Армейские заметки генерала М.И. Драгомирова

АРМЕЙСКИЕ ЗАМЕТКИ ГЕНЕРАЛА М.И. ДРАГОМИРОВА
(Драгомиров М., «Сборник оригинальных и переводных Спб., 1881, т. II, стр. 7–15)
(Выдержки)
Цель занятйй с солдатом – подготовить его для боя. Бой прежде всего требует от человека способности пожертвовать собою, потом умения действовать так, чтобы эта жертва была, по возможности, полезна своим, гибельна врагу. Свойства рекрута нашего то, что длинных объяснений и отвлеченностей он не понимает или весьма трудно понимает; сам длинно не говорит; с показа легче учится, чем с рассказа; запоминает легче, чем усваивает. Нужно при этом помнить, что он, за редкими исключениями, поступает в часть более или менее запуганный и сразу наталкивается на строй понятий и на дела, совершенно для него чуждые. Он и рад исполнить, да не знает, что и как. К этому присоединяется тоска по родине, жизнь по часам и среди чуждых ему людей. Одним словом, все данные как для того, чтобы окрепнуть и развиваться, так и для того, чтобы оторопеть, да так на всю службу и остаться. В какую из этих форм он отольется, зависит от того, как его повести. Все дело в том, чтобы силы и способности, данные человеку природой, не ломая, специализировать в военном направлении. Это специализирование происходит тем успешнее, чем рациональнее и мягче вводят рекрута в новую для него область и чем более соображаются при этом с его свойствами.
Обстановка, при которой приходится работать с рекрутом: крайняя ограниченность времени и неудобство места, за исключением весьма редких пунктов, в которых есть казармы и манежи, т. е. возможность для непрерывной и систематической зимней работы. К обстановке же относится и переходное положение, характеризуемое тем, что не все еще отстали от старых взглядов на подготовку солдата. В зависимости от этого необходимо: 1) обращать постоянное внимание, чтобы в занятиях с солдатом не терять ни минуты не только даром, но даже и на какие-либо упражнения, прямо не отвечающие его назначению; 2) расстаться с верою в силу писанных инструкций, не поддержанных личным указанием и настоянием; 3) подумать о том, чтобы методы преподавания были соображены с характером предметов и свойствами нашего рекрута.
В зависимости от назначения солдата для боя, занятия с ним представляют два главных отдела: 1) развитие в человеке зачатков долга, самоотвержения и самообладания, вложенных в него природою; 2) передачу ему разных материальных навыков, делающих его более способным к защите и к нанесению вреда врагу. Первому отделу приличествует название воспитания, второму – образования солдата. Излишне распространяться о том, который из них должен быть признан важнейшим: мы нисколько не сомневаемся в том, что из двух солдат, – одного, проникнутого долгом, но, кроме кулака и дубины, ничем действовать не умеющего, и другого, владеющего в совершенстве самым современным оружием, но долгом не проникнутого, – всякий понимающий дело предпочтет, не колеблясь, первого последнему. Понятное дело, что лица подобных крайних свойств в жизни не попадаются и составляют логическое отвлечение, к которому мы прибегли для того только, чтобы до очевидности выяснить основное руководящее положение иерархизации отделов подготовки, заключающееся в том, что воспитание солдата должно быть поставлено выше образования и потому должно обращать на себя преимущественное и ежеминутное внимание его руководителей. Понятно также и то, что в жизни воспитание от образования не отделяется, а ведутся они совместно и современно; но, ввиду сказанного, они должны быть поставлены так, чтобы в быту солдата, в занятиях его, в службе, наконец в отличиях, качества, даваемые воспитанием, брали верх над теми, которые дает образование.
Цель воспитания выражается в двух словах: нужно, чтобы солдат был надежен, т. е. правдив и исполнял свои обязанности всегда одинаково как на глазах у начальника, так и за глазами. За редкими исключениями, рекрут поступает именно с такими предрасположениями; нужно только в нем поддержать и развить их. Достигнув этого, вы сделали половину дела, так как раз есть исполнительность, будет и исполнение; остается только показать, что нужно исполнять.
Средство достигнуть этого одно: с первых же шагов службы солдата следить неустанно за тем, чтобы он ничего не делал спустя рукава, т. е. требовать от него безусловно-точного исполнения всего показываемого или объясняемого, не гонясь на первых порах за быстротою и ловкостью исполнения, и поверять его исполнительность именно тогда, когда он менее всего может ожидать поверки. Только таким путем можно, на первых же порах, определить, на кого из рекрут можно положиться и кто из них, по слабости ли характера или по другим недостаткам, нуждается во внешней поддержке, чтобы утвердиться в исполнительности.
Мы придаем этому определению нравственной устойчивости каждого солдата, сверх воспитательного, и другое важное значение: ротный командир, давший себе этот труд, не пожалеет впоследствии, потому что будет иметь на счету кандидатов на все назначения, которые приходится делать в роте. А это первая обязанность каждого начальника–знать, кто из чинов, ему подведомых, и на что способен. Прежде слишком долго приходилось служить вместе с одними и теми же людьми, и ротный командир узнавал их поневоле; но теперь такое знание не придет, если самому о нем не позаботиться.
Великим пособием к развитию надежности в людях мы признаем укоренение в них привычки докладывать о всем, с ними случающемся, прямому начальнику. Малейшее замечание, полученное солдатом, даже встреча его с кем-либо из старших начальников, должно быть известно ротному командиру. Солдату, свято исполняющему это правило, можно простить многое; потому что уже одна привычка исполнять его держит человека на чеку, где бы он ни был и что бы ни сделал. Но достигнуть этого возможно только при дружном содействии всего корпуса офицеров. Прием же, ведущий к цели, весьма прост: в одной из частей, нам известных, .до некоторой степени добились этого тем, что с замечанием назначалось и наказание солдату; а прямому его начальству сообщалось это с тем, чтобы, в случае доклада со стороны солдата, с него не делать никакого взыскания и налагать двойное в противном случае.
Многим, вероятно, покажется странным, что мы распространяемся о вещах, повидимому, столь простых и всем известных; потому распространяемся, что на них зиждется благоустройство воинского организма, и что они хотя и просты для понимания, но в применении трудны, потому что требуют постоянного внимания и настойчивости, т. е. именно того, чем славянская натура хромает. Оттого-то подобные вещи забываются легко и до такой степени основательно, что возобновление их требования принимается иногда как нечто совершенно новое.
Курс солдатского воспитания представляют уставы службы внутренней и гарнизонной. Они должны быть усвоены возможно более основательно и, разумеется, более в их сущности, чем в обрядовой стороне. Последней мы придаем серьезное, но не первостепенное значение; и настаиваем на том, что изучение существенных обязанностей должно быть поставлено на первом плане. Думаем так, основываясь на опыте, который показал, что обязанности, поставленные на одну доску с обрядом, сопровождающим их исполнение, были этим последним почти совершенно вытесняемы из сознания. И это естественно, потому что обряд говорит глазу, легко усваивается и легко поверяется, между тем как существенные обязанности не имеют ни одного из этих качеств: их нельзя ни поставить в шеренгу, ни пропустить церемониальным маршем, ни концентрировать в несколько приемов, исполняемых по коротеньким, заранее составленным командам. В человеке первым поражается и подкупается глаз, и потому нужно помнить, что глазу говорит только внешность дела, а не сущность его. Хотя и говорится, что по платью встречают, а по уму провожают, но в жизни платье часто так нравится, что по оному не только встречают, но и провожают. То же случается и с обрядом по отношению его к тем обязанностям, сущность которых можно выразить словом и поведением, а не внешним каким-либо приемом.
Ввиду громадной важности знания устава о службе внутренней, нельзя не пожелать распространения его в войсках наравне со строевыми уставами, чтобы всякий чин получил, наконец, возможность определительно знать, что он должен делать и чего с ним не должны делать: потому что только это может дать прочный внутренний порядок. Рассчитывать в этом деле на усвоение путем рутины нельзя; это путь верный, но медленный, т. е. при коротких сроках службы совершенно неприменимый.
Оба сказанных устава равно важны в воспитательном отношении, и усвоение в них каждым солдатом того, что до него относится, составляет первостепенную необходимость, сколько бы это ни потребовало времени; даже если бы таковое пришлось отнимать от занятий образовательными предметами. Внутренняя служба относится к гарнизонной, как общевоспитательная подготовка – к применению усвоенного воспитанием в данном случае. Стоя в карауле, солдат не только учится служить, но и впервые действительно служит. Стоя на часах, он впервые предоставляется самому себе, как относительно того, кого он в этом случае должен слушать и кого не смеет слушать даже из тех, кому в остальное время обязан беспрекословным повиновением, так и относительно употребления оружия по личной оценке обстоятельств, а не по чьему-либо приказанию. Все это дает помянутым уставам, в их сущности, характер закона в высшем значении этого слова. В отношении к ним все прочие уставы имеют не более как характер учебных инструкций, прохождение которых, по нужде, не только может быть ограничено, но иногда даже и совершенно пропущено. Между тем как в сказанных уставах ничего урезать нельзя из того, что солдат знать должен, даже если бы подготовку рекрута пришлось начать и окончить в один день.
Обрядовая сторона внутренней службы заключается в соблюдении воинской вежливости и приличного вида, а гарнизонной службы, сверх того,– в точном исполнении установленных приемов смены, отдания чести и т. п. Все это легко усваивается и точно исполняется именно таким солдатом, который имеет верное понятие о существенной стороне своего назначения. Впрочем, к этому мы возвратимся еще раз в заметке о методах преподавания.
Приемы воспитания внешние, но укрепляющие духовную сторону солдата, суть: сквозные атаки, ученья под артиллерийскими выстрелами и обстреливание. Хотя эти приемы, за исключением последнего, применимы только в массе, но и они дают практику в самообладании каждому солдату отдельно и потому упоминаются здесь, т. е. при разборе отделов одиночной подготовки. Польза их применения признается пока немногими; но за них говорит и то уже, что до сих пор против них не было сделано ни одного возражения сколько-нибудь состоятельного. Приводим одно из них, имеющее за собою хотя заслугу некоторого остроумия. Заключается оно в том, что будто бы несообразно искать укрепления нематериальных качеств солдата посредством материальных приемов. Возражение это просто объясняется тем, что сделавшие его не отдавали себе никогда отчета в свойствах человека, между которыми одно из главнейших заключается в строгой зависимости духовного его настроения от физического его состояния, а также от механических навыков. Эта зависимость открывается при самом даже поверхностном наблюдении и составляет аксиому: голодный человек зол или уныл; обученный стрельбе будет, при равных прочих условиях, спокойнее в бою необученного; обученный бьет в свалке штыком и прикладом самоувереннее необученного; занимавшийся гимнастикой, не задумываясь, преодолеет такое препятствие, которое замедлит, а иногда и совсем остановит не занимавшегося ею, и т. п. Кажется, нетрудно заметить, что во всех приведенных примерах акт, чисто физический, имеет последствием видоизменение духовного строя. После этого предоставляем читателю судить: можно или нет рассчитывать на действительность материальных приемов в деле укрепления нематериальных качеств солдата. «Никакая инструкция не поможет в деле, требующем физического навыка»; а кавалерийская или пехотная атака, равно свист пуль и гранат именно требуют такого навыка, потому что первая действует на зрение, а последний на слух еще прежде, чем дойдет дело до вреда действительного.
Состав образования солдата известен всякому военному: гимнастика, фехтование, стрельба, строй. Состав весьма сложный; но, на беду, ни одного из этих предметов нельзя исключить, не причинив существенного ущерба образованию. Тем более должно стараться о том, чтобы ни один из них не занимал в одиночной подготовке солдата более того места, которое должно быть ему предоставлено по значению в общей системе образования. Мечтать о том, что при теперешнем сроке службы солдат может сделаться в одно и то же время превосходным гимнастом, стрелком, фехтовальщиком, фронтовиком,– невозможно, как бы он ни был способен. Хорошо и то, если, добившись относительного совершенства в одном, много в двух предметах, достигнуть в остальных удовлетворительного результата. Следует только желать, чтобы относительное совершенство доставалось на долю предметов, имеющих в бою преобладающую важность. Определяются они весьма просто: стоит только обратить внимание на то, что два из них – стрельба, фехтование – представляют действие; а другие два только обстановку действия в бою. Понятно, что в одиночной подготовке должно налегать на первые предпочтительно перед последними, а не наоборот. Мы уже сказали, что эта расценка предметов по их относительной важности установилась далеко не во всех частях.
Факт этот еще раз показывает, до какой степени важно и необходимо иметь в виду конечную цель подготовки солдата, даже когда речь идет о четырех главных предметах образования; только под влиянием постоянной мысли об этой цели можно остеречься от увлечений, которые, стремясь придать солдату второстепенные, желательные только знания, отнимают время от занятий тем, что ему знать существенно необходимо.
Причина преобладания строя над прочими отделами образования лежит в той же инерции, на которую сделан намек выше и которая сдает только живому примеру, а не писаной бумаге. Было время, когда строй составлял начало и конец воинского образования, поглощал все время и все внимание. Вызываемые отчасти примером других армий, преимущественно же кровавыми неудачами, новые отделы образования сначала явились не более как придатками к строю, за которыми никто не признавал не только преобладающего над ним значения, но даже и равноправности. Да иначе и быть не могло: эти отделы явились уже тогда, когда обучение строю сложилось в систему, строго законченную до мельчайших подробностей и поражающую своею последовательностью; когда успели уже сформироваться тысячи специалистов, с увлечением предававшихся занятиям строем и естественно успокоившихся на том убеждении, что строй есть единственное назначение солдата. Понимается само собою, что новые отделы явились вначале и по духу своему, да и потому, что отнимали время от строя, врагами ему, которых, за невозможностью совсем выпроводить вон, оставалось держать на задворках, т. е. заниматься ими лишь для очистки совести. Все это явления старые и совершенно естественные: всякий занимается охотнее тем, что он знает; и всякий считает более важным то, что знает: так уж человек устроен. К этому нужно прибавить, что труднейший из новых отделов образования – стрельба – требует такой кропотливой отделки каждого солдата, такого участия размышления в этой работе, которые не могли не быть антипатичными людям, многие годы своей жизни посвятившим занятию чисто механическому. И потому-то желаемая и совершенно отвечающая существу дела перестановка предметов до сих пор только переходит в жизнь, но далеко еще не перешла. Можем сказать одно: осуществится она без всякого ущерба совершенству строя; потому что, кто в состоянии добиться отличной стрельбы, тому ничего не стоит добиться стройности. Да притом она теперь и легко дается благодаря гимнастике и фехтованию, делающими человека развязным и ловким.
Итак, все занятия с солдатом, по распределению времени соответственно важности предметов обучения, должны быть поставлены в следующем порядке: 1) все, относящееся к воспитанию солдата; 2) стрельба; 3) фехтование; 4) гимнастика; 5) строй. В одиночном обучении такая постановка строя тем более целесообразна, что в обучении частей ему должна быть предоставлена самая значительная часть времени.