри национальных (государственных) границ» [8, c. 50]. «Осознать свою тень и научится управляться с ней – участь всех людей…В Швейцарии мы создали «совершенную демократию», при которой наши воинственные инстинкты выливаются в форму домашней ругани, именуемую «политическая жизнь». Мы бьемся друг с другом в пределах законности и конституции, и мы склонны думать о демократии, как о перманентном состоянии умеренной гражданской войны. Наша мирная внешняя политика просто служит заслоном, защищающим домашние ссоры от постороннего вмешательства. Таким образом, мы добились успеха. Однако до конечной цели еще далеко. У нас все еще есть враги по плоти, и мы еще не обратили внутрь наши политические разногласия. Мы все еще работаем под воздействием нездорового заблуждения, будто мы находимся в мире с самими собой. Но даже наша национальная, умеренная гражданская война быстро придет к концу, если каждый сможет увидеть свою собственную тень и начать единственно стоящую борьбу: борьбу против могучей власти тени. У нас в Швейцарии довольно сносный социальный порядок, потому что мы воюем между собой. Наш порядок был бы совершенным, если бы каждый обратил свою агрессивность внутрь себя, внутрь собственной психики». [8, c. 49-50].
И получается, что республиканский строй более приспособлен и устойчив к существующим в человеке и обществе злу и несправедливости, чем монархия. И потому нам надо думать о том, как приспособить демократические порядки к русскому духу, характеру, традициям, обычаям, культуре и т.д. и т.п., а не отдаваться грезам и мечтам о возвращении самодержавия. (Да и не престало нам быть Маниловыми или Дон-Кихотами). В свое время мы сделали нечто подобное создав русскую форму монархии – самодержавие, весьма отличную и от византийской и от западноевропейской монархий. Я писал об этом в Р/С № 1. Напомню некоторое: «В Европе монарх – это всегда лишь первый среди равных, и пределы его власти всегда были точно обозначены. Историки часто напоминают нам о том, что представитель знати, совершая обряд возведения на престол арагонских королей, произносил следующую характерную формулу: ”Мы, которые стоим столько же, что и вы, и которые можем больше, чем сможете вы – мы назначаем вас нашим королем и сеньором при условии, что вы будете соблюдать наши привилегии. А если нет – нет”. В России же был в корне преодолен сходный ”феодальный менталитет” удельных князей и бояр». Не меньше было отличий и от Византийской империи. Иван Солоневич пишет: «Монархия в Византии и монархия в России совпадали, в сущности, только в одном: в названии. В Византии, как и в Западной Европе, монархия увенчивала собою право силы. В России она была политическим выражением диктатуры совести. Вспомним, что у нас за всё время нашего государственного существования не было ни одного случая официального свержения династии… Даже Емельян Пугачев выступал от имени законной династии и в качестве представителя законной династии. Насильственный захват престола в России невозможен вовсе» [9, c. 253]. А вот из ста девяти византийских императоров своей смертью умерли только тридцать пять; остальные семьдесят четыре были убиты… И византийская церковь оправдывала это. Патриарх Полуевкт, коронуя цареубийцу Цимисхия, провозгласил: таинство помазания на царство смывает все грехи, в том числе и грех цареубийства.
Вторая характерная особенность русского самодержавия заключалась в поддержке монархии простым народом, нередко даже вопреки «второму сословию» удельных князей, бояр и дворян. Эта черта русской монархии, как особой формы правления, сыграла решающую роль в преодолении исторического обвала, называемого Смутным временем.
IV
1. В чем причина уныния, неуверенности в своих силах, наконец, систематического сокращения численности русской нации и многих других бед, переживаемых нашим народом и каждым лично?
Мы потеряли смысл и цель национальной жизни, а жить одним личным, хотя бы это и было спасение, я уже не говорю одними земными заботами, без решения национальных задач, противоестественно для человека.
Личные и национальные смыслы не просто взаимосвязаны между собой, логос человека и логос нации живут в каждом человеке, и нельзя игнорировать любой из логосов. Отрицание национального логоса, всё равно в пользу чего, есть онтологическое самоубийство, и как любое самоубийство – тягчайший грех.
И пока мы не найдем новый, и при том высокий, смысл нашего национального существования, мы будем деградировать, даже если власть возьмется за своё прямое дело. Но и в этом случае, если она будет опираться только на наши традиционные ценности и идеалы, она не получит большой, а главное, массовой поддержки пассионарной части народа. Тем более, если она сделает своей главной задачей рост благосостояния общества. Это не воодушевит русский народ. Русский человек только тогда поднимется во весь рост, обретет «новое дыхание» и будет без уныния и печали стойко переносить все беды и трудности, когда он будет одушевлен большой идеей и высоким идеалом. Такова особенность нашего русского духа или национального логоса. А именно он определял нашу историческую жизнь и наше место среди других цивилизаций, культур и суперэтносов.
Именно наш национальный дух открылся Божественному Откровению и принял христианство, самую великую и единственно подлинную религию. Мы смогли объединить все русские земли в одно Царство и развить в себе сильнейшее государственное чувство, до сих пор сохраняющее нас во всех перипетиях нашей исторической судьбы.
Наконец, мы создали Великую Империю, раскрыв мощь русского духа и осознав себя ответственными за состояние России-Евразии; мы христианизировали все её народы. Всё это идеи высокого смыла и цели. Но всё это достижения нашего прошлого. Новые вызовы брошены всем народам и, в первую очередь, великим. Отсюда и новые задачи: не затеряться, не обезличиться, не потерять своего национального лица в новом мировом порядке, который грядет на смену эре империй и государств. Национальная харизма всех великих народов должна показать свою крепость, выявить свою неповторимость в решении всех новых задач поставленных новым временем. Мало пользы от заклинаний против глобализации, это суровая реальность нашего времени. Не прятаться от нее бегством в изоляционизм, а быть адекватными времени – вот наша задача. И в первую очередь, мы должны создать русскую демократию или новую форму государственного устройства, отличную от монархии и идеократии советского периода истории. Сюда же входит и задача сохранения и развития русской философии, словесности и искусства; сохранение и развитие русских традиций и образа жизни, и многое другое в этом смысле.
В новой структуре мира или новом мировом глобальном порядке, который приходит на смену эре империй и государств, не объединенных никакими общими задачами, целями и смыслами, наконец, просто угрозами существования самого человечества, каждый народ может сохранится как народ, если он обратится к глубинам своего национального духа (не к высоте, как в религии; не к силе и мощи, как в империи), а именно к глубине или крепости национального духа, характера, традиции, культуры, ранее почти не востребованных временем (кайросом). Только там или только так мы сможем найти и развить в себе те особенности национального духа, черты характера, своеобразие мышления (склада ума) и воображения, которые есть у нас, но как бы дремлют или таятся под спудом. Только это позволит нам принять новые условия жизни и остаться самими собой. Естественно это может осуществиться только в том случае, если национальный аспект нашей жизни станет для нас главным и определяющим во всём, что мы делаем; везде, где мы творим; и будет претворяться (осуществляться) нами всегда, а не эпизодически.
Достигнуть этого мы сможем только в том случае, если руководящей идеей XXI века станет национализм, но национализм новой генерации. Не шовинизм, не расизм, а новый федеративный национализм. Другими словами, мы должны раскрыть свою великорусскую неповторимость и самобытность, и этим помочь сделать то же и всем историческим российским народам.
Сделать это будет нелегко, ибо само понятие национализма демонизировано, а там, где это невозможно, подменено патриотизмом. И потому нам надо четко понимать разницу и дополнительность национализма и патриотизма, национализма, как любви и верности Нации, и патриотизма, как любви и верности Родине. Я писал об этом в статье «Россия: Родина и Нация»
[10, с. 80-93]. Повторю лишь самое существенное.
Националистом следует считать того, кто одушевлен народным духом, того, кто осознает себя неотъемлемой частью своей Нации, а главное, верит в самодостаточность своей Нации и в обращении к своему духу (харизме), характеру, культуре, истории, традиции ищет решения всех новых задач и проблем, поставленных жизнью и Временем.
Патриот это тот, кто беззаветно любит свою Родину, считает её лучшим и единственным для себя местом на земле; патриот это, тот, кто готов пожертвовать своей жизнью, имуществом благосостоянием ради процветания своей Родины.
Однако главное, что надо нам усвоить, так это то, что их нельзя отрывать друг от друга и тем более противопоставлять. Они должны быть всегда в неразрывной связи. Взятые в раздельности, патриотизм и национализм вырождаются. У «сугубых» патриотов или тех, для кого Россия стоит на первом месте и полностью заслоняет Народ, теряется чувство принадлежности к своей Нации и исчезает вера в творческие силы своего Народа. Более того, они часто начинают ставить России невыполнимые и не соответствующие данному историческому моменту задачи, а потом строго спрашивают и судят свой Народ, доходя до открытой русофобии. Так Н. Бердяев писал: «Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных… Русский народ – самый аполитичный, никогда не умевший устраивать свою землю». У «сугубых» националистов стираются границы своей земли. Логически это ведет в тому, что русский, по их мнению, везде и всегда русский, даже в эмиграции на чужбине. Россию он носит с собой, точнее в себе. Иллюстрацией сказанному может служить выступление критика и поэта М. Цейтлина в Париже в двадцатые годы: «Каждый русский есть вся Россия. Россия – это миллионы русских, с их прошлым и настоящим. Из бесконечных устремлений этих миллионов слагается то, что есть Россия. Пора бы перестать и нам самим, и нашим врагам твердить, что мы «народ, да не тот»… Мы физически лишены Родины, почвы. Они лишены свободы… И вне родной почвы возможна духовная жизнь и творчество». Но это лишь претензия. Очень часто мы видим, как иссякает в эмиграции живое творчество. Даже недюжинные таланты пишут как бы по инерции и удачно – только о прошлом, ибо человека, покидающего родину, оставляет народный дух, такой человек лишается национальной харизмы, перестает быть самим собой, то есть русским.
Конечно, существуют народности, которые не имеют родины и потому их национализм изначально ущербен, как и патриотизм тех, кто потерял свое национальное чувство. Даже в том случае, когда границы своей земли четко не обозначены, национализм вырождается в шовинизм и расизм. Выход за пределы своей родины в желании обрести новое «жизненное пространство» окончательно переродил германский национализм в шовинизм, на немецкой земле ставший нацизмом. Это роковое перерождение не только принесло много бед соседним народам, да и самой немецкой нации, оно в значительной степени дискредитировало само понятие национализма, чем и пользуются враги.
2. Итак, мы должны осознать, что именно двуединство национализма и патриотизма руководящая идея XXI века, а идеал Нация и Родина не отменяет, а дополняет и укрепляет наши прежние идеалы: Святая Русь, Москва – Третий Рим, Великая Россия. Только национализм и патриотизм, совмещенные вместе, способны снова сплотить нас, зажечь наши сердца, возвысить и укрепить душу, собрать воедино наше служение Нации и Родине. Это великое служение по плечам русскому (великорусскому) народу, и если он проникнется этим, то и все исторические народы России последуют этому и раскроют свою неповторимость и самобытность, и Россия снова возродится, а наши дети и внуки продолжат начатое нами Дело – новое служение русского (великорусского) народа. Другой идеи, способной сплотить нас в XXI веке, нет и потому отказ от нее это отказ от нашего будущего, это признание нашего исторического поражения.
3. Можно ли называть этот национализм христианским, как это предлагает сделать В.В. Антонов [11, с. 63]. Думаю, что нет, также как нельзя всерьёз говорить о христианском социализме или христианской демократии. Христианство, точнее Православие, это наша духовность, национализм и патриотизм – наша душевность или идеальность. Принципиальное отторжение раздельности этих категорий жизни человека характерно не только для эпигонов Вл. Соловьева, проповедующих так называемую религиозную философию, но и для некоторых консерваторов. Отсюда их наивные попытки оценивать исторические процессы и делать геополитические прогнозы, опираясь лишь на отдельные высказывания старцев, а не на русскую историческую мысль. Даже во взглядах святых отцов на спасение человека имели место частные мнения и заблуждения. Безгрешно только соборное учение Церкви о спасении. Тем более это касается светских высказываний старцев. Духовные люди могут и должны судить и учить о духовных явлениях, душевные – об идеальных (душевных). Попытки же преступить свои границы часто ведут к соблазнам, а то и прямо к заблуждениям.
Конечно, мы плохо знаем свою историческую мысль, долгое время бывшую под запретом, но это не основание заменять её «благочестивыми» рассуждениями или газетной публицистикой начала XX века, что мы видим у М.В. Назарова. Слишком легко некоторые ревизуют классическое евразийство Трубецкого – Гумилева, либо с легкостью вовсе отбрасывают его, вместо серьезного разговора по существу. То же мы видим и в отношении славянофильства и арийских геополитических учений, а потом удивляемся существованию языческого национализма «Элементов» или «Атенеи».
V
1. Национальная идея не только сплачивает народы, через неё нации «занимают» свое место в роде человеческом.
Этот второй, как бы внешний, аспект национальной идеи актуален, прежде всего, для великих народов. Великие нации это те, которые создали не просто государства, но империи; не просто культуру, а великую культуру; не просто цивилизацию, а христианскую цивилизацию. Для великих народов характерно сознание своей центральности в своих суперэтносах, культурных типах и цивилизациях. Для нас это связано с чувством ответственности за все народы российского (евразийского) суперэтноса; за все культуры славянского культурного типа; за всю христианскую цивилизацию в целом.
Из этой ответственности вытекает реальное существование второго вида национализма: славянского в культуре, евразийского (российского) в политике, арийского в образе жизни и традициях.
2. Несомненно, что наша «всемирная» отзывчивость не одинакова ко всем культурам. Славянская культура нам несравненно ближе, роднее, чем испанская или германская, тем более чем арабская или китайская. Поэтому мы должны признать наличие славянского культурного пространства и, как следствие, существование особой ответственности славян за свою культуру, которая только и сможет помочь им и нам сохранить свою культуру. Однако славянский национализм должен носить ограниченный характер и, в частности, не распространяться на область политики.
3. О евразийском (российском) национализме сейчас говорят многие, хотя и не всегда называют его так. Лишь одну особенность евразийского политического устройства хочу напомнить, ибо она всегда помогала нам выстоять в борьбе с другими суперэтносами, и не раз вторгавшимися на нашу территорию (месторазвития), и пытавшимися завоевать нас или хотя бы раздробить и ослабить. В отличие от Европы порядок в Евразии обычно обеспечивало одно самое сильное на тот момент государство или один стержневой или державный народ. Соответственно и взаимоотношения народов Европы и Евразии строились на разных основаниях, ибо даже в период испанского или французского могущества ни Испания, ни Франция не могли навязать свой порядок или политический строй всей Европе. В Евразии эту миссию в течение последних столетий выполнял русский народ. Его возложила на нас История, и она спросит с нас, если мы откажемся от этого долга, но и придаст силы, если мы продолжим её выполнение. Остальные народы Евразии должны сплотиться вокруг русского народа, если хотят сохраниться как народ, а не превратиться в этнографический материал или вообще исчезнуть, как в свое время исчезли пруссы. Тот факт, что сама История – за нас, подчеркивал Ф. И. Тютчев. Он писал: «Апология России… Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял её до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России – это история. Ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которыми подвергает она свою таинственную судьбу».
4. Арийский национализм определяется общностью наших архетипов, мифологии, обычаев и уклада жизни. Принятие народами белой расы Благой вести в особенной степени выявило наше родство. Дальнейшая христианизация жизни, обычаев, традиций арийских народов еще больше сблизили нас и отделили от других народов, в массе своей не принявших христианства. Верность христианству, которую продемонстрировали племена белой расы на протяжении многих сотен лет, еще больше сроднили нас. Величайшая ответственность за сохранение христианства в мире, лежащая на всех христианских народах, должна быть осознана нами. И только христианская солидарность поможет нам сохранить веру в апостасийном мире.
Всё сказанное выше должно помочь нам:
Понять наше действительное и мнимое единство со славянскими, евразийскими и арийскими народами и племенами; уяснить, что у нас действительно общего, а в чём мы различны; где мы должны действовать вместе, а где порознь; где у нас общая ответственность, а где её нет; а главное, не позволить подменить русский национализм и патриотизм – российским (евразийским), славянским или арийским.
Сплотить нас воедино перед лицом многочисленных недругов и врагов, покушающихся на нашу территориальную целостность, самобытность нашей культуры, наши обычаи и традиции.
Найти, занять и сохранить свое место в мировой структуре человечества XXI века.
Сохранить от мессианских соблазнов всечеловеческого служения, искушающих все великие народы. (Формы его проявления очень разные, но суть одна ).
Заключение
В новой структуре мира или новом мировом глобальном порядке, который пришел на смену эре империй и государств, не объединенных никакими общими задачами, целями и смыслами, наконец, просто угрозами существования самого человечества, каждый народ может сохраниться как народ, если он обратится к глубинам своего национального духа, не к высоте, как в религии, не к силе и мощи, как в империи, а именно к глубине или крепости национального духа, характера, традиции, культуры, ранее почти не востребованных временем (кайросом). Только там или только так мы сможем найти и развить в себе те особенности национального духа, черты характера, своеобразие мышления (склада ума) и воображения, которые есть у нас, но как бы дремлют или таятся под спудом. Только это позволит нам принять новые условия жизни и остаться самими собой. Естественно при этом мы должны оставаться православными, государственниками и имперскими людьми. И, наконец, это может осуществиться только в том случае, если национальный аспект нашей жизни станет для нас главным и определяющим во всём что мы делаем; везде, где мы творим; и будет претворяться нами всегда, а не эпизодически.
И да будет так!
Литература
1. М. М. Дунаев. «Еще раз о русской национальной идее». Православная беседа, №1, М., 2003.
2. Л. М. Лопатин «Аксиомы философии», М.,1996.
3. Н. Я. Данилевский. «Россия и Европа», С-Пб.,1995.
4. И. А. Ильин. Собрание сочинений в 10 тт. М., 1999.
5. Добротолюбиею т.5, М., 1900.
6. Иерей Олег Давыденков. Догматическое богословие, М.,1997
7. М. Палеолог. Царская Россия накануне революции. М., 1991.
8. К.Г. Юнг. Синхронистичность. М., 1997.
9. И. Солоневич. Народная монархия. М., 2000г
10. Русское самосознание №2, С-Пб., 1995
11. Имперский курьер, № 1 (6), 2004.
12. Газета «Завтра», № 41, 2004.