Взятие Смоленска поляками, 1609 г.

ВЗЯТИЕ СМОЛЕНСКА ПОЛЯКАМИ
НАЧАЛО ОСАДЫ
В день св. Михаила (1609 года 29 сентября н. с.) канцлер и Перемышльский подступили под крепость, остерегаясь, чтобы им не подвергнуться какой-нибудь опасности; гетман с теми ротами, которые находились при нем, тоже на другой день явился под Смоленском. Его величество король, дождавшись роты воеводы Брацлавского и некоторых других, на третий день потом прибыл в лагерь, через неделю, две или три пришло еще несколько других рот.
Многие описали и начертали положение крепости Смоленской; я кратко скажу об этом. Снаружи она кажется довольно обширна; окружность ее стен полагаю до восьми тысяч локтей, более или менее, не считая окружности башен; ворот множество; вокруг крепости башен и ворот тридцать восемь, а между башнями находятся стены длиной во сто и несколько десятков локтей. Стены Смоленской крепости имеют толстоты в основании десять локтей, вверху же с обсадом может быть одним локтем менее; вышина стены, как можно заключить на глазомер, около тридцати локтей.
Сперва мы посылали письма, желая их склонить к сдаче замка; но это было напрасно, потому что Михаил Борисов Шеин, тамошний воевода, не хотел входить с нами в переговоры и совещания. Это была правда, что не мало бояр и стрельцов вышло с князем Яковом Борятинским к войску Скопина и что Борятинский, оставив в Белой несколько сот смоленских стрельцов, с боярами присоединился к войску Скопина, под Торжком, там, где Скопин имел с Зборовским первое (счастливое для наших) сражение. Но несмотря на то, в Смоленске осталось также не малое число стрельцов и бояр. Всего же по переписи было там разных людей, старых и молодых, как оказалось после, более двух сот тысяч. Перешел в Смоленск один негодяй, один переметчик из Могилева или из Орши, который сказал им, что при е. в. короле нет осьми тысяч войска. Они говорили между собою: у нас есть более нежели сорок тысяч способных к бою, выступим и поразим их. Это пересказывали нам те, которые впоследствии переходили к нам из крепости. Полагаясь на сию толщину стен, приготовления и военные снаряды, которые были не малы; на триста почти пушек, кроме других орудий; достаточное количество пороха, ядер и множество съестных припасов, осажденные не хотели входить ни в какие переговоры.
Гетман созвал совет, по соизволению е. в. короля; на нем присутствовали все сенаторы, сколько их было в стане; спрашивали мнения всякого, кто только мог понимать что-нибудь, каким образом брать крепости. В немецкой пехоте, которую привел староста Пуцкий, было несколько иностранцев, которые по своему званию почитали себя сведущими в этом деле. Был один старый полковник родом шотландец, который, вопрошенный о мнении, долго говорил, утверждая, что это зверинец, а не крепость, что легко взять его; некоторые вопрошенные надеялись взять его ничтожными какими-то шутками. Не заключая ничего решительного, и гетман явно обнадеживал для того, чтобы люди не теряли духа; но наедине королю сказал, что огнестрельный снаряд, у него находящийся, не в состоянии сделать пролом в столь толстой стене, чтобы он не надеялся на петарды и подкопы, как некоторые советовали; эти хитрости удаются только тогда, когда есть возможность употребить оные украдкою; здесь же неприятель взял свои предосторожности, и мы ничего не сделаем ему этими хитростями. После чего он предостерегал е. в. короля, чтобы он не полагался на это и чтобы лучше последовал иному совету. Король, будучи убежден некоторыми особами, что хитрости могут произвести хороший успех, приказал непременно оные испытать.
Таким образом, дело дошло до того, что, устроив войско в порядок, мы сделали приступ с петардами к двум воротам, пан Вайгер, староста Пуцкий, к Копычинским (Копытинским), но это осталось без успеха, а Новодворский к Авраамовским. Перед воротами к полю неприятель построил срубы, наподобие избы, так что за сими срубами не было прямого прохода, но должно было обходить кругом подле стены, небольшим тесным заулком, которым мог только пройти один человек и провести лошадь. Дошедши до этого сруба, пришлось Новодворскому с петардою итти этим узким заулком, и то наклоняясь, по причине орудий, находившихся внизу стены. Он прикрепил петарду к первым, другую ко вторым воротам, и выломил те и другие; но так как при этом действии происходил большой треск, частая пальба из пушек и из другого огнестрельного оружия, то мы не знали, произвели ли петарды какое-нибудь действие; ибо невозможно было видеть ворот за вышеупомянутым срубом, закрывавшим их. Поэтому те, которые были впереди, не пошли в тот узкий заулок, не зная, что там происходило, тем более, что условились с Новодворским, чтобы трубачи, находящиеся при нем, подали сигнал звуком труб, что петарды произвели действие, но трубачи е. в. короля, которых Новодворский для сего взял с собою, при всеобщем смятении неизвестно куда девались. Сигнал не был подан войску; таким образом, конница, полагая, что петарды не произвели действия, ибо не было слышно трубного звука, отступила; также и королевская пехота, которая была у^е у ворот, отступила от них.
Таково было следствие большой надежды на петарды; однако потеря в людях была невелика; это происходило до рассвета, еще не было видно; а как неприятель стрелял тогда, когда мы уже были к сему приготовлены, то поэтому потеряли мы не более двадцати человек.
После сего е. в. королю заблагорассудилось придвинуть к стене орудия, а после испытать действие мин или подкопов. Гетман советовал не прибегать к этим средствам, ибо знал, что они не произведут никакого действия; но доложил, что если иначе быть не может и е. в. король прикажет, он при этом не пощадит трудов и не устрашится опасности. Громить же стены этими орудиями для сделания такого пролома, в каком предстояла надобность, почитал он бесполезном, что впоследствии оказалось и на самом деле; на успешное действие подкопов еще менее было надежды, ибо неприятель принял нужныя против этого предосторожности; от одного переметчика из крепости узнали мы, что неприятель вокруг стены со стороны поля под землею, подле самого фундамента, учредил слухи и сим предостерегся от опасности.
ШТУРМ СМОЛЕНСКА
На валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видно было уже не много стражи; как после говорил и сам Шеин, что не осталось всего на все и двух сот человек, годных к обороне . Шеин исполнен был мужественным духом и часто вспоминал отважную смерть отца своего, павшего при взятии Сокола в царствование короля Стефана; также говаривал часто пред своими, что намерен защищать Смоленск до последнего дыхания. Может быть, что поводом к этому был мужественный дух его, однако участвовало тут и упорство, ибо, не имея надежды на помощь при таком недостатке в людях и видя ежедневно смерть их, все еще упорствовал в своем намерении.
Тогда е. в. король Якову Потоцкому, каштеляну Каменецкому (которому по смерти брата его, воеводы Брацлавского, поручил начальство над войском), приказал приготовить лестницы и все нужное для приступа. Для разделения осажденных казалось лучшим пустить людей на приступ с четырех сторон; сам Каменецкий избрал для себя место от Духовного монастыря (в котором стояли казаки), ниже Авраамовской заставы; староста Фелинский, брат его, против пролома, т. е. против дыры, пробитой орудиями; немецкая пехота, числом около шести сот, близ стены, обращенной к нашему лагерю, маршал же Великого княжества Литовского возле Крылоссовских ворот, невдалеке от которых было место, наподобие свода, куда спускаема была нечистота. Новодворский, кавалер Малтийский, со слов одного москвича , переправясь и потом ночью рассмотрев этот свод, взялся подложить в него пороху в надежде (как и сделалось), что порох сей взорвет стену.
Когда уже все нужное таким образом было приготовлено, в полночь Каменецкий приступил со своей стороны к стене, и потихоньку взлезали на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их; и когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням, тогда показалось только малое число москвитян при воротах Авраамовских; они хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз. Немецкая пехота со своей стороны взлезла также на валы почти в одно и то же время; но там, в недальнем расстоянии, находился сам Шеин с несколькими десятками человек, как бы между пробитою стеною, чрез которую влезли немцы, и, приметив их, начал перестреливаться с ними. Но услышав пальбу в той стороне, где был Каменецкий, пришел в беспокойство и поспешил зажечь порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле зажженный им порох взорвал большой кусок стены, так что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, которым и вошел маршал с теми, кои при нем находились…
Огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое пребывание архиепископ), с собравшимися в нее людьми, которых неизвестно даже куда девались разбросанные остатки и как бы с дымом улетели. Когда огонь распространился, многие из москвитян, подобно как и в Москве, добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой, как сказано, стреляя в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако не легко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним – еще дитя – сын его, и так он приказал громко звать Каменецкого, который когда пришел и удалил немцев, весьма раздраженных, коим по сей причине не доверял Шеин, сей последний вышел к нему с сыном и со всеми при нем находившимися.